Матвей еле-еле плелся за мной на кухню, отталкиваясь плечами и ногами поочередно от каждой стены, и рыдал.

– Скажи своему сыну, чтобы пошевеливался, – грубо сказала я мужу, который только что вышел из душа.

– Эй, богатырь!

Алексей Александрович, по утрам всегда энергичный и свежий, особенно на контрасте со мной. Он легко подхватил младшего сына и посадил себе на плечи.

– Пап, можно я не пойду сегодня в школу? Пап, у тебя вода, – Матвей потер ладошкой темные волосы.

– Ты что?! Мама лопнет от злости, если придется с тобой сидеть, – муж подмигнул мне, а я нахмурилась. – Она раздуется как рыба фугу из Губки Боба, ты же не хочешь этого?

– Нет там такой рыбы, – возразил Матвей.

– Доброе утро, пап! – с набитым ртом сказал Давид.

– Доброе, сына, – Алексей потрепал его по волосам. – Сегодня после школы тренировка?

Они стали говорить про отчетный бой, а я засунула в микроволновку шоколадные печенья, посмотрела на надпись «Осторожно: начинка может быть горячей» и выбросила коробку. Давид бодро рассказывал о том, что сын тренера, с которым он сегодня стоит в спарринге, хиляк.

Я раздала печенья и предупредила:

– Осторожно, начинка может быть горячей.

Алексей Александрович поставил чайник и полез в холодильник в надежде найти смородиновое варенье. Как бы не так, вчера я добавила его остатки в «Каву».

– Нино, я вернусь только седьмого числа, помнишь?

– Почему я должна помнить, если только что про это узнала?

– Я говорил.

– Ничего ты мне не говорил.

– Говорил, – терпеливо повторил он.

Поисковики не владели информацией по этому поводу, поэтому я подозревала, что все это пустая брехня, а на самом деле мой муж торгует наркотиками и возит в Азию контрабанду. Конечно, я помнила, что он говорил про эту командировку: очередное бесконечное дело государственной важности. «Последнее», – сказал он. «Почему?» Оказывается, Макс, начальник Алексея Александровича, кинул на поиск командира террористов все силы. В случае успеха Максим перейдет в главное управление генштаба куратором всего ближневосточного направления, а мой муж пойдет на повышение и станет полковником. Это означало, что уже не будет гонять по всему миру как оперативный сотрудник, а станет ответственным за стратегическое планирование.

Мне даже не верилось, что Алексей Александрович может работать в Петербурге, я этого хотела и боялась одновременно: с одной стороны, мы будем больше похожи на нормальную семью, сможем ездить в киношки на выходные, гулять в парке по праздникам, сейчас все это редкость. Но есть и плохая новость: мне придется сильно сократить встречи с моим милым. Интрижка станет слишком опасной.

Я все это знала, но, как лучшая английская актриса, подняла руки к потолку и не меньше минуты мелко-мелко трясла головой: брови приподняты, в глазах недоверие. Такой вид, словно я не понимаю, как можно выносить всю это беспросветную рутину. Алексей Александрович немного посмотрел на мое представление и отвернулся. Я зашептала ему в спину:

– А ну опять за старое! Небось летите с Максом ливанок трахать.

Его лица было не видно, но я без труда догадалась, что он весь напрягся и изо всех сил пытается сдерживаться. Алексей Александрович имел репутацию добропорядочного семьянина, был образцом супружеской верности. Ни разу за годы нашего примерного брака он не был замечен в чем-то подозрительном и нечистом: приходил домой сразу после работы, нигде не задерживался, кроме как на совещаниях, не имел привычки пить с друзьями в барах или играть с коллегами в биллиард, у него, кажется, и друзей-то не было: все выходные проводил у себя в кабинете за работой и книгой. Это не мешало мне, к месту и нет, вставлять про его гипотетических любовниц.

– Нино, во-первых, я лечу с Халдуном, он сотрудник сирийской спецслужбы. Во-вторых, у меня задачи поинтересней, чем ливанки, я родину защищаю.

– Ливия – твоя родина? Не знала, не знала…

– Сирия.

