Грубые черты лица были немного смягчены и разглажены смертью, но все же вполне узнаваемы. Бульдожьи щеки, тяжелый квадратный подбородок…

Это был тот самый человек, который вломился ночью в квартиру, куда меня поселила Алена.

Тот самый мужчина, которого я ударила по голове цветочным горшком, после чего он на какое-то время отключился, а потом бесследно исчез…

В первый момент у меня мелькнула ужасная мысль – что это я убила его цветочным горшком.

Но он же исчез из той квартиры, – значит, был жив! Мертвец не мог сам уйти!

Может быть, он на какое-то время пришел в себя, смог подняться и уйти, а потом, спустя какое-то время все же умер… Ага, и сам себя положил в багажник Алениной машины.

Мозг – сложное устройство, с ним могут происходить самые неожиданные вещи…

Но не до такой же степени!

Но потом, внимательно приглядевшись к мертвецу, я увидела в его виске небольшое круглое отверстие, окруженное сгустком темной запекшейся крови.

Наверняка это входное отверстие пули…

Как ни странно, при виде этого отверстия у меня немного полегчало на душе.

Значит, это не я убила его… На моей совести нет убийства! Хоть этого нет…

Но тогда… кто убил этого человека?

И кто положил его в багажник синей «мазды»?

Первой, кто приходил при этом на ум, была Алена… Машина ее? Ее. Только когда же она успела…

Тут я осознала, что стою перед чужой машиной с открытым багажником, а в нем – труп. И тут же поняла, что нужно немедленно бежать отсюда как можно дальше и как можно быстрее. И тапок никаких при этом не ронять, чтобы улик не оставлять. И так уже везде, где можно, засветилась. Крысеныш этот меня запомнит, ну, он-то, конечно, ничего не скажет. А вот бабуля с ястребиным взглядом… Эта запросто мое описание в полиции предоставит.

Я аккуратно закрыла багажник и юркнула в проход между гаражами. Но там тусовались трое подростков во главе со знакомым мне крысенышем. Как-то не захотелось мне с ними встречаться, я повернула назад, миновала «мазду» и тут же столкнулась с мужчиной, несшим на плече какой-то сложный агрегат.

– Твоя машина? – спросил он.

– Не моя, – открестилась я.

– Она мне ворота перегородила!

– А я при чем?

Я ускорила шаг.

– А чего тогда тут вертелась?

Он бросил свой агрегат и схватил меня за руку.

– Отвали! – рявкнула я. – Бюстгальтер застегивала, ясно? Подробности нужны?

– Ясно… – протянул он с сомнением, но руку отпустил.

Скверно, сейчас он будет искать владельца «мазды», поднимет шум, – в общем, труп найдут довольно быстро. А Алену, я так понимаю, не найдут. Так что я припустила как можно быстрее от этого места и до вечера не выходила из квартиры.

– Вряд ли эту церковь удастся восстановить, – проговорил епископ, оглядев руины.

– Какое горе… какое горе… – причитал старенький настоятель. – Должно быть, Господь разгневался на нас за грехи прихожан… надо же, молния ударила в храм, и пожар уничтожил его до основания…

– Не следует гадать о помыслах Господних! – строго оборвал епископ старого аббата.

– Вы правы, ваше преосвященство, вы совершенно правы! Но что же теперь делать?

– Остается только разобрать руины. Для вас, падре, найдется другой приход.

– А что делать с церковной утварью? К счастью, сундук с ней не пострадал во время пожара.

– Мы раздадим ее по другим церквям. Есть ли там что-нибудь, заслуживающее особого внимания?

– Если вам угодно, ваше преосвященство, я покажу вам все.

Аббат провел епископа среди дымящихся камней, подвел его к железному сундуку и откинул крышку.

Епископ перебрал жалкую утварь сгоревшей церквушки.

Несколько помятых медных и бронзовых кубков, поцарапанная дароносица, оловянный подсвечник, чаша для причастия…

На самом дне сундука лежал тускло блестящий предмет.

Это была, судя по всему, рукоять для посоха.

