«Нью-Йорк таймс» хвалилась новым локомотивом, развившим максимальную скорость между Джерси-Сити и Филадельфией в 165 километров в час. «Средняя скорость паровоза-молнии на участке в 56 километров составила 147 километров в час. Это небывалый рекорд в наше время».

«Политехнический журнал», издаваемый в Берлине, повествовал о «воздушном замке», который предполагается возвести на предстоящей Всемирной выставке в Антверпене. По проекту инженера Вацлава Тобианского «организована акционерная компания для устройства плота в двадцать квадратных метров из бамбука, стали и алюминия, на котором будет сооружён изящный ресторан из того же материала на высоте пятьсот метров, поддерживаемый воздушными шарами. От качки предполагается спасаться посредством особой системы якорей. Сообщение с землёй будет осуществляться также при помощи двух воздушных шаров, выполняющих роль подъёмной машины вместимостью до десяти человек. Пополнение оболочек шаров газом будет устроено через кишку, идущую от земли и регулируемую контрольными манометрами. В воздушном ресторане будет функционировать «электрическое солнце» для освещения площади всей выставки в ночное время. Эта идея так понравилась публике, что стоимость одной акции компании инженера Тобианского выросла в десять раз. Ценные бумаги уже приобрели более пяти тысяч человек, и число акционеров растёт с каждым днём».

«Фигаро» поведало молодому дипломату о новом изобретении господина Эдисона – кинетографе, то есть аппарате, записывающем движение. По словам учёного, он будет для глаз тем же, чем для уха является фонограф. «Фактически кинетограф соединит движение и звук, ухо и глаз. Благодаря новому прибору можно будет видеть оперу, комедию, человека в то же самое время, когда их слышишь; можно будет фиксировать жесты артистов, так чтобы они не исчезали навсегда для потомков». Газета повествует, что Эдисон пригласил своего гостя посмотреть изобретение в действии. «Я наклонился над чечевицей^[9], которая находится сверху, – рассказывает журналист. – Прибор задвигался, и я, поражённый, увидел тирольского крестьянина, танцующего бешеный танец перед своей хижиной. Вдали виднелись горы. Ветер качал верхушки деревьев. Всё было в этом необычном зрелище. Человек быстро двигался и поворачивался на все четыре стороны; глаз следил за сгибанием и разгибанием его коленей, за выпрямлением нижней части ног, за мельчайшими движениями бёдер, рук, маханием шапкой. Потом, когда танец закончился, тиролец улыбнулся, поклонился и ушёл в свой дом. Остановился и цилиндр… Я не удержался, – признался репортёр, – и спросил этого знаменитого учёного, когда он обнародует это величайшее открытие?» Эдисон помолчал, улыбнулся и скромно ответил: «Мне нужно ещё полтора-два года. А пока я не хочу ни шума, ни рекламы».

Клим отложил газету, посмотрел в окно и улыбнулся своим мыслям: «Интересно, какая будет техника через сто лет? Что изобретут люди, чтобы лучше узнать и себя, и планету? С какой скоростью будут двигаться поезда и пароходы? И каким станет кинетограф Эдисона? Неужто он заменит собой театр? Эх, жаль не увижу! Но тут уж ничего не поделаешь. Такова жизнь…»

А жизнь недавнего выпускника факультета восточных языков Императорского университета за последние два года разительно переменилась. Едва он прибыл в Египет на должность переводчика генерального консульства России в Каире, как ему пришлось не только окунуться с головой в поиски опасного преступника, виновного в нескольких смертях, но и отыскать подлинник эскиза Леонардо да Винчи «Мученичество святого Себастьяна»^[10]. Затем, выполняя поручение генерального консула, губернский секретарь^[11] Ардашев в составе каравана совершил переход длиною восемьсот вёрст через Нубийскую пустыню, чтобы встретиться с правителем Судана Абдаллахом ибн аль-Саидом Мухаммедом, продолжавшим вести джихад. Опасная миссия была выполнена, и Клим вернулся на стезю драгомана, вынужденного переводить купчие, метрические свидетельства и духовные завещания. Но всё изменилось в жаркий полдень одного из майских дней прошлого, 1892 года, когда действительный статский советник^[12] Скипетров срочно вызвал молодого помощника в кабинет.

