Маленькая меса с этим захоронением вытянута с северо-востока на юго-запад; её длина составляет 41 фут^[43], ширина – 12 футов, её вершина поднимается над уровнем воды на 29 футов, а над уровнем окружающего её участка – на 24 фута. С большой месы сразу видно, что эта маленькая меса скрывает захоронение. Почему? Обыкновенно вершины мес совершенно голы, на них никогда ничего не растёт. На вершине же этой месы стоит одинокий тамариск, и уже отсюда ясно, что она не может быть заурядной.

Этот одинокий куст едва ли не в голос просил нас начать раскопки, поэтому люди быстро принялись за работу. Однако глина, из которой была сложена меса, закристаллизовалась и стала твёрдой – буквально как обожжённый кирпич. Поэтому из базового лагеря были принесены топорики, с помощью которых люди продолжили вскапывать неподатливый участок.

Могила оказалась прямоугольной. Она была расположена у начала северо-западного склона месы и окружена глинобитной стеной, толщина которой вверху составляла 1 фут, а внизу достигала 2 футов. На глубине 2 футов и 3 дюймов^[44] копатели натолкнулись на деревянную крышку. Сначала топориками, а потом с помощью лопаток её отчистили от глины. Крышка состояла из двух хорошо сохранившихся досок длиной 5 футов 11 дюймов. Ширина гроба менялась от 1 фута 8 дюймов у головы до 1 фута 5,5 дюйма в ногах, толщина досок составляла 1,5 дюйма. Тело лежало головой на северо-восток.

После того как была очищена крышка гроба, выяснилось, что он плотно прилегает к стенкам ямы, и если её не расширить, то поднять гроб будет невозможно. Тогда мы решили разобрать северо-западную стену могилы, на что потребовалось много времени и труда. Но вот, наконец, последние препятствия устранены, и мы, затаив дыхание, со всеми возможными предосторожностями поднимаем гроб на поверхность месы.

Форма гроба оказалась характерной для этого многоводного района: она в точности воспроизводила обычную лодку-каноэ, только корма и нос у этой лодки были спилены и заменены ровными торцевыми стенками.

Две доски, образовавшие крышку гроба, были подняты ещё до того, как рухнула стенка, отделявшая захоронение от мессы: мы просто пылали желанием увидеть тело незнакомца, который так долго и безмятежно здесь покоился. Однако увидели мы не тело, а шерстяное покрывало, в которое оно было укутано с головы до пят. Впрочем, покрывало оказалось настолько ветхим, что рассыпалось в прах при самом лёгком прикосновении…

А когда мы сняли часть ткани, которая скрывала голову, то, наконец, увидели… Увидели её – беспредельной красоты владычицу пустыни, Принцессу Лоуланьскую и Лобнорскую…

Смерть настигла эту юную женщину внезапно. Любящие люди своими руками обрядили её в саван и перенесли на вершину мирного холма, где она и покоилась почти две тысячи лет, пока люди иной, далекой эпохи не потревожили её долгий сон…

Кожа на её лице стала твёрдой, как пергамент, но прошедшие века не смогли изменить черты этого прекрасного лица и его абрис.

Она лежала, сомкнув веки своих совершенно не запавших глаз, а на её губах и сейчас играла лёгкая улыбка, которую не смогли стереть все минувшие столетия. Улыбка делала это таинственное творение ещё более милым и очаровательным.

Увы, она не раскрыла нам ни одной из тайн минувшего; не поделилась своими воспоминаниями о многокрасочной жизни в Лоулане, об озере, лежавшем в оправе из весенней зелени, о странствиях по рекам на каноэ и маленьких лодчонках и о многом другом, что она навсегда унесла с собой в могилу.

Она видела, как уходили в поход защитники Лоуланя, готовые сразиться с сюнну и прочими варварами. Она видела боевые колесницы с лучниками и копьеносцами. Она видела, как проходили через Лоулань и как останавливались в нём на ночлег огромные караваны. Она видела бесчисленных верблюдов, двигавшихся на запад по Шёлковому пути с тюками дорогого китайского шёлка. И конечно, она любила и была любима, а может быть, и умерла от любовной тоски. Но всего этого мы уже никогда не узнаем…

Длина внутренней части гроба составляла 5 футов 7 дюймов. Неведомая миру принцесса была миниатюрной женщиной ростом всего лишь около 5 футов 2 дюймов.

