И вот так Зелень перестала быть благодатной. Эджвуд и окрестные города начали голодать, их посевы засохли, реки покрылись льдом, скот пал. В непроходимых Мертвых землях, за Темью, якобы обитал бог, изгнанный с тремя своими братьями на окраины нашего мира. Их называют Анемои – Четыре ветра, – которые приносят на землю времена года. В те сумрачные года слухи обретали сердца, напитывались дыханием, оживали. Он именует себя Борей, Северный ветер: тот, кто призывает снега и холод. Но всем, что живет в Серости, он известен как Король стужи.

Примерно через час добираюсь до Эджвуда. Скромный городок – россыпь соломенных крыш и вымерзших, облепленных грязью жилищ – окружает невысокая каменная стена, заваленная снегом. А еще стену венчает толстый слой соли. По лесу темняки бродят свободно, но внутри защитного кольца я в безопасности.

Внутри стены никто не шевелится. Ставни закрыты, свечи погашены. В трещинах и промежутках разбитой мостовой сгущаются тени, разрастаются по мере того, как сумерки переходят в настоящую ночную черноту. Проходя мимо одного общественного ведра соли, висящего на столбе, быстро пополняю запас. Шагаю дальше, вверх по дороге, сумка за спиной хлюпает сочащейся кровью. Звук рога был первым предупреждением. У нас с сестрой не так много времени на подготовку.

Переулок выводит на пустынную расчищенную площадь, где растет кипарис. Один вид круглых шишек заставляет ускорить шаг. Вокруг площади по снегу змеятся тропинки, серая и влажная, растоптанная земля.

Наш домик стоит на вершине холма, наполовину скрытый давно засохшими деревьями. Спешу войти в дверь, пинком ее захлопываю за собой, зову:

– Элора?

Жар от горящего очага согревает онемевшую кожу лица. Деревянные половицы скрипят под ботинками, я оставляю лук и колчан у входа, прохожу в глубь тесного жилья. В нем всего три комнаты, и поиски занимают меньше десяти ударов сердца.

Дом пуст.

Иногда Элора проводит время на участке пожилой соседки, помогает с мелкими делами. Но, выглянув за дверь, я вижу, что окна ее дома темны. Она либо спит, либо тоже отсутствует.

Иду на кухню, опираюсь на потертый шаткий стол, чтобы не упасть. Пропитанная кровью сумка шлепается на пол с глухим стуком. Слышу его как сквозь пелену. Ощущаю свое тело как сквозь пелену. Король стужи не мог прибыть так быстро. Еще слишком рано.

Первый сигнал возвещает, что король перешел в Серость. Темь в нескольких часах пути даже верхом на лошади, а наш домик располагается дальше всех от въезда в городок, крошечный и почти незаметный. Или я ошибаюсь? Если он забрал Элору, я осталась ни с чем.

Разум будто скован льдом. От холодного, черного, чистого ужаса ноги примерзают к полу. Если король избрал Элору жертвой, как давно он явился? И когда они отбыли? Почему городок не вверх дном? Они отправились бы на север. Я все еще могу их догнать, если брошусь бегом, хотя все еще могу взять лошадь мисс Милли. У меня есть лук. Пять стрел в колчане. Горло, сердце, живот. Если попаду в них одновременно, будет ли этого достаточно, чтобы убить бога?

Задняя дверь открывается – на пороге возникает моя сестра, стряхивая снег с шерстяной шапки.

Облегчение столь колоссально, что у меня подгибаются колени, с грохотом бьются о затрещавшие половицы.

– Ах ты… – срывается с губ. – Никогда так не делай!

Элора, само собой, понятия не имеет, о чем я. Она застывает, так и не закрыв дверь, откуда сочится холод, и милое круглое личико озадаченно морщится.

– Что не делай?

– Не исчезай!

– Чепуха, Рен. – Сестра шмыгает носом, смахивает снежинки с плеч. Длинная, растрепанная коса цвета сосновых шишек свисает до самой талии. – Я ходила за дровами для очага, а то почти кончились. Кстати, топор все еще сломан.

Точно. Еще одна задача из целого списка. Нужно сделать новую рукоять, но для этого нужен топор…

Шумно выдохнув, я поднимаюсь на ноги, бросаю взгляд на закрытый посудный шкаф. Отворачиваюсь от него, заметив неодобрение Элоры, но в горле до боли пересыхает.

