– Я сообщу, если вы понадобитесь, – буркнул смуглый ассистент брата. Поймал её взгляд и тотчас смягчился, – дело серьёзное. И обвинения против миссис Ллойд – тоже. Пока неизвестно, чем закончится, но точно не добром.

– Пожалуйста, – попросила Джен, положив ладонь на предплечье Хосе. – Я бы очень хотела помочь. Я буду благодарна, если вы сообщите мне, как только что-то изменится. Разумеется, ничего из тайны следствия – но хотя бы как обстоят дела у Эвелин. Это же что-то невообразимое – подозревать её в смерти Миранды! Эвелин находилась со мной в момент гибели мисс Джонсон…

Суарас не стал напоминать ни об уникальной причине смерти секретарши, ни о том, что показания Джен имеют небольшую силу: ведь Эвелин Ллойд приходилась ей родственницей. Пусть и познакомились они за минуту до ужасного происшествия.

Хосе только кивнул тогда, и Джен приняла это, как согласие. И не ошиблась: спустя несколько дней энергичный ассистент брата постучал к ней в дверь.

Джен ожидала записки или, на худой конец, звонка на работу – в доме телефонного чуда техники не имелось – но мистер Суарас явился лично. И просидел почти час, не отказавшись от двух кружек чая, остатков домашней выпечки и приятного общения.

Вначале говорил по делу.

Коллеги Миранды Джонсон, как один, рассказали одинаковую хронологию событий: скандальный визит миссис Ллойд и беседа на повышенных тонах, разбивание злополучного конверта, феерический уход. По словам секретарей, мисс Джонсон посидела какое-то время молча, не реагируя на красноречивые взгляды коллег, затем открыла регистрационную книгу, чтобы продолжить работу. Начала что-то писать, и вдруг полыхнула белым огнём, захрипела, с трудом вскочила из-за стола, но успела сделать только два шага. На третий упала и рассыпалась. Даже ручку из пальцев не выпустила. Обледенение оказалось мгновенным, такого не добиться никак, кроме как магией.

Главный вопрос встал о том, чья именно эта магия. Разумеется, подозрения пали на миссис Ллойд. Из управления её отпустили лишь под подписку о невыезде и поручительство мужа, не последнего человека в обществе в целом и в уголовном розыске в частности. На место вызвали судмагэксперта, который и сделал заключение. Магическая аура, оставшаяся на теле Миранды Джонсон, принадлежала миссис Ллойд.

Для суда сомнений не оставалось.

– Суд уже был? – поразилась Джен. – Так скоро? И Джон мне ничего не сказал?

– Предварительное слушание назначили на пятницу, – покачал головой Хосе. Накрыл смуглой ладонью её холодные пальцы. – Мисс Эвергрин, прогноз мрачный. Джон не хочет, чтобы вы присутствовали в зале суда. Он просил, чтобы вы оставались дома. Сказал, что едва ли будет во вменяемом состоянии, чтобы даже поздороваться с вами.

– Я понимаю, – тихо согласилась Джен. Слабо шевельнула пальцами, но Суарас не спешил убирать горячую ладонь. – Джон всегда переживал боль в одиночестве. Чужая поддержка лишь выбивала его из колеи. Но… на меня он мог бы положиться.

– Я в этом уверен, – согласился Хосе. – Вы потрясающая, мисс Эвергрин.

– Не думала, что у судмагэкспертизы есть способы определить магическую ауру на мертвецах, – увела разговор в сторону Джен, высвободив-таки ладонь. Хосе вздохнул и цапнул ещё одно печенье. – Всё так продвинулось в научном мире… А я ничего не знаю за пределами психиатрии.

– Заключение дал менталист, – пожал плечами Хосе. – А они вроде не ошибаются.

– Менталист? – удивилась Джен. – Кто?

– Доктор Константин Вольф, – заливая печенье чаем, откликнулся Суарас. – Он из слабых менталистов, видит только следы чужой магической ауры, а также доказывает её наличие научно. Ну там, собирает крупицы льда, добавляет какие-то реагенты, и они светятся определенным цветом. Потом берёт кровь у подозреваемых, проделывает то же самое, ну и показатели должны совпасть…

– Просто, как и всё гениальное, – восхитилась Джен. – Это недавняя разработка?

