Жених осторожно поддерживал меня за локоть, все время заглядывал мне в глаза и спрашивал: «Как ты, Нино?», «Я счастлив! Ты счастлива?», «Ниноша моя, я поверить не могу». Он хотел жениться на мне и, в отличие от меня, был поглощен собственным желанием и не колебался. Он знал, что «мы» – это будет непросто. Он, небогатый парень, брал замуж дочь авторитетного грузина, а значит, женился сразу и на ее матери, и отце, сестрах и всей родне из Тбилиси и Телави. Он знал, что тесть не оставит на нем живого места, если со мной что-то случится. Тамази вверял в чужие руки свою единственную дочь с опаской и недоверием, и Алексею Александровичу придется еще потрудиться, чтобы оправдать выданный ему аванс. Но он был не просто готов к этому, а еще и без стеснения показывал свою уверенность каждому гостю, которому было интересно, что собой представляет новоиспеченный зять Кецховели.

Это меня болтало от неуверенности до безмятежного счастья. Я боялась всего на свете, но когда смотрела на него, сразу успокаивалась: тогда страх исчезал, а я любовалась ямочками на его щеках, формой ушей, твердой походкой, я обожала то, как он смеется, говорит, дышит. Это мой будущий муж. Взрослый мужчина! Обалдеть можно. Хоть бы у нас все получилось! Мне нравилось незаметно скинуть его руку со своей, а потом со смехом наблюдать, как она, не сразу осознав свое короткое одиночество, вслепую ищет мои пальцы, чтобы спрятать в ладони. Он был мое все.

Алексей Александрович надел кольцо мне на палец, от волнения слегка не рассчитал силу. Мне стало больно, я от неожиданности отдернула руку, с удивлением рассмотрела полоску золота на безымянном пальце.

– Теперь вы, Нино, – сказала женщина с короткой стрижкой.

Не с первой попытки, но мне все же удалось сделать то же самое. Я смущенно заулыбалась. От криков гостей заложило уши.

– Поздравляем! Теперь вы муж и жена. Можете поцеловать друг друга.

– Ты мое все. Ты никогда не пожалеешь. Я тебе это обещаю, – сказал мне муж.

Я не ответила, хотя в этот момент чистая любовь заполонила меня с ног до головы.

Глава 14

Первое, что я увидела, вернувшись в сознание, был участливый, но несколько обеспокоенный взгляд Николая Васильевича. Гипнолог бормотал: «Вы постепенно взрослеете, становитесь старшее, умнее и опытнее, у вас появляются дети. Сначала Давид, потом Матвей. Нино, вы тут? Видите меня?»

Пытаясь скинуть некоторую рассеянность, я потрясла головой.

– Не нужно, не делайте так, – предупредил врач. – Полежите спокойно. Необходимо какое-то время, чтобы обрести себя. При всех субъективных перемещениях во времени, перед тем как выводить человека из транса, его надо вернуть в реальный возраст.

– Что значит «обрести себя»?

– Возвращение из транса к ясному сознанию должно быть постепенным. Резкое возвращение к реальности из состояния погруженности вызывает дискомфорт. Иногда гипнотизер связывает выход из транса со счетом: он считает до трех, и пациент возвращается к состоянию бодрствования. Я не приверженец этой тактики, считаю ее недостаточно плавной и эффективной. Кроме того, счет обычно используется в традиционном гипнозе.

– А у нас какой?

– Эриксоновский. Разумно использовать выведение счетом, если было выполнено наведение счетом. Я с вами как-нибудь попробую демистифицирующее наведение, там и посчитаем, а пока нет. Поэтому и выходить из транса вы будете по-другому.

– Так, как сейчас?

– Да, я подготовил вас, и теперь, вернувшись в обычное состояние, вы будете чувствовать себя бодрой и отдохнувшей, чтобы мы смогли поговорить. У меня получилось? Как вы себя чувствуете?

Я подскочила:

– Да отлично я себя чувствую, просто превосходно! Оказывается, я почти ничего не помнила со свадьбы, так много забыла!

– Это свойство памяти: одни воспоминания несправедливо забываются, другие – несправедливо остаются.

– Ну да, ну да, очень мудро. Вы слышали, что я говорила?

– Немного. Отвечали на мои вопросы, иногда рассказывали, что видите.

– А когда я разговариваю с людьми в воспоминаниях, что происходит с моим телом?

