Медленно, словно понимая, что я держу не оружие, созданное смертными, Король стужи поднимает руку. Миновав кинжал, дотрагивается кончиками пальцев до моего подбородка, обводит ими линию моего лица вверх. От неожиданного прикосновения моя хватка на рукояти слабеет.

Король движется так быстро, что я не успеваю уследить. Схватив меня за запястье, он рассекает середину моей ладони. Шиплю от боли – кожа лопается, выступает кровь. Гомон толпы за Темью тонет в ревущем у меня в ушах свисте.

– Для существования Теми нужна кровь смертных, – поясняет король, будто не к его горлу несколько мгновений назад был приставлен кинжал. – Подойдет любой смертный, но кровь того, кто связан союзом с королем, гораздо более могущественна. Добровольный дар всегда сильней того, что отдано нехотя.

Вот почему он, должно быть, перестал приносить женщин в жертву.

– Но я здесь не добровольно.

В ладони собирается алая лужица. Не-а, вот уж точно не добровольно.

– Выбирай. Твоя кровь, – король кивает в сторону тех, кто никак не прорвется за Темь, – или их.

Ярость и беспомощность сплетаются в удушающую смесь. Какой же тут выбор? Лишь яд, который я должна проглотить и порадоваться: спасти людей ценой разрушения собственной жизни. И все же эту цену я заплатила, поменявшись местами с Элорой. Что сделано, то сделано, верно? Но впервые с тех пор, как я оказалась в Мертвых землях, я задаюсь вопросом: не была ли цена слишком высока?

– Моя, – выплевываю.

Скоро это будет не важно. Я освобожусь от него. Все мы наконец будем свободны.

Король углубляет порез. Кровь течет, горячая и густая, щекочет струйками запястье. Не разжимая тиски пальцев, король сует мою руку прямиком в завесу.

Тьма вспыхивает. По материи в обе стороны от меня тянутся красные полосы, постепенно поглощая черноту все дальше и дальше по всей ее длине. К запястью и пальцам что-то присасывается. Влажный, голодный рот. Руку пронзает тупой болью. Крик прорывается сквозь стиснутые зубы. Не могу высвободиться. Чем больше крови Темь вытягивает из моих вен, тем более непрозрачной она становится. И я спрашиваю себя: почему же? Почему королю нужна моя кровь, чтобы усилить Темь, его создание?

Если только его собственная власть не ослабевает.

Алая краска выжигает все частички тьмы до единой. А затем гаснет, и Темь становится целым и непрерывным полотном, что возвышается надо мной. Выплевывает мою руку. Порез уже затянулся.

– Пойдем, жена, – король убирает кинжал в ножны на поясе. – Время уходить.

Завеса, прежде тонкая, как ткань, теперь настолько плотная, что я не вижу за ней крестьян.

Что я наделала?

Врезаюсь в материю плечом, темнота отпрядывает, рассеивается. Крошечный просвет – испуганный взгляд, тянущиеся руки, – а потом темнота сгущается, закрывая собой ту сторону.

Что, если бы я отказалась укрепить Темь? Если бы продержалась немного дольше, сумели бы крестьяне пересечь ослабленную завесу? Пошатнулось бы влияние Короля стужи на Серость?

Теперь я этого не узнаю.

Король стужи тащит меня к скакуну, тот бьет копытом грязный снег и нетерпеливо встряхивает головой.

– Нельзя их оставить.

Пытаюсь вырваться, но пальцы короля сильнее сжимаются на моем плече.

– Успокойся, жена.

Я не уйду по-тихому. Я вообще не уйду.

– Подумай о детях! – кричу я, упираясь. – Ты можешь хоть что-то сделать. Отозвать зиму. Пожалуйста!

Пинаю снег во все стороны. Вдавливаю каблуки в землю, но она промерзшая, скользкая, а я слаба по сравнению с мощью бессмертного. Как бы я ни билась, я не могу высвободиться.

– Отпусти ее.

Мы с Королем стужи застываем.

Из теней выходит силуэт, буйные кудри припорошены снегом. Движения настолько грациозны, будто земля и бог едины. Что-то в нем изменилось. Глаза, наверное. Зелень нового роста, жизни, весны. Цвет настолько насыщенный, что, клянусь, он сочится наружу. Зефир исчез. Передо мной стоит Западный ветер, и он несет предостережение.

