Она пыталась вернуться в цирк. Но когда наконец решилась прийти в гимнастический зал, оказалось, что теперь все идет не так. Все ее номера были разработаны для двоих. А она участвовала в них в качестве опорного или верхнего партнера, была половинкой целого. Самой себе она казалась ослабевшей, неспособной подтянуться на трапеции или хотя бы удержаться в стойке на руках. Ей удавалось лишь то, на что хватало сил и энергии, – магия фокусов.

Эта магия и спасала ее. Вытаскивала из беспросветного горя, вела в плотном сером тумане, который окутывал ее и дома, и в школе, везде, куда бы она ни шла. По ночам, когда не спалось, она читала форумы, посвященные ловкости рук, или смотрела видео с пошаговыми инструкциями иллюзионистов, обучающих своим самым сложным фокусам. Она купила новую колоду карт. Упражнялась с ними до кровавых мозолей. Для Чарли суть магии была уже не в тайне и ощущении чуда. Она стала инструментом, которым надо овладеть в совершенстве. Мечом, который надо наточить. Тем, что поглощало ее внимание и выдергивало из трясины физических страданий.

Полностью надежным ее метод не был. Горе все равно находило способы прорваться на поверхность, часто в те долгие минуты, когда она, спохватившись, вдруг обнаруживала, что отключилась и словно ходит по кругу, подвергаясь пытке давними воспоминаниями, и лишь спустя некоторое время ей удавалось направить мысли по другому руслу. У нее бывали приступы рыданий, но редко, и со смертью сестры они никогда не были связаны. Она смотрела документальный фильм о миграциях пингвинов и плакала. Видела, как белка, бросив бельчонка, взлетает вверх по дереву, и по щекам у нее текли слезы. Читала книгу, где герои, преодолев все испытания и невзгоды, живут долго и счастливо, и не могла сдержать слез. Казалось, рыдания приходили неизвестно откуда, ударяя в нее, как бьет об стену кузовом грузовик, который занесло в туннеле. Слезы обрушивались на нее мощно и стремительно, ошеломляли ее ощущением печали, а потом уходили, оставляя опустошенной. Они возникали так необъяснимо, что Чарли было легко воспринимать их отдельно от своего горя. Думать о них, как о случайных вспышках печали.

Просто я слишком эмоциональная, твердила она себе, пока наконец не поверила в это.

Особенно сильной и собранной она ощущала себя в то время, когда упражнялась в магии фокусов. Цирковые классы она бросила. Перестала показывать номера перед залом, полным зрителей. Тренировалась в безопасной обстановке своей комнаты и демонстрировала фокусы родным или Лу только тогда, когда совершенствовать в них было больше нечего. Вызывать восхищение она теперь не стремилась. Ее целью был лишь обман, тот момент идеального надувательства, когда все, что зритель считал правдой, вдруг переворачивалось с ног на голову.

Мир обманул ее, отнял единственного человека, которому полагалось находиться рядом с ней всю жизнь, и она стремилась отплатить ему.

В то утро она смотрела на повторе, как фокусники ловят пули, и брала на заметку каждую мелочь.

Иллюзионистов, показывавших такой фокус, как ловля пуль, можно было пересчитать по пальцам, – из-за того, что они сильно рисковали погибнуть при его исполнении. Во время представления в фокусника стреляли в упор, а он ловил пулю ртом. Впервые этот фокус исполнил иллюзионист, который называл себя Чун Линсу – американец с шотландскими корнями, выдававший себя за китайца. Во время этого номера он и погиб, был застрелен прямо на сцене. Фокус считался настолько опасным, что его не осмелился повторить даже Гарри Гудини.

Одним из его удачливых исполнителей – и единственной женщиной, отважившейся на это, – была Дороти Дитрих. В последние несколько лет Чарли была одержима Дитрих. Изучала все сайты с информацией о ней, какие только могла найти, смотрела документалки на ютубе, рылась в книгах в местной библиотеке. Но этого было мало. Видеозаписей, в которых Дитрих ловила бы пулю ртом, не сохранилось, только фотографии.