– Ничего особенного, вы остаетесь здесь, на этом самом месте. Признаки транса – это расслабление, мышечные подергивания, дрожание ресниц, изменение диаметра зрачков (если глаза открыты), легкие покачивания головой, непроизвольные движения… Полностью прекращается сглатывание слюны. Чисто гипотетически, вы можете ходить по комнате.

– Стремно.

– Не беспокойтесь, вы не будете наталкиваться на предметы, потому что руководствуетесь теплопроводностью предметов и сопротивлением воздуха. Проще говоря, у вас обостряются навигационные таланты. Бывает, вы проговариваете свои реплики вслух, и тогда я их слышу, разумеется.

– То есть все это не по-настоящему?

Николай Васильевич почесал бороду.

– Вы можете видеть и слышать все, что происходило с вами, но должны отдавать себе отчет: это просто воспоминания. Вас разделяет не расстояние, а время. Задать новый вопрос или сделать что-то по-другому невозможно. Ваши губы просто повторяют то, что вы говорили много лет назад, понимаете? Вы не можете менять…

– Да-да, – прервала я его. – Понимаю, конечно. Просто интересно, как тут все устроено. И потом, иногда хочется думать, что мы действительно можем путешествовать во времени, а не просто в голове. Оказывается, я была так счастлива, когда выходила замуж…

– Вы забыли это?

– Забыла – не то слово, я вообще перевернула свои ощущения, мне казалось, что я выходила замуж из-под палки.

– А сейчас как живете?

– Так и живем. Правда, отношения становятся все хуже и хуже. Наконец, мы дошли до того, что чтобы он ни сказал, я уже наперед не согласна, и точно так же и он.

Врач тряхнул головой, пару раз прошелся по кабинету, нашел в ящиках стола тетради и разноцветные карандаши, потом вернулся ко мне и сел напротив, удобно устроившись в кресле.

– Расскажите, на что вы обратили внимание в трансе.

Я рассказала, что буквально на физическом уровне чувствовала погоду, повышенную влажность и теплоту солнца, слышала музыку на фоне. С уверенностью подтвердила, что видела мелкие события, про которые раньше даже не вспоминала: как официант уронил поднос с десятью бокалами «Маргариты», как мы с Алиской купали ананас в шоколадном фонтане, какие счастливые глаза были у мамы.

– Смотрите, мы погружаемся в гипноз с присутствием критического осмысления «происходящего в прошлом». То есть даже в случае интенсивной возрастной регрессии ваше сознание сохранит частичный контакт с реальностью, а это означает возможность смотреть на ситуацию одновременно с двух ракурсов – вы в прошлом и вы сегодняшняя. Вы не забудете, что вы взрослая женщина тридцати с лишним лет, ваш голос непременно будет звучать, но где-то рядом, как будто сбоку. Чтобы вернуть себе контроль, вы должны будете постоянно помнить про то, кто вы такая на самом деле, а не то прошлые эмоции захлестнут полностью; так можно потеряться в бурном потоке мыслей и образов.

– Звучит страшно.

– Мне интересно, как вы ощущали свое тело? Изменились ли с возрастом субъективные ощущения? В двадцать лет вы выглядели иначе. По фотографиям заметно, что вы худее.

– Вот еще, – обиделась я. – Может, пару килограммов всего.

– Как скажете, – мягко ответил Николай Васильевич. – Может, что-то другое? Может, к примеру, у вас еще не болели суставы или колени были более подвижны?

Я задумалась:

– Субъективно ощущаешь себя лучше. Действительно. Тело как будто бы легче двигается. Зрение сильно лучше. Это действительно так или я придумываю?

– По идее, действительно так. Мышечная память знает, как ваше тело ощущало себя тринадцать лет назад. Восприятие окружающего мира тоже будет таким, каким оно было в соответствующем возрасте: к примеру, при регрессии в детство индивид может видеть окружающие предметы и людей значительно более крупными. Действительно меняются субъективно воспринимаемые пропорции тела, оно кажется как маленьким, а окружающие субъекты большими.

– Интересно. Бывает, что люди не хотят выходить из транса?

Николай Васильевич кивнул:

– Постоянно. Их можно понять, транс – это приятное и комфортное состояние, тогда как в жизни зачастую не так.

– Подождите, вначале нашего разговора вы сказали про перемещения во времени. То есть, если можно идти назад, значит, можно и вперед?