– Обещай, что не исчезнешь, ничего мне не сказав.

Ноги несут меня к противоположной стене. Расхаживаю туда-сюда. Занимаю себя чем-то. Эдакий способ почувствовать, будто я по-прежнему что-то контролирую.

– Я думала, он тебя забрал. Была готова украсть чужую лошадь. Прикидывала, как убить того, кто не способен умереть.

– Какая ты драматичная.

Как будто бояться за сестру – это какой-то пустяк.

– Нет. Я…

«Лютая» приходит на ум. По словам мамы, я даже на свет появилась далеко не мирно. Повитухе пришлось выдернуть меня из утробы, так рьяно я упиралась.

Драматизировать – это для тех, кто лишен воображения.

– Целеустремленная, – мягко заканчиваю я, заправляя прядь темных волос за ухо.

Элора хмурится. Почти уверена, что этому сестра научилась у меня. Мы одинаковые, и все же наши сердца поют в разном ритме. Ее темные глаза – полные живительного тепла угольки. Мои же холодны, недоверчивы, настороженны. Ее кожа глубокого цвета умбры безупречна. Мою же на правой щеке уродует бледный выпуклый шрам. Волосы Элоры прямехонькие, а мои же имеют неприятную привычку завиваться. Она моя близняшка – и полная противоположность во всех отношениях, несмотря на почти как две капли воды похожую внешность.

Смотреть на Элору – все равно что в зеркало, которое показывает ту, кем я была раньше, до того, как мы осиротели. А теперь? Ну… Мои руки оказывались в крови куда больше раз, чем хотелось бы признавать. Я убивала, продавала свое тело, воровала снова и снова, и все ради крохи еды, тепла или жалкой монетки, или сушеных трав, которые Элора обожает в готовке, такой мелочи, но редкости и ценности для нее.

Элора ничего не знает. Она бы никогда не выжила в Мертвых землях. Она слишком мягкая для этого мира, слишком добрая. Она моя младшая сестра, светлая половина, и я должна защищать ее любой ценой.

– Суть в том, – твердо говорю я, – что нам нельзя здесь оставаться.

На сборы не уйдет много времени, пожитков-то капля.

– Чего? – Элора отступает на шаг. – Когда это ты решила?

– Только что.

Вдруг выгорит. Отправимся на юг, запад, восток. Куда угодно, лишь бы не на север, где лежат Мертвые земли.

Губ сестры касается слабая улыбка.

– Ну конечно же.

– Пойдем со мной, – разворачиваюсь, тянусь к ее тонким рукам. – Покинем это место навсегда, оставим все позади, начнем все заново где-нибудь в других краях…

– Рен, – Элора спокойно разжимает мои пальцы. Она всегда была куда более уравновешенной, чем я. – Ты же знаешь, что мы не можем.

Любая женщина, решившая сбежать от Северного ветра, окажется предана смерти. Он является каждые несколько десятилетий. Приходит, крадет одну женщину, уводит ее за Темь по неведомым причинам. Это жертва, как гласят истории. Одна должна пострадать, дабы другие могли жить. В этой жизни я мало что и кого люблю, кроме Элоры. И гадаю, не столкнусь ли скоро с еще бо́льшими страданиями.

– Мне плевать, – шиплю я, и к глазам подкатывают колючие слезы. – Если он тебя заберет…

Взгляд сестры становится мягче.

– Не заберет.

– Ну ты и дурочка.

Глупая, наивная дурочка. Элора – самая красивая среди женщин нашего поселения. Раз в две недели кто-то обязательно просит ее руки. А она до сих пор, не знаю почему, никому не ответила «да». То, что ее, как меня, не тревожит приближение угрозы, лишь показывает, насколько различны наши приоритеты, и проясняет роли, в которые мы вжились спустя столько лет. Зачем Элоре волноваться, если рядом я, которая ее защитит? Но даже мне не дано предстать перед богом и победить.

Элора подходит к ящику, где мы храним запасы солонины. Приоткрыв крышку, оглядывает скудное содержимое – от силы на несколько дней, – затем сует мне в руку несколько полосок мяса.

– Поешь, пожалуйста. Наверняка голодная после пути.

– Мне плохо.

– Тогда сядь. Вдруг поможет.

Да не стул мне нужен.