Наиболее подробные видео, которые Чарли удалось найти, запечатлели этот трюк в исполнении дуэта фокусников Пенна и Теллера. Во время представления они просили кого-нибудь из зрителей выбрать пули и пометить своими инициалами. Потом направляли красные точки ружейных прицелов прямо в рот друг другу. На каждом этапе предлагали зрителям убедиться, что их оружие заряжено настоящими пулями, что оно снято с предохранителя, что все происходит честно. И наконец, они стреляли, и листы стекла, поставленные между ними, разбивались, доказывая, что пули прошли их насквозь. Оба фокусника оставались невредимы. Они открывали рты, и каждый показывал зажатую в зубах пулю, словно схваченную на лету.

Пенн и Теллер не объясняли, как делается этот фокус. Всем, кто хотел докопаться до истины, оставалось лишь строить догадки.

На этом фокусе Чарли помешалась. Словно одержимая, она стремилась очистить его от лишних наслоений и найти ту ложь, с помощью которой ему придали вид правды. Одно видео с этим трюком она посмотрела не меньше двухсот раз.

Как раз когда Чарли заканчивала в пятый раз за это утро пересматривать его, в дверь библиотеки постучали. Подняв голову, она увидела, что в комнату заглядывает мама, прижимая к боку бельевую корзину.

– Привет, милая, – сказала она.

Чарли закрыла ноутбук.

– Привет, мам.

– Ничего себе выдалась вчера вечеринка, да? – Ее бровь дрогнула.

– Ты уже слышала?

– Об этом говорят во всех новостях. Полиция объявила, что принадлежность кроссовок Робби точно установлена. Шериф Карпентер вне себя.

– Наверняка.

Поправив корзину, прижатую к боку, мама склонила голову набок.

– Послушай, я помню, насколько доверяю тебе и как много даю поблажек, когда речь идет о машине и времени вечерних возвращений домой, но, по-моему, нам следует кое-что обсудить. – Она вошла в библиотеку, закрыла за собой дверь и поставила корзину на ковер. Потом выпрямилась, скрестила руки на груди и прислонилась спиной к двери.

Чарли ждала. Похоже, мама тщательно обдумывала дальнейшие слова.

Наконец она произнесла:

– В Силвер-Шорс сейчас небезопасно.

– Знаю, – кивнула Чарли. – Мы все видели то дерево.

– На соблюдении множества правил я не настаиваю. Вы с братом неглупые ребята, и я уверена, что вы способны позаботиться о себе.

Это было чистой правдой. Мама действительно не навязывала им бесконечные правила. Чарли и Мейсону разрешалось бывать на вечеринках и иметь собственную машину – при условии, что они честно рассказывают о том, чем занимаются. Мама предпочитала, чтобы они звонили ей и просили забрать с вечеринки, на которой выпили, вместо того, чтобы возвращаться домой пешком в темноте или садиться за руль нетрезвыми. Она делала им поблажки, твердо веря, что так будет безопаснее для них.

Порой Чарли задумывалась: если бы отец был с ними теперь, когда они уже выросли, воспитывал бы он их по-другому? Гораздо строже?

Ответа она не знала. И, честно говоря, не хотела знать. Об отце ей было точно известно лишь две вещи: его имя, Уолтер Морэй, и то, что вскоре после их с Софи рождения он предпочел не оставаться в семье и помогать растить их, а выбрал пьянство и азартные игры. Всякий раз, пытаясь разузнать что-нибудь еще, Чарли слышала от мамы, что он «недостоин даже того, чтобы утруждать себя разговорами о нем».

В конце концов Чарли прекратила расспросы.

– Но время сейчас другое, – продолжала мама.

– Понимаю. И я уже знаю, что ты скажешь: возвращайся домой не слишком поздно, нигде не бывай одна, не садись в машину к незнакомым людям.

Мама кивнула.

– И еще одно.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты держалась подальше от леса.

Чарли нахмурилась.

– Зачем мне туда ходить? Насколько понимаю, сейчас он что-то вроде рассадника серийных убийц.

– Чарли, я не шучу. – Мама прошла по комнате и присела на край стола. – Дело не только в исчезновении Робби. Не могу объяснить, в чем, но… каждый раз, когда я проезжаю мимо этого леса, у меня внутри… словно все обрывается.

– Обрывается?