Он хмыкнул:

– Есть такая версия, Нино, но я в это не верю. Это уже мало соотносится с научным подходом. Я все-таки ощущаю себя ученым, а не фантазером, раздвигающим пространство и время.

– Понятно. – Я похлопала себя по коленям и повторила: – Понятно. Можете загипнотизировать меня еще раз? Там была одна дверь… в общем, я знаю, что за ней, я бы хотела сегодня пережить еще один эпизод.

– Нино, вы можете приходить сюда и копаться в собственной жизни, когда вам заблагорассудиться, но следует делать паузы. Так мы сбережем вашу нервную систему. На сегодня, например, впечатлений хватит.

– Но… – Я попробовала протестовать, однако по выражению лица Николая Васильевича было понятно, что пытаться настаивать на своем бесполезно: он поднял брови, посмотрел на меня недолго, словно ему больше не было интересно мной заниматься и он хотел поскорее изучить записи, которые составлял во время моего погружения.

Надо бы прощупать этого человека поосновательнее, чтобы понять, как можно им манипулировать в случае, если его профессиональные взгляды не будут совпадать с моими.

– Хорошо, я приду завтра.

Глава 15

Мне хочется одного: не выходить из комнаты, пока дети не уйдут в школу. Но так нельзя, сегодня пятница, няня работает только с двух часов дня. Поэтому я поднимаюсь и начинаю наш обыкновенный день. Я член садомазохистского клуба «Мать двоих детей», в этот клуб принимают не всех, только идиоток.

Я крикнула с кухни:

– Идите завтракать!

– Идем!

Громкий топот, возня. Матвей возмущенно завопил.

– Это же мое! – раздался голос Давида.

На завтрак сегодня два кривых бутерброда с сыром и теплый чай, я окунаю каждый пакетик по одному разу и выбрасываю в мусорное ведро.

Опять голос Датошки:

– Что ты сделал с моим пеналом?!

Матвей захохотал, как чертенок. Я проводила мальчиков и вспомнила, что издевательств над собой недостаточно, сегодня еще и первый рабочий день. Вот радость. Почти бегом бросилась в ванную. Пока я выбирала одежду, поняла, что до сих пор не имею понятия, что мне предстоит делать на работе, и набрала Алиску.

– А какая у меня должность в итоге?

– Я-то откуда знаю, Нин, – ее голос звучал недовольно.

– О чем ты с Воробьем-то говорила?

– А ты о чем?

– Он мне парил про деятельность бизнес-клубов.

– Разберешься на месте. Прости, мне некогда.

«Разберешься», – пробурчала я. А вдруг не получится разобраться? Что, если меня в первый день уволят? Тогда пойду и напьюсь, решила я. Хоть повод будет.

Садясь в машину, я думала про эту охреневшую сучку-психолога. Как посмела она отказаться от такого интересного пациента, как я! Уму непостижимо. А я тоже хороша. «Хочу сказать вам спасибо!» Тьфу. Надо было сказать ей: «Милочкаааа, – именно так, растягивая звук «а», – психологов с такой манией величия нужно обходить за версту. У моей няни куда большие способности к эмпатии, чем у вас». Вообще, на хрена я к ней поперлась во второй раз, лучше бы и не приходила. И когда секретарша позвонила бы мне уточнить, собираюсь ли я на прием, я бы ответила самым высоким своим голосом: «Нет, нет, нет и еще раз нет. Передайте этой женщине, что она просто профнепригодна. Именно так, да. Записали? И еще – жалобную книгу мне!» Точно я ведь могу поставить ей низкий рейтинг. Мои брови от удовольствия поползли вверх, а лицо скуксилось в области носа. До кукурузины я доехала без пробок, за полчаса до начала моего первого рабочего дня.

Охранник приветственно улыбнулся и разблокировал турникет.

– Извините, – крикнула я ему. – У меня еще не готов пропуск! Сказали, завтра будет, я теперь тут работаю.

Он добродушно покивал и показал большой палец. Группа издали симпатичных мужчин как раз входила в стеклянный лифт, я усердно застучала каблучками и успела запрыгнуть в последний момент. Один из них глаз не мог от меня оторвать. Неудивительно, я сильно подсушилась за зимний сезон, на ногах даже проступил рельеф. Сушилась я, естественно, не в зале, а с помощью Cru Lermont Chardonnay.