Умудрённый жизнью статский генерал что-то писал, когда появился Ардашев. Указав переводчику на стул, он вздохнул и сказал:

– Тут вот какое дело, Клим Пантелеевич… Забирают вас от меня. Я, как и положено, добросовестно отправлял рапорты на Певческий мост^[13] о ваших успехах: будь то расследование убийства иеродиакона, возвращение в Россию творения знаменитого флорентийца или ваша секретная миссия в Хартуме. – Он пожевал губами и добавил: – Но мне было неведомо, что при министерстве создаётся Осведомительный отдел. Эта своего рода небольшая разведочная^[14] структура должна будет помогать нашему министерству не только получать закрытые сведения других государств, но и развязывать узлы внешнеполитических проблем, которые обычным дипломатическим путём решить не удаётся. Словом, вы попали в число кандидатов, направляемых в столицу для собеседования. Если вы его пройдёте, то вам предстоит годичное обучение. По его окончании вы получите новое назначение. Но вы вправе остаться здесь, и отказ никак не скажется на вашей дальнейшей карьере. Хотя, должен заметить, служба в Осведомительном отделе существенно увеличит жалованье. И насколько я знаю, по окончании обучения лучшие выпускники перейдут в число чиновников особых поручений министерства. Ну, что скажете?

– Почту за честь, – не раздумывая ответил Ардашев.

– Что ж, тогда я даю вам время до завтрашнего утра на окончание неотложных служебных дел. А в семь можете отправляться в Александрию. Ничего, поспите в дороге. Вы как раз успеете на пароход РОПиТа^[15], отплывающий вечером в Одессу. Жаль только, что в Ставрополь заехать не получится. Ведь, как следует из депеши, через две недели – двадцатого мая – вам надлежит прибыть в наше министерство. Наверное, излишне вас предупреждать, что всё сказанное мною – государственная тайна.

– Понимаю.

– Тогда не буду вас задерживать. И не забудьте получить в кассе расчёт и проездные. Я велю бухгалтеру оформить ваш вояж как командировку. Поплывёте первым классом. Отдохнёте недельку. Считайте это моей компенсацией за те испытания, которые выпали на вашу долю во время следования в Хартум по Нубийской пустыне.

– Искренне вас благодарю, Александр Иванович, – поднимаясь, сказал драгоман.

– Успехов вам, дорогой Клим Пантелеевич, – протягивая руку, выговорил статский генерал. – Уж очень я прикипел к вам душой за эти полгода с небольшим. Но ничего не поделаешь. Вы сделали свой выбор. Уверен, впереди у вас долгая жизнь на службе Российской империи. И я не сомневаюсь, что вы достигнете больших высот!

– Честь имею!

– С Богом!

Весь оставшийся год и половину следующего Клим провёл в живописном местечке, расположенном в окрестностях Выборга. Именно там, в хвойном лесу у самого озера Реттиярви, и располагался двухэтажный особняк, бывший когда-то гостиницей «Ряттиля». Правда, теперь вывеску сняли и всю территорию на триста саженей вокруг обнесли деревянным забором. У калитки днём и ночью дежурил привратник. Тридцать пять вчерашних драгоманов, секретарей и помощников из различных дипломатических представительств России целый год постигали способы получения разведочных сведений, основ наблюдения и контрнаблюдения, фотографирования, выявления и изготовления подделок документов, изучали методы вербовки и допроса, криптографию, правила обыска и страноведение. Не забыли и преподавание основ судопроизводства европейских и азиатских государств. Особое внимание уделялось иностранным языкам, давались начальные навыки конной езды и фехтования. Преподавался также краткий курс самообороны. Один раз в месяц устраивались стрельбы из разных видов пистолетов, револьверов и винтовок. Предметы в расписании занятий шли под номерами. Преподаватели жили в небольшом деревянном домике, находящемся рядом с основным зданием. Каждому слушателю курсов отводилась собственная комната. Питание – табльдот^[16].