– Без разницы.

– Все взаимосвязано, у нас совместная операция. Если мы ее выполним, нашим отношениям с Ближним Востоком это пойдет на пользу. Я действую в интересах страны.

– Не смеши! Какие заученные фразы. Штампы! Что вы, русские, знаете о любви к родине! Вот мы, грузины, знаем об этом не понаслышке. Мой дядя был «мхедрионцем», и его убили!

Строго говоря, бойцом «Мхедриони» – страшной националистической организации, о которой надо бы помалкивать, был не мой дядя, а Ии. Гела нам часто рассказывал, как убили его родного брата, но в данном случае эта маленькая погрешность меня не тревожила. Это ведь закон любой ссоры – все подтасовывают и передергивают.

– Господи, да какая ты грузинка! Название одно…

Я поперхнулась от гнева: «Не смей оскорблять мою культуру!» – Вздернула подбородок и забегала, заверещала: «Я чистокровная грузинка по отцовской линии, как ты смеешь…» – благо развернуться было где – наша кухня площадью не менее ста тридцати метров. Это не произвело на него ни малейшего впечатления.

– Хорошо-хорошо, грузинка, хоть царских кровей.

– У вас забирают телефоны. Ты звонишь мне всего пару раз, и я понятия не имею, что вы там делаете и как вы там развлекаетесь!

– Я стараюсь звонить каждый день.

– Спасибо тебе огромное! – Я опустилась на колени и стала изображать молитву-намаз. Алексей Александрович и не взглянул, поэтому я села и облокотилась на холодильник, раскинув ноги в разные стороны. – Откуда я знаю, с кем ты на самом деле и что делаешь! Неужели ты хочешь сказать, что ни у одного из вас нет телефона?

– Постоянного нет. Только у Халдуна есть.

– Дай телефон Колдуна!

– Не могу, Халдун лицо зашифрованное.

Я притворилась, что в шоке. Он обхватил меня крепкими руками и без труда приподнял:

– Нино, у меня есть только одна потрясающая женщина, которую я просто обожаю. Никого другого нет и никогда не будет.

Алексей Александрович чрезвычайно хорошо воспитан, к тому же умен. В любой ситуации он остается благородным и оклеветанным. Он-то как раз знает, что в ссоре ничего нельзя добиться аргументами. Я посмотрела на невыносимо веселое лицо мужа и поняла, что сегодня поссориться не получится. Точно рассчитанная ухмылка сползла с лица, а руки горестно опустились:

– Я ревную! Мне надоело, что тебя никогда нет дома.

– Ну ты даешь. У тебя нет ни одной причины на свете ревновать, слышишь меня? – он поцеловал меня в подбородок, а потом ниже. – Я клянусь, у меня в голове только ты, а потом уже работа и все остальное. Даже работа, понимаешь? – и заговорщически понизил голос: – Даже интересы Родины. Мне же нужно обеспечить мою любимую единственную женщину всем этим. Смотри, как многого мы добились! Ты наконец-то живешь так, как заслуживаешь!

Проводив мальчиков в школу, а мужа в Сирию, я минуту стояла в абсолютной тишине и ожидала наплыва счастья, которое обычно ощутимо накатывает после их ухода из дома. Несмотря на солнечные лучи, отражающиеся от застывшей Фонтанки, что для Питера наидичайшая редкость, настроение было поганым. Я босиком подошла к окну и с силой дернула шторы в разные стороны, распахнула окно и высунула голову в морозный декабрь. Сразу стало свежо: ветер слишком резкий для спокойной прохлады. Залипшие в пробке машины на набережной переговаривались всеми доступными способами: гудками, габаритами, подмигиваниями, покачиваниями, только все равно это ни на йоту не приближало их к Невскому проспекту. Я повернулась на северо-восток, к коням Клодта: там ситуация выглядела еще безнадежнее.

– Удачи всем вам, – крикнула я.