На ярком послеполуденном солнце Чэнь и я осмотрели одежду, в которой она когда-то была похоронена. Её голову украшал головной убор в виде тюрбана, скрученный из единственной простой ленты. Тело её покрывала холщовая материя (скорее всего, пеньковая), под которой она была укутана ещё двумя одинаковыми покрывалами из жёлтого шёлка. Грудь женщины скрывал квадратный кусок красного, расшитого нитками шёлка, под которым находилось ещё одно, холщовое нижнее одеяние.

Нижняя часть тела была обернута чем-то наподобие двойной юбки; один из её слоев был из того же жёлтого шёлка, что и покрывало, второй – из простой пеньковой ткани. Ниже шла более короткая белая юбка из пеньки, игравшая роль нательного платья. Под ней находилась ещё одна юбка и шаровары из тонкой ткани, заправленные в цветные вышитые туфли. На талии был повязан шёлковый пояс.

Со всех этих одеяний мы отобрали образцы ткани, а некоторые – например, тюрбан и туфли – забрали целиком; взяли и кошелёк, расшитый прекрасными яркими узорами.

Рядом с гробом, в головах, мы обнаружили деревянный прямоугольный обеденный столик на четырёх ножках, снабжённый низким ободком, деревянную чашку, окрашенную в красный цвет, а также скелет целой овцы. По-видимому, они были припасены для питания путешественницы, отправившейся в мир иной…»^[45]

Не будем опускаться до натяжек и гадать, действительно ли в гробу, который открыл Гедин, находилась та самая юная принцесса, что покончила с собой в день, когда древние жители Лоуланя должны были оставить свой город. Смерть этой женщины с самого начала была окутана тайной. Так нужно ли нам сейчас знать о ней больше?

Достаточно того, что усилиями ученых были явлены миру Лоулань и Лобнор. А ведь за те полторы тысячи лет, что Лоулань был погребен в песках, забылось, где находились город и озеро…

Сейчас Лобнор постепенно возвращается к тому месту, где прежде стоял Лоулань. Прошло полвека с тех пор, как Гедин открыл руины этого города. Всё это время вода Лобнора продолжает медленно двигаться к старому Лоуланю. Она и сейчас к нему движется. Пройдет, наверное, ещё не один десяток лет, прежде чем вода вернётся окончательно, но уже сейчас ясно: Лобнор возвращается, а вместе с ним возвращается и Речной Дракон, божество жителей Лоуланя.

А может быть, Речной Дракон уже вернулся?

Потоп. Перевод Е. Кручины

В конце правления китайского императора Сянь-ди из династии Поздняя Хань (на троне с 189 по 220 г. н. э.) военачальник Со Май во главе тысячи воинов вышел из Дуньхуана через заставу Юймэньгуань на запад. Целью похода было создать новое военно-земледельческое поселение на берегу реки Кумдарья, протекавшей в восточной части пустыни Такла-Макан. Перейдя государственную границу, ханьские войска вступили в так называемое Зарубежье – земли, на которых китайцы не появлялись уже тридцать лет.

Прошло уже больше трёхсот лет с тех пор, как войска императора У-ди впервые вторглись в Западный край. Всё это время западные земли оставались ареной постоянного соперничества между державами Хань и Сюнну, а заставы Юймэньгуань и Янгуань то открывались, то закрывались. Бывало так, что могущество Хань простиралось до далёких хребтов Куньлуня, но бывало и так, что даже земли между заставой Юймэньгуань и берегами реки Хуанхэ страдали от набегов сюнну.

