– Потому что в этих стенах есть свои правила, – он помедлил и добавил откровеннее, чем следовало: – и Смородина их пишет. Александров лишь следит, чтобы никто не забывал текст.

– Поняла. Буду помнить.

Редактор кивнул, снова надел наушники и исчез за дверью. Маша отметила напротив его фамилии кружок – человек-проход, говорящий чуть больше, если правильно обратиться.

Она двинулась дальше, в раздумьях. В голове появилась новая метка – «Ирина Смородина и Александров». Вокруг этой пары вращалось больше, чем было видно сразу: они задавали атмосферу и негласные стандарты поведения.

У служебного лифта Лера из диспетчерской тихо разговаривала с мужчиной в сером костюме – тем самым, с походкой и привычкой касаться воротника. Маша замедлила шаг и прислушалась:

– Завтра придётся изменить маршрут, – уверенно произнёс он. – Смородина не хочет столкнуться с кем-то случайным на площадке.

– Конечно, – ответила Лера спокойно, чуть холодно. – Всё будет сделано.

– Я знаю, что будет. И она знает. Но ей важно, чтобы ты знала, что это важно.

Он развернулся и ушёл. Лера смотрела ему вслед мгновение, словно прикидывала, какие слова остались невысказанными, потом заметила Машу и вернулась к обычному тону:

– Ты что-то хотела?

– Нет, просто уточнить маршрут на завтра, – Маша улыбнулась краем губ. – Но, по-моему, уже и так всё понятно.

Лера чуть улыбнулась и пожала плечами:

– Здесь всегда всё понятно заранее. Наша работа – не удивляться.

Маша кивнула, подтверждая, что усвоила урок. Она двинулась дальше, собирая в уме все услышанные реплики, увиденные движения, интонации и паузы. Её карта постепенно наполнялась деталями, а детали становились точками, способными соединиться во что-то большее, чем простые маршруты курьера.

Теперь она знала, что в «Империум-Медиа» все роли были давно расписаны, и у каждой роли имелся чётко заданный сценарий. И чтобы здесь выжить, недостаточно было просто выполнять свою работу. Нужно было понимать, кто пишет текст, кто ставит сцену, и кто следит, чтобы никто не забывал свою роль.

Она снова поправила сумку на плече и пошла по привычному маршруту. Сегодня она была внимательнее, чем вчера, и знала, что завтра станет внимательнее ещё больше.

Ближе к обеду Маша получила поручение доставить документы на административный этаж, где ковры были толще, чем в редакциях, а паузы между звуками – длиннее и значительнее. Уже сама мысль о посещении этого этажа несла в себе тихое предупреждение. Лифт требовал особую карточку, и ей выдали карточку всего на один подъём, словно разрешение вдохнуть воздух, предназначенный для других людей. В каждом таком разрешении всегда скрывалась цена, которую никогда не озвучивали вслух.

На этом этаже было тише и заметно холоднее. От этого здешние сотрудники казались увереннее и выше. Здесь редко шутили, зато часто смотрели в пустоту, будто там, за стеклом, уже сидели решения, ожидающие своего часа. Маша быстро усвоила главное правило – не задерживать взгляд на людях дольше секунды, чтобы не привлекать внимания, не стать приметной в пространстве, где незаметность была самым верным щитом.

В дальнем конце коридора прошёл человек, имя и отчество которого произносили так, будто это был пароль или код от особого замка. Его сопровождали трое сотрудников, слегка наклонивших головы в знак постоянного согласия с неслышными для остальных словами. Мужчина говорил тихо, но уверенно, и каждое его слово висело в воздухе чуть дольше, чем было привычно.

Маша подошла к комнате совещаний, отделённой от коридора матовым стеклом. Даже здесь, снаружи, можно было уловить, как внутри произносили слово «эфир» – не просто термин, а рабочую деталь в огромном механизме. Голоса звучали ровно и аккуратно, словно тщательно выверенные части, входящие в общий ритм беседы.