Для епископского посоха…

Рукоять была сделана весьма искусно в виде двух свирепых зверей, сцепившихся в смертельной схватке. Чувствовалась работа подлинного мастера.

Но не только это…

Епископ почувствовал странное волнение.

Ему несколько раз в последние годы приходилось прикасаться к священным реликвиям, и каждый раз у него возникало такое же чувство – будто перед ним нечто большее, чем обычный предмет, нечто большее, чем простая человеческая жизнь.

Епископ осторожно дотронулся до рукояти и почувствовал исходящий от нее жар… и в то же время холод необыкновенной, нечеловеческой силы.

– А это здесь как оказалось? – проговорил он, с трудом справившись с перехватившим горло спазмом.

– Эта рукоять? Она была в нашей церкви давно, очень давно… мой предшественник говорил, что некогда она принадлежала некоему святому. Возможно, святому Эвлалию… ведь именно святой Эвлалий принял в наших местах мученическую смерть.

– Святой Эвлалий! – повторил епископ слова старого аббата. – Он был моим предком…

Он подумал, что давно пора обзавестись новой рукоятью для своего епископского посоха.

Утром я проснулась рано и задумалась, что же делать с одеждой. Потому что если дома я могла ходить в Васиных футболках, то на работу придется идти в тех же самых джинсах и курточке. Коллеги непременно заметят и удивятся, придется с ними объясняться, и девчонки вытянут из меня все про Артема. А я не люблю обсуждать свои личные дела в коллективе.

Так что я решила, что проще всего отпроситься с работы, написала начальнику, что буду с обеда, в крайнем случае скажу ему, что поезд опоздал.

План у меня был такой: выждать некоторое время, а потом, после десяти, наведаться в квартиру Артема, тихо забрать там свои вещички, опустить ключи в почтовый ящик и уйти по-английски, не прощаясь и не оставив записки.

После всего, что он сделал и наговорил, совершенно не хочется с ним общаться. А хоть он и любит поспать, все же после десяти дома его не бывает, в офис едет.

Итак, я спокойно пила кофе, не ожидая никаких неприятностей, и тут раздался звонок в дверь. Звонок был настойчивый и, как бы это сказать, очень хозяйский. Чувствовалось, что человек за дверью в своем праве и так просто я от него не избавлюсь.

Так что я обреченно поплелась открывать.

За дверью стояла здоровенная тетя выше меня на голову, густые рыжие волосы буйно вились вокруг красной физиономии. Глаза незнакомки метали молнии, ноги в разношенных кроссовках сорок второго, не меньше, размера нетерпеливо притопывали. На кого-то она была удивительно похожа…

– Ты кто? – спросила она зычным голосом, когда я осторожно высунула голову на площадку.

Раньше я бы смешалась и стала мямлить, но сейчас я вспомнила, что Вася сдал мне квартиру и даже письменное разрешение оставил, так что задала встречный вопрос:

– А ты кто?

– А, – сказала она, не услышав вопроса, – ты, наверное, новая жиличка? А Васька где?

– Улетел. – Я пожала плечами.

– Улетел? – громыхнула она, потом без труда отодвинула меня мощным плечом и прошла в квартиру.

Только тут я заметила в руках у нее большую и явно тяжелую клетчатую сумку и забеспокоилась, что тетя пришла с намерением тут поселиться навеки.

– Улетел еще позавчера, – твердо сказала я. – Мне квартиру сдал. Все честь по чести.

– Ну надо же… – расстроилась она, – как же я забыла… Сеструха я его, двоюродная… Катериной зовут.

– Похожи… – сообразила я.

– Тут вот такое дело…

Она наклонилась к сумке, которая при ближайшем рассмотрении оказалась кошачьей переноской, расстегнула молнию, и в прихожую тут же вылез…

Это был не кот, это было что-то рыжее и огромное, похожее на небольшого льва. Только у обычного льва шерсти много на голове, а этот весь был равномерно покрыт густой и очень длинной рыжей шерстью.

Понятно, кто разодрал все обои и диван.

– Это Василий, – сказала Катерина.

