– Впрочем, ты можешь попробовать. Но думаю, не стоит выкладывать ему все на работе. Будет лучше, если он придет сюда. Наше появление может прибавить ему проблем.

– Дайте мне полчаса, – бодро отозвался, воодушевившись, Камо. – Извини, киса, но тебе придется подождать вместе со всеми.

Он с сожалением спустил кошку на землю (она тут же принялась точить когти об ковер) и исчез за шторами.

Сотня лениво потянулась:

– Пожалуй, я все же заварю чаю.

Камо вернулся спустя двадцать пять минут – Кёичиро узнал его по торопливым шагам и мелькнувшему в окне острию зонтика. Следом за этой легкой беспокойной поступью следовала другая – пружинистая и неторопливая. Камо, похоже, все время приходилось останавливаться и дожидаться своего спутника. Когда хлопнула дверь, Кёичиро вздрогнул.

– Приветствую, друзья мои!

Кёичиро удивленно вскинул брови: из коридора выступил удивительно светлый человек в разноцветных блестящих одеждах. Его рот улыбался так широко, что у Кёичиро свело скулы, а светлые сонные глаза, казалось, смотрели одновременно и на него, и куда-то сквозь. Сияющие голубые волосы, зачесанные на одну сторону, путались в металлическом обруче, обвивающем его шею. В отличие от Сотни он явно был «особым предметом».

«Будто сбежал с воскресной ярмарки, – подумал Кёичиро. – Вот-вот начнет выдыхать огонь в воздух или что-то в таком духе».

– Добро пожаловать, – Сотня заключила Чиджина в объятия, тому пришлось наклониться. – Мы не сильно побеспокоили тебя?

Улыбка Чиджина выглядела потерянной, но взгляд, скользящий по комнате – возможно, той ее части, что оставалась невидимой для всех остальных, – говорил о его невероятной собранности. Он походил на краба, высунувшегося из своей раковины. Тук-тук! Чиджин-сан снова в своем особом мире? Какие у него приемные часы?

– Финальная репетиция начинается через час, – сказал он, и Кёичиро показалось, будто фигурки кошек, расставленные тут и там, разом замурлыкали. – Какое предсказание вы хотите?

– Сразу к делу, – недовольно протянул Камо. – Мы не виделись так давно, а тебя беспокоят только твои канаты.

– Мои канаты, – Чиджин опустился в кресло, где раньше помещалась Сотня, – возможно, единственное, что должно меня беспокоить. Всякий из нас, хочет он того или нет, служит определенной цели, и суть этой цели кроется в пути, который мы выбираем. Для вас, как для людей, мое предназначение очевидно – коль скоро я родился под цифрой «ноль» в колоде моего человека, вы полагаете, будто мне должно всю жизнь отвечать на вопросы. Это не так. Шагать в огне над ареной – вот куда зовет меня путь. А вам, мои дорогие, не мешало бы прислушаться к своим дорогам.

Камо вышел в коридор.

Сотня усмехнулась, ставя перед Чиджином запотевшую чашку.

– Он еще молод, – только и сказала она, прежде чем указать Чиджину на карту. – Впрочем, разговор не о нем. Мы… Я должна просить тебя об одолжении. Надеюсь, это будет последнее одолжение, которое тебе придется мне сделать.

Чиджин молча кивнул. Сотня отступила к заваленному бумагами и стопками папок столу и вытащила из ящика небольшой мешочек. Чиджин ожидал, пока она потянет за шнурки и уложит перед ним ровную батарею карт. На рубашке звезды и полумесяц складывались в смеющееся лицо, чьи черты чем-то напоминали его собственные. Он бросил быстрый взгляд на разноцветные точки и сощурился, протягивая ладонь; длинные узловатые пальцы потекли по воздуху, снуя от одной карте к другой, пока не пересчитали их все – ровно семьдесят семь штук. Кёичиро напряженно наблюдал за тем, как этот удивительно яркий и легкий человек дотрагивается до уголка карты, а после стремительно вытягивает другую. «Страшный суд».

Сэншу, казалось, не дышал. Он не сводил взгляда с Сотни, скрестившей руки на груди. Где-то в доме шуршали мыши, прячась от оставшегося в одиночестве Камо. Ему, должно быть, приходилось нелегко.

Чиджин откинулся на спинку кресла и взял в руки чашку.

– У вас не больше часа, – проговорил он неторопливо.