– Эфир – это не просто время, – негромко доносился мужской голос. – Это доверие зрителя, которое легко потерять и почти невозможно вернуть.

– Согласен, – откликнулся другой, более глубокий. – Но мы же не можем постоянно бояться потери доверия. Нам нужно формировать повестку.

– Формировать и контролировать, – мягко добавил третий. – Контроль – то, что делает эфир ценным.

Маша сделала шаг вперёд и заметила табло частного лифта, без кнопок и номеров этажей. Такой лифт открывался только для определённых людей, не спрашивая карточек и не дожидаясь разрешений. Слева от него находилась неприметная дверь, ничем не выделявшаяся, кроме особой тишины. Казалось, даже стены возле этой двери утратили способность отражать звуки. В воздухе витал тонкий запах дорогого дерева – ещё один намёк на территорию, закрытую для простых пропусков и стандартных поручений.

Рядом с дверью стояли два человека в строгих костюмах. Их взгляды оставались спокойными и безразличными ровно до того момента, пока кто-то не подходил слишком близко. Маша быстро отвела глаза, давая понять, что её интересует исключительно маршрут и точное выполнение поручения.

Из короткого разговора двух секретарей она узнала о закрытых этажах, располагавшихся словно поверх остальных – не выше, не ниже, а совершенно отдельно. Именно там принимали решения без свидетелей, и именно к таким этажам следовало подходить с заранее подготовленной улыбкой, демонстрирующей покорность и отсутствие вопросов.

Секретари общались друг с другом шёпотом даже по телефону. Этот шёпот не был вызван страхом, скорее, он был особым видом спорта. Они соревновались в точности передачи информации, в феноменальной памяти на фамилии и факты, в умении закрыть любую тему, даже не упоминая её вслух. В таких соревнованиях не было аплодисментов, зато всегда были невидимые призы – уважение, доверие и доступ к ещё более закрытым темам.

Маша подошла к стойке секретариата и осторожно протянула документы.

– Это нужно подписать. – Она понизила голос до шёпота, автоматически переняв манеру здешних сотрудников.

Женщина-секретарь внимательно посмотрела на документы, потом на Машу и чуть улыбнулась:

– Хорошо, подождите здесь. В следующий раз передавайте документы через диспетчерскую, сюда лишний раз ходить не принято.

– Поняла, – тихо отозвалась Маша, заметив, как секретарь быстро и точно ставит подпись, двигая ручкой с привычной лёгкостью.

Когда ей вернули бумаги, она сразу повернулась к выходу и направилась обратно по коридору. Уходить, не оборачиваясь, – этот навык был здесь не менее важен, чем умение выполнять инструкции. В коридорах, где концентрировалась власть, любопытство звучало громче шагов и чаще привлекало ненужное внимание.

Возле лифта она встретилась взглядом с человеком, на одежде которого не было бейджа. Такие взгляды всегда весили немного больше, чем остальные, и Маша инстинктивно сделала шаг в сторону, освобождая пространство перед лифтом. Мужчина слегка улыбнулся, будто одобряя её жест, и в этот момент двери лифта раскрылись сами собой, словно механизм уловил молчаливую просьбу.

– Пожалуйста. – Мужчина жестом пригласил её войти первой.

– Благодарю, – ответила она ровно, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально и уверенно одновременно.

Внутри лифта он повернулся к ней; взгляд едва заметно прищурился:

– Вижу вас впервые. Недавно у нас?

– Да, – Маша выдержала небольшую паузу. – Сегодня первый день, разбираюсь пока что.

– Разбирайтесь осторожнее, – голос у него стал чуть серьёзнее, хотя улыбка не исчезла. – Здесь нет лишних людей и лишних слов тоже нет. Запоминайте имена, но лучше – лица и привычки.

– Спасибо за совет, – кивнула она, ощущая в груди холод и спокойствие, словно давно ждала именно этих слов.

Лифт остановился. Маша вышла первой и направилась обратно в свою зону работы. Позади остались толстые ковры и холодные взгляды, паузы и полушёпоты, приватные лифты и закрытые двери. Она понимала, что сегодняшняя поездка была не просто поручением – урок, который никто не станет объяснять дважды.