– Как хозяин, значит…

– Хозяин – Вася, а он – Василий. Тут вот какое дело: Васька мне его отдал на шесть месяцев, пока он будет в отъезде, а у меня, понимаешь, личная жизнь…

Она посмотрела смущенно. Я промолчала.

– Ну, что этот гад новые занавески разодрал за первые полчаса – это бы еще ладно, но у меня Петя…

– Петя – это твоя личная жизнь? – уточнила я.

– Ну да. А у него, понимаешь, обнаружилась серьезная аллергия на котов. Как придет – так чихает и больше ни о чем не думает. А мне, понимаешь, выбирать особо не из кого, – она развела руками, показывая себя, – так что не хочется Петю терять. Какой ни есть, а все мужичок. Так что выручи уж меня, а я Ваське скажу, чтобы он денег с тебя поменьше взял.

– Ну-у…

– А он, Василий-то, только в чужой квартире буйствует, а у себя спокойный, – ну, обои, конечно, дерет…

– Да мне-то что, не свои же! Только чем его кормить?

Мы договорились, что Петя вечером привезет на машине кучу кошачьего корма и все миски, плошки, игрушки и так далее. А пока кот попил водички и улегся на диван поспать после перенесенного стресса, полностью меня проигнорировав. Катерина только рукой махнула, живописуя мне в красках, что этот рыжий негодяй устроил в метро. На машине он, видите ли, ездить не может, его укачивает.

Я записала на всякий случай телефон Катерины и отправилась в квартиру Артема.

Его машины во дворе не было, как я и ожидала, так что я проскользнула в подъезд, не встретив никого из соседей, и посчитала это хорошим знаком. Не стала ждать лифта и одним духом поднялась на седьмой этаж.

И правильно сделала, потому что лифт как раз приехал вниз, и я слышала, как из него выгружается соседка Наталья со своей двойней. Эта никогда никуда не торопится, справедливо полагая, что главное дело всей жизни она уже выполнила, поэтому живет не спеша, ожидая, когда дети вырастут.

И она непременно остановилась бы поболтать, чего мне сейчас совершенно не нужно.

На всякий случай я позвонила в дверь Артема, вдруг он дома? Но никого не было, так что я спокойно открыла дверь своими ключами, которые прихватила в ту ужасную ночь совершенно машинально, – просто сунула в сумку, когда еще не знала, что человек, с которым я прожила почти год, привел в дом какую-то швабру и уложил ее в нашу постель, стоило мне уехать на одни сутки.

В квартире было тихо и душно, Артем никогда не открывал форточки. Пахло испортившейся едой, пылью и почему-то плесенью. Квартира у Артема была довольно большая, двухкомнатная, она досталась ему от родителей, когда они купили большой участок в пригороде и выстроили загородный дом.

Поэтому его мамаша, которая, к счастью, никогда не станет моей свекровью, таскалась в квартиру без предупреждения и смотрела на меня с неприкрытой ненавистью.

В прихожей был обычный утренний беспорядок, с той только разницей, что под ногами валялась не только обувь, но и какие-то лоскутки. Я не стала разбираться, вытащила из кладовки свой чемодан, с которым когда-то въехала в эту квартиру, и протащила его в спальню. А там…

То, что я увидела в спальне, повергло меня в такой шок, что я плюхнулась на незастеленную кровать, потому что ноги меня не держали.

Весь пол в спальне был усеян лоскутками, в которых я узнала мою одежду.

Вот свитер с полосками, совсем новый, вот платье, в котором я ходила зимой на работу, вот юбка в клетку, она мне не очень нравилась, но была почти новая…

Дверцы шкафа были открыты, и видно было, что на полках ничего не лежит. Ну да, все тут, на полу, изрезано в мелкие клочья. Даже пижама, даже белье!

Через некоторое время я поняла, что сижу на кровати в этой кошмарной комнате, усеянной тем, что осталось от всей моей одежды. Не скажу, что так люблю шмотки, но все же за пару последних лет я прикупила кое-что приличное, – этот гад ничего мне не дарил.