Прежде чем выработать план действий на ближайшее время, я решил вернуться к лодке. Она и сохнувшие возле нее вещи теперь представляли особую ценность. Да, кстати, крючок с обрывком лески, который я выдернул из своей ладони: он тоже мог оказаться огромной ценностью. Зря я выкинул его. Ведь в этом озере вполне может быть рыба. В моем положении рыбалка – самый простой способ добычи еды. Не на сусликов же охотится. У меня имелись подозрения, что места эти не слишком обитаемые, и вряд ли я здесь в ближайшее время повстречаю человека. Если вообще когда-нибудь повстречаю.

Вот с последним я очень сильно ошибся. У начала спуска к озеру послышались шаги. Поначалу будто какой-то шорох, но потом вполне ясные шаги. Хрустела береговая галька под чьими-то ногами. И в пору было бы мне поспешить, спрятаться за кустами. Нет, я далеко не трус, но при моих обстоятельствах куда разумнее занимать позицию неприметного наблюдателя.

Я обернулся, попятился к зарослям кизила. Кстати, видом вполне обычного кизила, который я ни раз собирал за дачами у родителей. Осторожно, стараясь не выдать себя шорохами, попятился и замер. В разрыве листвы я увидел бордовую в клетку рубашку Карасева! Да, именно его рубашку Глеба! Хотя в лодке он был в серой ветровке, логично предположить, что Карась мокрую ветровку снял.

Еще миг и я окончательно убедился, что парень в клетчатой рубашке Глеб. Я чуть не заорал от радости! Она нахлынула теплой волной, иголочками пошла по всему телу! Ну, конечно, Карась не может утонуть! Карась не может просто так исчезнуть из моей жизни!

– Эй, ты, чертяка! – крикнул я, сдерживая хохот, рвущийся из груди.

А вот Карась в отличие от меня заорал! Заорал точно умалишенный и ломанулся через кусты. Ко мне, разумеется.

Обнялись, встретившись на середине поляны! Обнялись так крепко, что едва устояли на ногах.

– Это пиздец! Это пиздец, Саня! – приговаривал он, ощупывая меня, словно не веря в мою достоверность.

– Как же ты?! Как тебя снесло, утянуло, я готов был следом прыгать! – вырвалось из меня. – Но думаю, если я с лодки, то тогда уже нас двоих никто не спасет. В такую бурю сами же на «Тайгу» не залезем, только ее потеряем и сами уйдем на дно!

– Дурак был бы, если бы прыгнул! Это все равно как если б один с балкона свалился, прыгать за ним следом! – пальцы Глеба чуть не разорвали мой рукав.

– И представляешь, минуты не прошло, как «Тайгу» нахрен перевернуло! – продолжил я. – Думал, все, пиздец! С жизнью вмиг прощался! А вынырнул: тишь да гладь, солнышко светит, на воде волны вообще нет! Такое же не бывает! В принципе быть не может, но есть!

– Да я то же самое! В воду ушел, пытаюсь всплыть. Всплыло, а тут, – он простер руки к озеру. Потом повернулся, указал на лодку. – «Тайга» наша – это большое дело! Шмоток моих не осталось? И рюкзак все, да?

– При тебе еще унесло, – напомнил я, направляясь к лодке.

– Да помню я, помню. Это так, на всякий случай спросил. Ведь оно видишь как: унесло, но могло же назад принести, – отозвался Карась, закинув на плечо мокрую ветровку.

Глеб иногда тупит. Иногда сильно тупит и от этого бывает весело, но иной раз совсем не весело.

– Я тебе, сейчас кое-чего скажу, только ты сначала присядь, – продолжил он, подходя к лодке.

Я обернулся, гадая, чем он мне собирается удивить. Вообще, после случившегося, удивить меня было крайне сложно.

– Присядь, Шуруп! – настоял он. – Я ж о тебе пекусь. А то сейчас шлепнешься, головушкой, нянькайся потом с тобой.

Прозвище – Шуруп пришло ко мне еще в детстве от отца. Я в карманах часто носил гайки, винтики и всякие части от конструктора, ну и отец прозвал меня сначала Винтиком. Была такая сказка про Незнайку и его друзей, среди которых заметное место занимал некий Винтик и Шпунтик. Вот и я стал как бы Винтиком. Одноклассники прозвище, данное отцом, переврали на свой манер и начали величать меня Шурупом. Я не возражал, даже малость гордился, потому как любил возиться с железками и мастерить всякое. А Винт или Шуруп для прозвища не слишком велика разница.