– Джон упомянул, что метод разработан доктором Вольфом лично, в сотрудничестве с профессором Зборовским. Ну, тем самым, который ошейники для магов изобрёл, – поморщился Хосе. – Изобретатель хре… хр… хронический…

– Профессором Зборовским? – нахмурилась Джен.

– Знаете его? – живо поинтересовался Хосе.

– Профессор Присли, у которого я работаю, знает. Они друг друга терпеть не могут. Уж по крайней мере, – поправилась Джен, – профессор Присли его терпеть не может. Думаю, это профессиональная зависть. Ян Зборовский – великий человек. И ошейники для магов – нужная вещь…

– Для заключённых – вполне, – сухо согласился Хосе. – Но я как-то испробовал на себе… Пока носишь, ощущение, будто тебе кошки в глотку насрали. Много, много долбаных кошек. И магия, само собой, не подчиняется. Если попытаешься – дикая изжога обеспечена. Или понос, это уж как повезёт. А у некоторых, как я слышал, кровь из ушей хлещет…

– Вы – маг, мистер Суарас? – улыбнулась Джен.

Ассистент брата подбоченился.

– И великолепный, смею доложить!

– Но ваша стихия – не воздух с водой, – догадалась Джен. – Вы…

– Огонь! – выпятил грудь смуглый переселенец из южных стран. – Чистый, словно пламя чистилища! И такой же непредсказуемый, – тут же честно признал Суарас. Задумался и вздохнул. – Я – паршивый маг, мисс Эвергрин. Стараюсь не использовать собственные силы, это обычно дорого обходится окружающим. Зато я прекрасный друг, – оживился Хосе. – Великолепно готовлю, романтично ухаживаю и женщин на руках ношу!

Джен рассмеялась, упорно не замечая навязчивых намёков.

– Повезло женщинам, – мягко согласилась она. – Спасибо за вечер, мистер Суарас. Будем надеяться, что завтра на слушании Эвелин повезёт. Я не верю, что это сделала она. Иначе зачем эта прилюдная ссора?

– Вот и Джон считает так же, – посерьёзнел Хосе. – Только никто не станет слушать супруга обвиняемой, мисс Эвергрин. Даже если он – старший инспектор уголовного розыска.

Джен переживала, что Хосе Суарас прав. Даже сейчас, помешивая рис и поглядывая на духовку, где подходила ароматная выпечка, переживала. Предварительное слушание должно было закончиться ещё до обеда, но брат до сих пор не дал о себе знать. Видимо, снова придётся обращаться к Хосе…

Хриплая трель звонка выдернула из тревожных мыслей. Джен выключила газовую горелку, наспех вытерла руки полотенцем и поспешила в узкую прихожую. Так же спешно пригладила волосы, мельком глянув в зеркало, и посмотрела в глазок.

В следующий же миг она провернула щеколду, распахивая дверь настежь.

– Джон, – выдохнула она.

Брат стоял под дождём без зонта, позволяя косым каплям хлестать по промокшей шляпе и распахнутому, обвисшему плащу. Лицо Джона Ллойда было страшным, и Джен не стала задавать вопросов. Шагнув наружу, под дождь, она ухватила брата за локоть и потянула внутрь.

Джон подчинился.

И ни слова не проронил, ни когда Джен торопливо содрала с него мокрый плащ в тесной прихожей, ни когда отправила мокрую шляпу в корзину для сушки. Туфли брат снял сам, пяткой о носок, и нетвёрдым шагом направился вслед за Джен в крохотную гостиную, к ещё нерастопленному камину. Беспомощно остановился посреди комнаты, не поддаваясь на мягкие увещевания Джен. И наконец судорожно выдохнул, съёживаясь и закрывая лицо руками. Вода стекала с промокших брюк, отворота рубашки и пиджака, срывалась каплями с влажных смоляных волос. Но Джон Ллойд дрожал не поэтому.

– Они считают её виновной, Джен, – глухо простонал в ладони брат. – Суд назначен лишь с целью определить меру наказания. Прокурор намерен довести дело до… они хотят… Высшая мера, Джен… Применение магии стихий против человека – это высшая мера…

Джен помолчала, пока брат судорожно дышал в ладони, стоя посреди маленькой гостиной. Джон был красивым мужчиной. Высокий, стройный, с тонкой талией и широкими плечами – мечта всех юных леди и девиц из семей попроще. Даже спустя столько лет брат не растерял ни статности, ни энергичности, ни чисто ллойдовского шарма. Вот только отчаяние, глухое и страшное, казалось незнакомым.