Свежий хвойный воздух и физические упражнения нагуливали аппетит, и, надо признаться, молодые люди часто дополнительно приобретали в лавке продукты. Прежнее жалованье полностью сохранялось и выдавалось ежемесячно. В субботу за ужином дозволялось за свой счёт купить любой алкогольный напиток, но желающих затуманить мозги было немного, и потому злоупотреблений не наблюдалось. По воскресеньям приходил батюшка и служил в тамошней домовой церкви. Посещение Выборга разрешалось один раз в три месяца, да и то на усмотрение куратора. В конце мая 1893 года настала пора экзаменов. Здесь, в отличие от Императорского университета, можно было получить только «весьма удовлетворительно» или «удовлетворительно»^[17]. Те же, кто срезался хоть по одной дисциплине, возвращались на прежние места службы. Неудачников оказалось всего трое. Остальные разделились на две группы. Первая, включая Клима, состояла из тех, кто экзаменовался по всем предметам на «весьма удовлетворительно». Таковых было пятеро. Эти счастливчики переходили в штат министерства как чиновники особых поручений, что влекло за собой не только значительное увеличение жалованья, но и быстрый карьерный рост. Другая часть выпускников получала назначения в соответствии с ранее занимаемыми должностями, являющимися теперь, по сути, прикрытием их разведочной деятельности. По замыслу начальника Осведомительного отдела МИД статского советника^[18] Клосен-Смита на первых порах их задания должны были быть менее сложными, чем у пятёрки отличников. А значит, и стартовый толчок для забега за чинами у хорошистов был стайерский, а не спринтерский.

Собеседование Ардашев проходил на Певческом мосту. Павел Константинович Клосен-Смит ещё не добрался до возраста полста лет и, несмотря на завитые кверху щегольские нафиксатуаренные усы и острую профессорскую бородку с проседью, был строен и подтянут, точно кавалерийский офицер.

Майский луч проник через приоткрытые занавески и теперь играл со стеклянной пробкой графина с водой, пуская по стене солнечных зайчиков.

Клим только что ответил на все вопросы и смиренно ждал «приговора» на дальнейшую жизнь. Статский советник вынул пачку сигарет, распечатал её и произнёс на немецком языке:

– Угощайтесь.

– Благодарю, ваше высокородие, – ответил Ардашев тоже на немецком. – Мне привычнее свои.

– Я знаю, знаю. Но о них вам придётся теперь забыть. А эти ближе всего к «Скобелевским». Кашля не будет. И портпапирос придётся поменять на заграничный портсигар. Я понимаю, что после папирос вам будет непривычно ощущать во рту табачную крошку и наверняка захочется воспользоваться мундштуком, но этого делать нельзя. Следует избегать любой детали, привлекающей к вам внимание. А мундштук, перстень или золотая булавка в галстуке как раз и являются приметными вещами. Да и ещё: зовите меня по имени-отчеству, договорились?

– Как скажете, Павел Константинович.

Клим кивнул в знак благодарности за предложенную сигарету и закурил. Его примеру последовал и Клосен-Смит.

– Надо отдать должное вашему «немцу», – продолжал статский советник. – Он хорошо с вами поработал. У вас не только исчез русский акцент, но и появился лёгкий австрийский. Вы говорите почти как настоящий житель Вены. Признаться, первоначально мы собирались отправить вас в столицу Пруссии и подготовили для вас вполне сносную легенду и австрийские документы, но ситуация изменилась. – Собеседник протянул Ардашеву «Новую свободную прессу» и сказал: – Вот взгляните. Номер вышел третьего дня. Обратите внимание на нижний столбик в разделе «Происшествия».

Клим прочёл:

– «В воскресенье, согласно сообщению полиции г. Фиуме, в море пропал господин А. Шидловский – второй секретарь русского посольства в Вене. Он отдыхал на местном пляже, уплыл и не вернулся. Местные власти продолжают поиски русского дипломата».