Аромат чая струился в воздухе, сережки в губах и носу Чиджина запотели.

– Он вот-вот появится. Совсем низкий. Деревянный. С удивительным музыкальным вкусом, надо признать. Настоящая находка для моей труппы.

Чиджин перевел взгляд на Кёичиро. Дружелюбный и ласковый, он стал теперь острым, сверлящим. Кёичиро поежился.

– Ты знаешь это место.

Удар под дых. Один выдох – и грудь сдавило до боли. Кёичиро сжал зубы, силясь противостоять чему-то не вполне понятному.

Он не мог знать никакого места.

Он ничего не помнил – уже много, много времени.

– Глубокая запруда прямо за плотиной, – продолжал Чиджин. – Шелест плакучих ив над черными трубами. Две улицы с домами, похожими на…

– …погреб, – вдруг проговорил Кёичиро.

Перед его глазами возникло нечто серое, нарисованное в одной унылой гамме, будто черно-белое воспоминание смазалось и сгустилось, мешая рассмотреть предметы и лица. Он все же узнавал их – по отдаленным очертаниям, неровным, дрожащим линиям и залегшим в углах теням. Размытая грязью дорога, пьянящий запах папоротника, труха и гниль, бросающиеся в глаза из дома на окраине. Черная вода в ручье. Руки, прячущие что-то жуткое в ветхих белых тряпках. Тяжелый рюкзак и какой-то острый предмет, ударяющий между лопатками. Кёичиро вздрогнул и дернулся в сторону, и Сэншу едва успел поймать его, прежде чем тот повалился на пол.

– Думаю, этого достаточно. – Чиджин поставил чашку на уголок карты и неторопливо поднялся. – Я хотел бы попросить вас больше не беспокоить меня, но, боюсь, это заставило бы вас чувствовать неловкость. Вы ведь все равно побеспокоите.

«Даже не сомневайся», – одними губами сказала довольная Сотня, а вслух произнесла:

– Спасибо, мой друг. Я попрошу Камо проводить тебя.

Они исчезли за шуршащими шторами. Кёичиро замер, хватая воздух губами.

– Попроси его остановиться. – Кёичиро попытался отстранить Сэншу, но тот лишь крепче вцепился в его прохудившуюся куртку. – Мы должны знать, будет ли там он.

– Кто – он?

– Якко! Черт…

Кёичиро с трудом высвободился из стальной хватки Сэншу и, одернув сбившуюся под жилеткой рубашку, поторопился догнать Чиджина, но дорогу ему перегородила Сотня. Ее насупленные брови заставили его попятиться; он отступил, его колени, встретившись с преградой в виде подлокотника, подогнулись. Он рухнул в кресло и, болезненно простонав, замер. Сэншу поднялся на ноги.

– Немедленно отправляйтесь.

Сотня собрала чашки и поставила их на барную стойку. Рыжая кошка тут же принялась лакать из одной из них.

– Не уверена, правда, что Кё-сан…

– Мы справимся. Ты же меня знаешь, – улыбнулся Сэншу.

– Это меня и беспокоит, – Сотня покачала головой.

Камо с блестящими глазами и покрасневшими щеками выглянул из коридора. В руках он вертел помятую газетную вырезку на желтой бумаге.

– Вот. Расписание. Думаю, вам лучше поехать поездом.

– Но куда мы должны ехать?

– Я знаю куда, – тихо проговорил Кёичиро.

Сэншу обернулся на него. Поджав ноги, парень сидел в кресле. Его отрешенное лицо, совсем белое, зависло над столом. В пальцах он зажал одну из карт – ту самую, которую Чиджин хотел вытянуть первой. Кёичиро поднял взгляд на Сэншу и протянул карту ему. На нижнем поле, прямо под черными завихрениями травы, значилось: «Смерть».

Сэншу первым сбежал по узкой каменной дорожке и остановился у проезжей части. Пение поездов вдали казалось таким близким, что ему не терпелось сорваться с места. Кёичиро, снабженный купленным на станции маленьким красным зонтиком, понуро ковылял за ним; Сэншу придерживал его зонт всякий раз, когда налетавший ветер пытался выломать спицы.

Они прошлись до конца улицы. Ноги вымокли сразу же, от холода сводило пальцы. Кёичиро, щурясь, осмотрел бетонную стену под блестящими проводами и свернул вправо. Они перебрались через низенькие перила и взбежали на станцию.

– Ты сказал, что знаешь… – начал Сэншу, но Кёичиро прервал его, указав на табло.