Натянутым луком.

Нацеленной в сердце брата стрелой.

Воет, непокорно кричит налетевший вихрь, и голос Северного ветра обретает вкрадчивые, пугающие нотки, отчего волоски у меня на руках встают дыбом.

– Ты переступаешь черту, Зефир.

Западный ветер легко ступает по слежавшемуся снегу. Вслед распускаются свежие розовые бутоны.

– Отпусти Рен.

И голос тоже другой. Странный и неземной.

Хватка Короля стужи на моей руке слабеет. Свободной рукой он оглаживает мое плечо, движется к бугорку у основания шеи. Затем скользит, обводя каждый выступающий позвонок, медленным, нарочитым прикосновением, все ниже и ниже, к самой заднице. И вот, где ладонь застывает – в изгибе поясницы.

Жест настолько собственнический, что вызывает у меня дрожь.

– Мои дела тебя не касаются, – отвечает король.

– Рен, – Зефир пропускает слова брата мимо ушей. – Ты в порядке?

– Все хорошо.

Зефир здесь чужой, в расшитой золотом тунике, с бронзовой кожей, с теплыми, смеющимися глазами. Ибо здесь земля Северного ветра. Того, кто судит души. Того, кто навлекает ярость холодов. Того, чье слово – закон. Того, кто стоит ближе всех к смерти.

– Что же ты сделаешь, Зефир? – тихо спрашивает он. – Убьешь меня?

– Я пришел не убивать, брат. Я пришел обратить твой взор.

Звенит тетива. Стрела взрезает воздух, точная и быстрая настолько, что я едва успеваю за ней уследить смертными глазами. Из наконечника вырываются толстые, змеевидные лозы, летят во все стороны, пробивают землю, обвиваются вокруг почерневших останков деревьев. Внутри кожуры набухает зелень, наливается стремительно, на стеблях распускаются листья и лопаются почки. Одна лоза скользит ко мне, обвивается нежно вокруг запястья. Затем воздух разрывает, и меня отбрасывает назад с такой великой мощью, будто под ногами всколыхнулась и треснула сама земля.

Врезаюсь в сугроб и тону в его мягком холоде. Все вокруг застилает воющий шквал, такой, что его не пронзят ни свет, ни звук, ни сила. И все же, словно серый столп в самом сердце белой бури, стоит Северный ветер и повелевает силой, более древней, чем земля, чем небесные тела. Он призывает само дыхание этого мира – первый в его жизни вздох. Узреть такое воочию… я никогда не встречала ничего подобного.

От этой мощи по коже волнами проходят мурашки. Почти вижу, как воздух обретает форму. Словно две невидимые руки направляют его течение, его изгибы. Он раскалывается снова и снова, разрезая себя на все меньшие и меньшие фрагменты.

Справа что-то взрывается. Прижимаюсь к земле, над головой проносится ветка – и вонзается в ствол дерева, ломая его пополам.

– Зефир! – ревет Король стужи. – Зефир, довольно!

Поднимаюсь на колени, но порыв ветра тут же бьет в спину, заставляет распластаться лицом вниз. Становится трудно дышать.

Они неистово бьются, брат против брата. Два нестареющих бога высвободили всю мощь: Король стужи и Несущий весну. Звенит воздух. Взрывается на мелкие камешки валун, совсем рядом. И если я не найду укрытия, то сломаюсь следующей.

Ползу к ближайшему дереву, прячусь за широким стволом от ветра, который рвет, дерет, грызет, словно клыки. Глаза неудержимо слезятся. Раздается громкий, резкий треск, но шквал слишком плотный, не разглядеть, что это.

Затем мое внимание привлек едва заметный, смутный силуэт. Зефир ухитрился добраться до верхних ветвей деревьев и перепрыгивает с одной на другую, будто свирепые порывы – лишь легкий ветерок. Там, где содранной коры касаются ноги Зефира, вырастают лозы и листья. Мгновение спустя крохи зелени пожирает иней.

Скачок – и Зефир снова взмывает в воздух. Король стужи вскидывает копье. Острие взрывается льдом, серебряные, как ртуть, осколки несутся к Зефиру, в руках которого снова возникают лук и стрела. Она вылетает за миг до того, как вокруг Зефира, словно щит, взвивается стена из цветов и ветвей. Лед врезается в преграду. Развеяв ее, Зефир бросается на брата новым шквалом ударов.