– Понимаю, это бессмысленно. И мои слова наверняка звучат для тебя как бред, но… – Она подалась вперед, впившись в дочь умоляющим взглядом. – Просто… не ходи туда. Пожалуйста.

Чарли не верила своим ушам: с чего мама взяла, что ее придется просить об этом? Зачем ей ходить в тот лес? Зачем рисковать жизнью, бывая там, где нашли кроссовки исчезнувшего парня?

И все же…

Где-то в глубине она ощущала странную тягу. Словно между ней и тем деревом натянулась нить. А Чарли даже и не подозревала, что эта связь существует. Пока не отправилась на поиски. Теперь же хватало одного взгляда в сторону леса, чтобы почувствовать это стремление. Зов природы.

Абсурд, мысленно возразила она себе. Ведь она не идиотка. Естественно, она послушается маму.

– Да, – наконец ответила Чарли. – Да. Даю тебе слово.

Мама выдохнула так, словно ждала ответа, затаив дыхание.

– Прекрасно. – Она поднялась и направилась к двери. – О! – вдруг хлопнула в ладоши она. – Последнее… – Наклонившись, она вынула из корзины с бельем какой-то тонкий предмет и прошла обратно к креслу. – Я принесла тебе кое-что.

И протянула небольшую книжку. Чарли взяла ее и взглянула на обложку, не открывая.

– «Во грехе и розах»? – Она вскинула глаза на маму. – Да ну? Это что, еще одна из твоих порнушек?

– Это не порнушка, – притворяясь обиженной, возразила она, – а любовные романы. Эти книги побуждают мечтать о великой любви и приключениях.

Чарли закатила глаза и сунула книгу под сиденье кресла.

– Спасибо.

Мама, потрепав Чарли по голове, направилась к двери и подхватила корзину.

– Просто попробуй, – посоветовала она, оглянувшись через плечо. – Как знать, может, тебе понравится.

– Ну да, – отозвалась Чарли, и мама вышла, прикрыв дверь библиотеки.

Чарли снова открыла ноутбук и начала пересматривать выступление Пенна и Теллера. Но каждые несколько минут невольно поглядывала на книгу.

Сказать по правде, книги про любовь раньше нравились Чарли. Они с Софи одну за другой глотали детские истории про принцесс и красавиц и складывали прочитанные томики на тумбочки у кровати до тех пор, пока там не выросли книжные башни – настолько высокие и шаткие, что им пришлось убрать книги в шкаф, стоящий в углу комнаты. С возрастом их интерес к подобной романтике начал угасать, пока от прошлой одержимости не остался только старый шкаф, заполненный пыльными зачитанными книгами.

А он, если уж говорить всю правду, мог послужить идеальной метафорой личной жизни Чарли. Только содержал бы не книги, а несколько давних и не вполне трезвых объятий и поцелуев на танцах, и в таком виде полностью ее устраивал.

И сейчас не имело смысла что-то менять.

4

Чарли старалась слушаться маму. В самом деле старалась.

Эти попытки продолжались, пока она слышала, как Мейсон по телефону возбужденно обсуждает то дерево с друзьями. Пока замечала, как мама не отрывается от новостей по телевизору. Даже пока смотрела, как один за другим «эксперты» (преподаватели местного университета, обладатели ученых степеней неизвестно в каких областях) пробуют истолковать скандинавские символы. Она старалась не думать об этой загадке. Твердила себе, что тяга и томление в груди – не более чем игра ее воображения. Что, если на то пошло, ей вообще не следовало туда ходить.

Так что да, она старалась. Но хватило всего пары слов в разнесчастной записке от Лу: «Проведем расследование!», чтобы Чарли выскочила за дверь.

Она уехала на их «форде», понимая, что ей влетит от Мейсона, вечно настаивающего на своих правах старшего и к тому же брата. Но машина принадлежала ей в той же мере, что и ему. Мама ясно дала это понять в день шестнадцатилетия Чарли.

Машина была старая – темно-зеленый «Бронко» с механической коробкой. На скорости больше шестидесяти миль в час двигатель забавно кряхтел, но Чарли все равно любила этот «Форд». Он занимал особое место в ее сердце, казался пропуском на свободу, хотя она до сих пор не знала, от чего хочет освободиться. Или для чего.