Пара разноцветных линий иксом сходились в одной точке – богом забытом перевалочном пункте за городом. Именно в этом месте тусклые огоньки мигали, по очереди заполняя рисунок слова «Тэибо». Дамба. Сэншу сбросил плащ и бережно накинул его на Кёичиро, прежде чем отойти к кассам. Кёичиро безвольно наблюдал, как вода, скатываясь вниз сквозь прорехи в крыше, заливает птичье гнездо. Кап-кап. Воплощение беспомощности – тонкий писк, мокрым отпечатком остающийся в его памяти.

Сэншу улыбался, когда вернулся. Говорил что-то невпопад. Перед Кёичиро мрачным предзнаменованием расползалась чернота. Смерть. Что, если Чиджин ошибся? Если правильным было не «Страшный суд»? Если правильной была…

– У нас две минуты, так что, думаю, пора идти.

Сэншу присел на корточки перед растекшимся по пластиковым стульям Кёичиро. Этот серый блеск, кружащий вокруг Сэншу, будто тот был Железным дровосеком, немного разбавил тьму. Кёичиро едва улыбнулся и поднялся на ноги.

Поезд опоздал.

Кёичиро забился в дальний угол вагона, вжимаясь в воняющее опилками кресло. Сэншу сел рядом, холодной стеной отгораживая его от редких прохожих. От тишины, прерываемой стуком колес, клонило в сон. Веки потяжелели. Кёичиро привалился горячим лбом к плечу Сэншу и закрыл глаза.

Спустя полчаса механический голос объявил о прибытии на станцию «Тэибо». Они выскочили в холодную сырость, торопливо пересекли перрон и спустились к железнодорожным путям.

«Я знаю короткую дорогу».

Ноги сами несли Кёичиро по влажным вспухшим шпалам через припрятанную за куском металлической кровли дыру в ограждении. Он спустился вниз по склону и вышел на тропу, ведущую через рощу. Ноги увязли в размытой глине; Сэншу вытянул его в сторону, туда, где старые сосновые ветки перекрещивались под листьями папоротника. Штаны промокли до колен и неприятно липли к коже. Холод поселился в рукавах. Кёичиро взглянул на закрытый зонтик и опустил его: в буреломе, среди раскидистых лап орешника и острых веток жимолости, в нем не было никакого смысла.

Не без труда они пробрались через полосу леса и вышли к широкой тропе у опушки. Разветвляясь, она уходила вниз по склону к правому берегу дамбы, некоторые из ее дочерей-змеек, петляя, возвращались в лес или ползли через низкие заборы вдаль, к домам. В окнах одного из них горел свет.

– Думаешь, он у людей? – Кёичиро встряхнулся.

Капли разлетелись в разные стороны.

– Люди предпочитают держать свои вещи рядом с собой, – Сэншу пожал плечами и улыбнулся. – Открой зонт. Мы попробуем поговорить с местными.

Он помог Кёичиро спуститься по пологим скользким ступеням, свитым из корней большой старой ивы. Они миновали проржавевшую сетку забора и старенькие баки для раздельного сбора мусора, затем свернули к линии жилых домов. Бетонные плиты, заменяющие дорогу, усыпало расплющенными мумиями лягушек.

Чем ближе они подходили, тем более жалко Кёичиро себя чувствовал: покосившиеся стены под тяжелой прохудившейся крышей будто всегда существовали внутри него. И этот запах заросшей стоячей воды – он физически ощущал, как мелкие рыбешки бьются в сетях у наполовину скрытых водой подмостков, – словно всегда тянулся от него шлейфом. Тучи нависали все ниже.

– Ты как-то связан с этим местом? – как бы между делом спросил Сэншу.

Кёичиро приходилось держать зонт высоко, но спицы все равно то и дело задевали его голову.

– Наверное, – Кёичиро пожал плечами. – Мне кажется, я бывал здесь раньше, но очень-очень давно.

– Если хочешь, можем спросить местных о тебе. Может быть, кто-нибудь что-нибудь помнит?

– Не уверен, что… – Кёичиро вдруг осекся.

Из маленького трухлявого домика, являвшегося ему в воспоминаниях, выбрался мальчик. Совсем ребенок, не больше шести лет, он ловко спрыгнул на парапет и быстро пробежал по нему до угла дома, чтобы затем исчезнуть где-то в тюках соломы. Кёичиро зажмурился и потряс головой.