На сюнну обжигали себе руки все без исключения Сыны Неба – императоры Ранней и Поздней Хань. До тех пор, пока существовали эти кочевники, ханьские правители не могли спать спокойно. Для того чтобы удерживать за собой земли к западу от реки Хуанхэ, нужно было наносить удары по сюнну, а для того, чтобы наносить по ним удары, нужно было заходить в Западный край. Однако дорога в Западный край была далёкой и трудной, обитавшие там «варвары» – непостоянны и склонны к измене, а для отправки войск в эти края требовались колоссальные средства, поэтому Хань приходилось рано или поздно покидать эти земли. Впрочем, после каждого такого судьбоносного решения рано или поздно наступали новые времена, когда ханьские государственные мужи снова решали вернуться в Западный край…

Нынешний ввод войск Со Мая в Западный край повторил события, которые за долгую историю случались уже много раз. Решение Сянь-ди направить войска в Западный край, чтобы в очередной раз очистить его от сюнну, было предопределено: в крае, покинутом ханьцами тридцать лет назад, кочевники в последнее время распоясались до того, что копыта их лошадей уже по нескольку раз в год топтали земли к западу от реки Хуанхэ. Вот поэтому Со Май и получил приказ вместе с авангардом своих сил создать в Западном крае опорный пункт и таким образом подготовиться к будущему полномасштабному захвату этих земель ханьскими войсками.

Чем занимался Со Май до того, как во главе военной экспедиции отправился в Западный край? Об этом ничего не известно. «Со Май, вторым именем Янь И, уроженец округа Дуньхуан, человек одарённый», – вот и всё, что говорится о нём в одной древней книге^[46].

Издавна китайские войска, посылаемые в Западный край, набирали из всякого рода «злоумышленников». Чжан Цянь, который во времена императора У-ди первым проник в Западный край, вёл за собой «молодых негодяев». Воины Ли Гуанли, командующего походом на Эрши (Коканд), которые отправились в Давань (Фергану) за прекрасными скакунами, почти полностью состояли из «головорезов». Отряды Бань Чао и Бань Юна, отличившиеся позднее на полях брани в Западном крае, тоже не были исключением из этого правила. В Древнем Китае экспедиционные войска всегда формировали из неблагонадежных людей, преступивших закон.

Уже из того, как были организованы крупномасштабные военные экспедиции в Западный край, нетрудно понять, из каких людей состояла та тысяча военных поселенцев, которую вёл за собой Со Май. Скорее всего, военачальник, сам выходец из пограничных земель империи, пребывавший в возрасте «начала старости» (ему уже перевалило за сорок пять), просто набрал в неё не знавшую жизни молодежь из подчинявшихся Дуньхуану пограничных частей. Наверное, за плечами у некоторых рекрутов были какие-то тёмные истории, но критерий отбора в войска, если он вообще существовал, был один: достаточно ли у парней сил для того, чтобы управляться с тугими боевыми луками…

Не только командующий Со Май, но и каждый из тысячи солдат, уходивших на запад через заставу Юймэньгуань, не думал, что он когда-нибудь снова вернётся на ханьскую землю…

В тот день Со Май покинул крепость во главе колонны верхом на верблюде. Когда замыкающие отошли от стен заставы на две сотни шагов, командир неожиданно остановил отряд. Никаких команд не последовало: Со Май просто хотел дать своим воинам возможность попрощаться с родиной, которую они, скорее всего, больше никогда не увидят…

Солдаты поднялись ещё на рассвете, но сборы в дорогу продолжались дольше, чем ожидалось, поэтому к часу выступления солнце уже поднялось высоко и палило так, как будто наступила полуденная жара. Пепельно-серые стены заставы словно плавали в ярких солнечных лучах и оттого казались особенно мрачными.

Со Май долго смотрел на наблюдательную башню, возвышавшуюся над остальными постройками заставы… Наконец он отвёл от неё взгляд, и его лицо сразу же приняло прежнее волевое выражение, а в глазах заиграл природный острый блеск. Прозвучала команда «Марш!».

Со Май провёл в борьбе с сюнну всю свою жизнь. Только самим сражениям с «инородцами» он отдал, наверное, половину жизни. На границе его то и дело переводили с одного места на другое, и Со Май был готов без колебаний отправиться служить куда угодно. Однако нынешний поход в земли варваров наводил его на непривычные мысли.