Джен не помнила, чтобы Джон хоть когда-либо расстраивался настолько, чтобы выказать прилюдную слабость. Кто знал брата плохо, считали его хладнокровным и бесчувственным; Джен знала, что всё ровно наоборот. И холодность как щит от чужих игл, и показная бесчувственность лишь затем, чтобы не использовали в собственных интересах. В иных кругах лучше прослыть бессердечным эгоистом, чем романтичным добряком.

– Меня отстранили от дела, – медленно отнимая руки от лица, выдохнул Джон. Чёрные глаза, любимые и родные, оказались влажными и больными, а смотрел брат по-прежнему сквозь неё. – Гиббс отправил в отпуск. Я не имею права ставить подпись на документах по делу. Я даже как свидетель несостоятелен. Я – лицо заинтересованное…

Джен шагнула к камину и молча засунула промасленный клочок бумаги под щепки. Чиркнула спичкой.

– Представляешь, они думают, что это Эвелин!

Огонь занялся, затрещал вкусными щепками в оживившемся камине.

– Её прямо оттуда… из зала… Застегнули ошейник… как преступнице! А я ничего, ничего не мог сделать! Я её глаза до сих пор вижу… Это не она, Джен!

Джен не обернулась, подсовывая полено в камин. Разворошила уголья, аккуратно прикрывая дверцу. В комнате стало значительно уютнее, а спустя считанные минуты – станет ещё и теплее.

– Прокурор предвзят, – судорожно сглотнув, выдохнул Джон, не дождавшись отклика от сестры. – Все знают, что его покрывает оппонент отца, Рэймонд Равен. В интересах Равена использовать любую возможность, только чтобы подмочить репутацию отцу перед выборами. И плевать ему, что они отправляют невинную женщину на электрический стул! Для них она никто… ирландка… бунтарка… не нашего круга…

Джон крупно дрожал, не то холода, не то от злого возбуждения, но безропотно позволил Джен стянуть с себя вначале мокрый пиджак, а следом – смятую рубашку. Даже не заметил, как сестра расстегнула пуговицы, одну за другой, и потянула тонкую ткань вниз.

– Ответственным назначили Адама Кёстера, моего подчинённого, – мёртво продолжал брат. – Но опыта у него меньше, а времени у нас в обрез. Неделя, Джен… всего неделя! Они сошли с ума, все протоколы полетели к дьяволу! Прокурор честно отрабатывает деньги Равена… Мне не к кому больше обратиться, Дженни, – вдруг выдохнул Джон, хватая её за руку. Джен терпеливо подхватила вылетевшую из руки рубашку и подняла на него глаза. – Я здесь человек новый и не все рады моему назначению. Помощи ждать неоткуда, всего несколько друзей… Помоги мне, Дженни! Ты видишь то, чего не вижу я. Ты чувствуешь, если человек лжёт. Ты ловишь оттенки эмоций, ты… любому развяжешь язык! Я… сам себя сейчас не слышу… Это всё ты! Твоя способность влиять на чувства, эмоции…

– Джон, – мягко прервала Джен. – Я не могу влиять на менталистов. Иначе давно бы… убедила отца быть к тебе помягче.

– Я сам не знаю, чего жду от тебя, Дженни, – помолчав секунду, тяжело признался Джон. – Но мне понадобится голос разума в случае, если я зайду слишком далеко. А я готов зайти так далеко, как только потребуется, чтобы помочь Эвелин.

Джен молча отвернулась, развешивая рубашку и пиджак брата над камином. Прошла к старинному комоду, занимавшему почти всю стену, открыла один из ящиков. Протянула полотенце Джону. Удержала, когда брат потянул его на себя.

– Ты так её любишь, Джонни?

Чёрные глаза брата, раненые, уставшие, так близко. И лицо, родное и чужое одновременно. Они не виделись всего четыре года – такой пустяк и целая вечность. Многое изменилось, хотя Джен даже не спрашивала. Просто у Джона на груди раньше не было этих шрамов. Спина брата оказалась буквально исполосована, но самым страшным казался круглый шрам у печени. Точный колющий удар. Почти верная смерть…