Чтобы не расстраивать Карасева я все же присел на нос «Тайги» и с любопытством уставился на него:

– Ну, вещай свое сногсшибательное

Глава 2. На поляне Ланиты не скучно

– Ну? – поторопил я его, опасаясь, что Глеб никогда не родит новость, которую опасно слушать стоя.

– Сань, если кратко, то… – он умел играть на нервах: выдержал гроссмейстерскую паузу и с трагической важностью произнес: – Мы в глубокой жопе.

– Жопе? – меня начал пробирать смех, я схватился за живот, затрясся, «Тайга» тоже задергалась подо мной от веселья. В самом деле я мог бы упасть. Как же мудр был Карась, что заставил меня не слушать эту потрясающую новость стоя! – Жопе, да? – переспросил я. – А чего тут так зелено? Птички поют, слышишь?

Откуда-то сверху, с той самой стороны, где я прогуливался возле огромных колокольчиков, доносились трели птиц, которых я прежде не слышал.

– Ты дебил? В жопе – это аллегория или как там это называется. Шуруп, не валяй дурака. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Давай по-серьезному. Шутки сейчас бодро идут нахер. Решим насущные проблемы, тогда повеселимся, – с суровым видом Карасев достал из кармана куртки пачку «Парламента». Даже открыл ее, искоса поглядывая на меня. Лишь когда начал вытягивать сигарету и у той оторвался фильтр, спохватился, что сигаретки мокрые. Выругался и окончательно утвердился: – Да, мы в жопе! Зеленой, с птичками, цветами и прочей хренью! Я даже покурить не могу, блять! И это не смешно! В общем так, если до тебя мои аллегории не доходят, тогда тяжелая конкретика: это не Земля, Сань. Это другая планета. И мы – попаданцы. Вникаешь? Самые настоящие попаданцы – как в книгах Андрея Круза или этого, Эрли Моури. Не смотри так, Шуруп, я не свихнулся. Нормально у меня с головой. Именно поэтому я могу делать такие непростые выводы.

– Да я особо не спорю. Уж это точно не Дачное, – я бросил взгляд на озеро, игравшее рядом солнечными бликами, и начал расстегивать рубашку. Давно ее следовало снять, разложить на просушку. – Все это точно не Подмосковье и не Россия, – продолжил я. – Как бы у самого глаза есть и сображалка работает. Давай так, Глеб, если по-серьезному: ты чего здесь такого видел, что делаешь подобные выводы? Спрашиваю без подковырки.

– Дохрена чего видел. Эти растения, лес там дальше с большими деревьями, даже не большими, а огромными – все это не наше, Сань. Оно как бы похоже, но лишь похоже. Понимаешь? Вот, к примеру, гриб у ручья видел. Выглядит как обычный мухомор: шляпка красная в белый горошек, весь такой… – он на миг замялся, – идеальный, что ли: цвет яркий, шляпка глянцевая, белые пятнышки ровные. Образцовый мухомор. И все бы хорошо, только он мне почти по пояс. А ранее, как только выплыл, на берег выбрался, смотрю, лягушка сидит. Здоровая такая, размером с небольшой арбузик. Зеленая с желтыми пятнышками, глаза на выкате, синие. Невинные глазки, как у моей Лизы.

– Если как у твоей Лизы, то только с виду невинные, – съязвил я.

– Да, только с виду, – согласился Карась, присев на корточки напротив меня. – Так вот, я ближе к ней подхожу и говорю ради забавы: «Чего ты тут сидишь, сучка этакая?». Она на меня посмотрела как-то нехорошо, точно на комара, пасть приоткрыла, словно усмехаясь, а там зубки. Вникаешь? Зубки! Ведь не бывает у лягушек зубов! Если такая огромная прыгучая тварь водится где-нибудь в Африке или Южной Америке, то точно не зубатая. Я не ботаник и не зоолог… Или кто там этими глупостями заведует? Но на своем образовательном уровне это вполне понимаю.

– Согласен. Здесь что-то очень не так. Мне тоже кое-что довелось повидать. Там выше, – я кивнул вверх по склону. – Цветы растут типа ромашек и колокольчиков. Так вот они метра два-три вымахали. Это как бы не совсем по-земному. Есть еще версия, что мы каким-то образом очутились где-то в Южной Америке и поэтому здесь все так…

– Какой к ебеням Америке?! Идем, покажу кое-что. Такое, что мысли о всякой Америке у тебя сразу из головы вытряхнет. Идем, здесь недалеко! – он встал, поманил за собой.