Напряжение так глубоко во мне укоренилось, что отделить себя от него уже невозможно. И потому я тянусь к шкафчику, в котором хранится вино, достаю бутылку и откупориваю. Едва напиток смачивает язык, тугой и колючий узел в основании позвоночника распутывается, к разуму возвращается капля ясности. Еще два жадных глотка, и я успокаиваюсь.

– Рен. – И тишина.

Стискиваю пальцы на горлышке бутылки. Отхлебываю еще, скалю зубы в гримасе, когда жжение усиливается, прокатываясь горячей волной прямиком в желудок.

– Мне не нужно твое осуждение. Не сейчас.

– Это ненормально.

И она еще смеет говорить, что нормально?

Я фыркаю, ощерившись.

– Жертвовать женщин мстительному богу – тоже. Мы делаем, что должны.

Сестра вздыхает, когда я отворачиваюсь и возвращаю вино в шкафчик. Я не обращаю на нее внимания. Этот разговор всегда неизменен. Элора просит то, чего я не могу ей дать. Требует от меня слишком многого.

В глубине души я знаю, что она права. Я в полном раздрае. Могу охотиться и рубить дрова целый день напролет, но когда приходит время говорить о чувствах, я хватаюсь за бутылку. Так случилось после смерти родителей, и так происходит каждый день с тех пор.

Сунув руку во внутренний нагрудный карман плаща, достаю сложенный отрез шерсти цвета неба.

– По пути встретила торговца. Ты упоминала, что шарф износился.

При виде подарка глаза сестры загораются. Вещей-то у нас негусто.

– Что это?

Она ахает от восторга, разворачивая шарф и обнаруживая замысловатые узоры на обоих его концах. Они напоминают большие волны на огромном море, хотя мы в жизни не видели никаких больших водоемов, кроме Лез, реки, которая отделяет Серость от Мертвых земель и которая вечно скована льдом.

– Он прекрасен! Спасибо! – восклицает Элора, тут же оборачивая шарф вокруг изящной шейки. – Как я выгляжу?

– Прелестно. – Есть ли вообще другое слово, что описало бы мою сестру? Синий подчеркивает цвет ее кожи. – Теплый?

– Очень. – Элора поправляет ткань и вдруг медлит. – А это что?

Она указывает на книжку размером с ладонь, торчащую из переднего кармана моего плаща.

Я замираю, ломая голову в поисках объяснения.

– А, это? Да ерунда.

Элора выдергивает книжку из кармана, изучает тоненький томик. Такой старый, что обложка скреплена с листами жалкими ниточками. Сестра наугад открывает страницу.

– Любовная история? – Элора сверкает улыбкой. – Не знала, что тебе такое нравится.

Мои щеки заливает румянец.

– Вообще-то не нравятся. Но торговец назвал приятную цену.

Объяснение рисует картину и близко не похожую на правду.

– А-а, – отзывается сестра. Мол, тогда понятно.

Пусть верит во что хочет. Я никогда не давала ей повода думать иначе. Большинство книг в доме – мои. Почти все – любовные. Сестра-то читает редко, и потому очень легко прятать написанные на страницах истории под плотными тканевыми обложками. Последнее, что мне нужно, это чтобы Элора открыла для себя «Страсть короля» или что я сейчас читаю.

Рог издает тоскливый стон второй раз, сотрясая стены домика.

Я пристально смотрю на Элору. Она так же глядит в ответ.

– Уже скоро, – хрипло произносит сестра.

Стискиваю кулаки, чтобы унять дрожь. Вспоминаю рассказы. Вспоминаю, что после этого вечера в Эджвуде станет на одну женщину меньше. Король стужи и так отнял у меня столько всего – и смеет угрожать, что отнимет еще кое-что, самое любимое.

– Элора, прошу, – голос срывается. – Ты не обязана.

Я ни перед кем не преклоняю колено, но буду умолять сохранить сестру и ее жизнь. Моя собственная не имеет значения. Я не из тех, кого приносят в жертву королю. Со шрамами я нежеланна.

– Все будет хорошо, – обогнув стол, Элора заключает меня в теплые объятия. Ее волосы благоухают шалфеем, сладким и землистым. – Вот увидишь. Сегодня, когда король уйдет, мы с тобой испечем торт и отпразднуем. Как тебе?

Устремляю на нее прищуренный взгляд.

– А как это мы испечем, если у нас кончилась мука?

И сахар. И, что уж тут, вообще все необходимое. Из снега и камней торт не приготовишь.

Элора лишь загадочно улыбается.

– Есть способы.