Оставив окно открытым, я решила, что настроение для Ираклия Чарквиани на полную мощность, чего-то невероятного вроде «Органи 78». Засмотревшись на себя в гнутое зеркало от пола до потолка, я шевельнула плечами, и оливковый пеньюар из чистого шелка (подарок мужа) оказался на полу. Я встала на него и покрутилась в разные стороны, пальцами ноги отбросила его на диван, а сама стала варить кофе, не как всякие дуры жмут кнопку на кофемашине, а по-серьезному, засыпая «Эфиопию» в именную турку, мешая ложкой по часовой стрелке на газовой плите.

Музыка забиралась в самое сердце, турка нагревалась, и понемногу счастье начало прибывать. Сначала я прикачивала бедрами ему в такт, а потом стала гладить, убаюкивать себя, мол, все-то у меня хорошо, просто обалденно. Из этого почти медитативного состояния меня вывел звук грохнувшейся на пол дешевой сумки.

Я развернулась и прикрыла наготу руками.

– Нино, простите! – Это была няня. – Я не слышала, что вы на кухне, тут так громко музыка играет.

– Остановить музыку, – приказала я голосовому помощнику, подошла к дивану и неспешно оделась. – Здравствуйте, Ольга Викторовна, это моя вина, я забыла, что сегодня у вас рабочий день… праздники эти, сами понимаете.

– Да ничего-ничего, – залепетала няня. – Это я виновата, я даже не слышала, что вы на кухне, музыка… Не могу не сказать, извините, но вы такая красивая!

– Сегодня у Давида фортепиано, не забудьте доучить с ним маленький этюд.

– О, так ведь это мы запросто, – няня хихикнула.

– Вот и славно.

Я показала ей большой палец и тут же услышала, как мой великолепный кофе двумя толчками затушил газ на плите.

Глава 6

Сеанс начинался в пять часов вечера. Конечно, я опоздала. Ведь Питер никогда не был моим городом, он был моим врагом – подсунул мне пробку на Измайловском, а потом еще и красный светофор на Троицком.

Я была разочарована кабинетом, ожидала увидеть магический арсенал: парящие свечки, волшебные палочки с черными наконечниками, маятники, картины с гипнотическими спиралями – теми самыми, на которые долго смотришь, и они начинают вращаться, а на деле кабинет даже не походил на вотчину ученого с законсервированными мозгами, пробирками и приборами. Место работы гипнолога напоминало кабинет математики для пятого класса – минимум интересного, только книги и тетради.

– Меня зовут Нино. Я родилась первого января, мне тридцать три года. Я не просто молода, я еще и молодо выгляжу.

– Очень приятно, Нино. Меня зовут Николай Васильевич, я не молод, мне шестьдесят четыре, наверное, выгляжу на свой возраст.

С его утверждением я была согласна, поэтому покивала – уже успела рассмотреть бледные губы, тонкие морщины возле глаз, седые волоски, пробивавшиеся из общей темной массы кустистых бровей, отметила осторожность походки, свойственную телу, утратившему молодую упругость. Несмотря на это, мужчина передо мной был по-профессорски привлекателен: спокойный взгляд за стеклами очков, сдержанные манеры, тихий голос. Вряд ли я могла бы им увлечься, черт бы побрал мое воображение. Мне представились, даже чересчур реально, его дряхлое выцветшее тело под белой одеждой, плечи, обтянутые стариковской кожей, свисающей в тех местах, где раньше, возможно, были надутые мышцы – сейчас они все съедены старостью, да еще и стойкий запах изо рта. Господи, Нино, наверняка не все так ужасно, ему же не семьдесят лет! В общем, любительницы мужчин постарше Николая Васильевича бы оценили, я уверена.

– Я вас слушаю, – сказал он.

– На самом деле я пришла потому, что ощущаю жизнь пустой… Муж и дети у меня чудесные. Просто чудесные. Так случилось, что… Вам не понять, конечно, вы же мужчина. Вы не знаете, насколько тяжело находиться с ними дома целый день… меня хватает на час… или, если честно, минут на двадцать-тридцать. Моя любимая игра – притвориться, что меня нет дома. Это считается за плохую мать?

– Нино, у меня достаточно узкий профиль. Я гипнолог.

– Я в курсе.