– Ну в Америке, это я сказал тоже так, образно, – оправдался я, вставая. – Мол, на Земле мы, но в непривычных для нашего разумения местах. Был еще вариант, что это галлюцинация…

– Шуруп… – Карасев с укоризной посмотрел на меня. – Ты же со школы считался умником. Вот что ты сейчас несешь?

Да, я был не прав. Сам понимал, что несу откровенную ерунду и с Южной Америкой, и с галлюцинациями. Наверное, у Карася было побольше то ли смелости, то ли наглости, чтобы признать без лишних умственных церемоний, что мы – попаданцы, и перед нами сейчас совершенно неведомый мир. Мир, который не описан ни в одной книге.

– Далеко еще? – спросил я, следуя за Карасем в обход зарослей по склону.

– Еще немного. Очкуешь, что «Тайгу» и шмотки твои утянут? Не утянут. А место, куда мы идем, прямо-таки божественное. Сюда давай, – он свернул к ручью и направился вдоль русла вверх.

Шагов через триста мы вышли на небольшую поляну, с трех сторон ограниченную высокими цветущими кустами. Цветы на их пышных ветвях были крупные, источавшие приятные ароматы. Однако вовсе не цветы привлекли мое внимание, а возвышавшаяся посреди поляны статуя. Нефритовое изваяние миловидной девушки. Ее задумчивое лицо казалось во истину божественным; зеленые глаза пронзительными; изящную фигуру облегала необычная одежда, почти не закрывавшая тело и высеченная из камня с таким мастерством, что вот-вот шевельнется от легкого дуновения ветерка. У ног этой каменной богини в продолговатой выемке лежали увядшие цветы и что-то похожее на лесные орехи, горстка засохших ягод.

– Хороша девица, но слишком большая. Мысль улавливаешь? – Карась прищурился.

Я промолчал, позволяя ему развивать эти соображения дальше. Наклонился, зачерпнув в пригоршню немного воды из родника, бившего справа от постамента статуи.

– Ты чего, Сань? Проняло тебя, да? – Карасев несильно толкнул меня в бок.

– Да. Неожиданно как-то, – признал я. – Глубоко проняло. Сделана так, будто она живая. Такое ощущение, словно сейчас шевельнется и заговорит. Крайне полезная находка, Глеб. Здесь напрашивается два важных вывода: в этом мире живут люди, люди очень искусные в таком вот искусстве, и это место не так далеко от людского поселения. Цветы, орешки, ягоды эти, – я наклонился, внимательнее разглядывая все, что лежало в продолговатом углублении, – наверное, это что-то вроде подношения и почитают как богиню.

– Капитан Очевидность, – хмыкнул Глеб, сунул руку в карман и достал что-то, потом достал что-то из другого кармана. – Ну-ка смотри сюда и охреневай.

Я сделал, как он сказал – охренел. И было с чего: в его ладони засияла увесистая горстка самоцветов. Я не специалист по вопросам дорогих камешков, но передо мной явно были не стекляшки, а штуковины очень похожие на крупные бериллы и рубины. Были еще какие-то синеватые с золотистыми прожилками. Некоторые камни носили следы шлифовки, другие были большей частью матовые, необработанные.

– Все это здесь прихватил. Рядом с орешками и этим гербарием, – он указал взглядом на засохшие цветы у ног статуи. – Теперь можно сделать еще несколько полезных выводов. Кстати, глаза у нее, наверное, из изумрудов. Может залезть как-то выколупать? Нож, надеюсь, ты не потерял?

– Глеб, не надо этого делать! – решительно предостерег я. – Во-первых, воровство и грабеж – не наш промысел. Вообще, что на тебя нашло? Во-вторых, включи голову. Пойми, на этом ты точно не разбогатеешь. Давай смотреть правде в глаза: назад, в наш мир мы, может, не вернемся никогда. А в этом, если такие камешки лежат просто так, вместе ягодами и орехами, то их ценность не слишком велика. Из-за твоего разбоя мы отгребем больше проблем, чем выгоды.

– Ладно, убедил. Камешки просто припрячу. По крайней мере пока. И каменную бабенку лишать изумрудного зрения тоже не посмею. Убедил – не гуманно это. А она хороша, – Карасев вскарабкался на постамент. – Реально, как живая, сучка. Ох, как бы я хотел с такой познакомиться! Да так, чтобы поближе! Совсем близко! – глаза Карася расширились и хищно сверкнули.