У диспетчерской она задержалась на секунду и, подойдя к Ларисе, негромко спросила:

– Кто это был? Без бейджа, высокий, в тёмно-сером.

Лариса на мгновение замолчала, потом понизила голос, почти шёпотом:

– Это сам Смородин. Он владелец холдинга. Если он заговорил с тобой – значит, уже знает, кто ты. Здесь так не принято. Не спеши и не тормози. Просто иди по маршруту и не пугайся, если он снова появится.

Маша кивнула, словно поставив на карте новую точку.

Она пошла дальше, вдыхая уже знакомый воздух редакций и студий, но в памяти прочно осели слова, интонации и выражения лиц с верхних этажей. Они складывались в новую, ещё более точную карту, где были обозначены не только точки, но и зоны, куда нельзя заходить без подготовки.

К концу дня Маша почувствовала, что стала немного старше себя утренней, а её взгляд – твёрже и внимательнее. Каждый новый коридор в этой башне был ступенью, на которую нужно было вставать аккуратно, чтобы не потерять равновесие и не споткнуться там, где ошибки не прощали даже курьерам.

Вечером Маша Скворцова вернулась домой, в свою маленькую квартиру, где каждую вещь можно было достать, не вставая с места. За окнами город постепенно переключался на ночной режим, и вместе с ним исчезали формальности, интонации и аккуратно выверенные улыбки. Здесь, в её личном пространстве, было проще дышать, думать и держать равновесие.

Она аккуратно повесила сумку на крючок, сняла обувь и прошла на кухню, сразу наполнив чайник водой. Этот простой, ежедневный ритуал всегда возвращал её в точку, с которой начинался отдых. Пока вода шумела, нагреваясь, Маша включила ноутбук и открыла документ с дневными заметками. Экран тихо мерцал перед глазами, словно предлагал продолжить беседу, начатую ещё утром.

Маша начала с самого простого, но важного: привычек окружающих людей. Она записывала, кто и к кому заходил без стука и звонка, будто давно получил невидимое право нарушать границы. Отдельной строкой фиксировала, кто предпочитал печати подписям и кто небрежно мял бумаги, даже не читая их, а кто, наоборот, тщательно складывал каждый листок в папку, словно от этого зависел порядок в мире. Чужие привычки были для неё словно поручни на лестнице: держись за них крепче – и не сорвёшься, не споткнёшься и не упадёшь в тот момент, когда реальность вдруг решит тебя проверить.

Поручни ей нравились ещё и тем, что были предсказуемыми, не любили сюрпризов и никогда их не устраивали. Для Маши это значило спокойствие и контроль, которого не хватало в мире стеклянных стен и закрытых дверей.

Когда чайник щёлкнул, она заварила чай и вернулась к экрану ноутбука, продолжая раскладывать день на маленькие фрагменты. Теперь очередь дошла до маршрутов: лифт, длинные коридоры, короткие переходы через холл пресс-центра, кабинеты, кухни и курилки, ставшие центрами тихих бесед. Каждый маршрут казался ей ручейком, уже давно кем-то проложенным. Маша аккуратно шла по этим ручейкам, зная, что так легче остаться сухой и незамеченной.

Она помешала чай ложкой, и на стенках кружки возник тихий, приятный звон. Это был ещё один звук, соединяющий её с домом и отгораживающий от внешнего мира. Сделав глоток, она записала фразу, звучавшую в голове как чёткое правило: «Витрина держится на привычках. Привычки – мои ступени». Эти слова грели ладонь, словно карманный обогреватель. С таким обогревателем проще идти в холодные места, где взгляд всегда чуть прохладнее, а воздух – чуть прозрачнее.

Следом добавилась другая строка, сухая и лаконичная, точно удар клавиши: «Курьер знает двери лучше хозяев». Эта короткая формула была её главным преимуществом, которое не заметишь сразу – только когда уже поздно. И именно в такой незаметности и тишине скрывалась сила Маши.