Когда ветра на миг стихают, я поднимаюсь на ноги, опираясь о дерево. Каждый шаг дается с трудом. Я продираюсь сквозь жесточайший, холоднейший, свирепейший поток. Шагаю, спотыкаюсь, падаю, шагаю снова и снова.

Король опять швыряет волну льда в Зефира, тот уклоняется, исчезает в переплетении лоз и появляется в гуще чернеющих цветов.

– Вы так весь лес уничтожите! – надрываю горло.

Северный ветер. Западный ветер. Боги, что носят человеческую шкуру.

Хватаюсь за руку Короля стужи. Он тут же впивается в меня взглядом, и лазурь его глаз так ослепляет, что в них больно смотреть, как на солнце. В груди что-то слабеет. Пальцы, дрогнув, стискивают рукав крепче. Король смотрит на мою руку, хмуро поджимает губы.

Движение заставляет вскинуть взгляд поверх его плеча. Пара лоз вырывает дерево с корнем. Порыв ветра, пахнущий сырой землей, ловит его и швыряет через всю поляну.

Мир замедляется, сужается. Я прекрасно вижу линию движения. Дерево размозжит мне череп, раздробит кости. Но конец будет быстрым. Хоть какая-то милость.

Закрываю глаза.

Тихо и мирно.

Один вдох перетекает в два, затем в четыре и даже семь, а я все еще здесь, дышу, продрогшая до костей.

Открываю глаза. Вокруг белое сердце бури. Перед лицом – широкая спина Короля стужи. Слева лежит дерево, оно пропахало в снегу глубокую полосу, будто его отбросили, спасая меня от преждевременной кончины.

Ветра схлестываются, теплый и холодный, жизнь и смерть. Долина взрывается звуками. Дрожит воздух, сотрясается, глубоко в недрах, сама земля.

Они уничтожат друг друга – и меня, – если я не дам Королю стужи то, чего он хочет. А хочет он моей покорности.

Где-то вдалеке разламывается земля, и у меня сжимается нутро. Я никогда еще не преклоняла колено перед тем, кто сильнее. Никогда. Но мое выживание – партия затяжная. Не про сегодня. А про завтра и послезавтра, и месяц, и год, и десятилетие. Сколько бы ни потребовалось, лишь бы освободиться от уз. Поэтому я должна думать не о том, чего хочу, но о том, к чему стремлюсь. Я должна думать о далеком конце пути.

Лоза выстреливает вперед и обвивается вокруг лодыжек Короля стужи быстрее, чем видит глаз, взметается вверх по икрам, бедрам, животу, груди. Достигнув горла, растение рассыпается в пыль, и Король стужи делает выпад, наносит копьем жестокий удар сверху вниз. В отместку из земли вырываются корни, катятся, словно огромные волны, к Северному ветру, но тот не склоняется, не падает на колени, не вздрагивает, не отступает.

Они даже его не достигают. Они, до единого, вдруг падают на заснеженную землю, обмякнув, подергиваясь. Ветер унимается.

Все тихо. Все неподвижно.

Буря опадает, и я вижу почти целиком закованного в лед Зефира. Его руки и ноги застыли в агрессивной стойке, в готовности нанести удар. У шеи парит осколок льда.

И медленно погружается в плоть.

Из раны сочится кровь.

Зефир скалит зубы, ставшие острыми.

– Стой! – спотыкаясь, бросаюсь вперед.

Лед ползет по груди Зефира. Представляю, как замедляется биение его сердца, как перед глазами все затягивает темнотой, когда мороз проникает в кровь, и больше ничего не остается, лишь вечность.

– Я отправлюсь с тобой. Только отпусти его.

Отпусти его, и он останется жив. Я заполучу снотворный настой. Я добьюсь смерти своего похитителя.

Я буду свободна.

– Пожалуйста… Борей.

Осмеливаюсь коснуться его предплечья. Под ладонью сокращаются мышцы, крепкие, жилистые, но король не отстраняется.

– Не лезь не в свое дело, жена, – рычит он.

– Если дело касается моей жизни, значит, влезу.

По телу короля пробегает дрожь. Он шепчет так тихо, что я едва различаю слова:

– Он столько у меня отнял. Почему я не должен отплатить ему той же монетой?