– Данная информация и вовсе неактуальна, – настал мой черед «ходить» и я полез в портфель за документами. – Как видите, Исикава-сан признаёт ранее переданную претензию ошибочной. Новый помощник позволил себе непростительную ошибку и уже примерно наказан. Исикава-сан любезно благодарит лично меня и корпорацию Vallen за «помощь в устранении опасной аварийной конструкции в рамках долгосрочных партнерских отношений», тут даже отдельный твит есть с фотографией Вашего покорного слуги и начальника порта. Я настоял перед уходом, – улыбнулся я. – Единственное «но» во всей этой историей, это запросы на предоставление некоторых деталей и работ, – начал туманно рассказывать я, но Ая меня прервала.

– Это будет отдельная тема для разговора, – перебила она и достала следующий документ.

– Вопрос третий, и касается он наших подрядчиков, силами которых и должен был быть произведен монтаж этого «краеугольного камня». Здесь указан срыв графика монтажа из-за задержек с нашей стороны с предоставлением финальной спецификации и прочей техдокументации. – Она пристально посмотрела на меня, – было у вас такое?

– Каюсь, грешен, – склонил я голову, но через секунду выпрямился и отрапортовал. – Ямагути-сан, не знаю, кто мог такое прислать, но монтаж был произведен точно в срок, задержек не было ни на минуту. Акты, да Вы и сами в курсе, – склонил я голову и, хитро улыбнувшись, посмотрел на неё.

– Есть такое, – строгость стала постепенно сходить с неё, – но проблема с документами имела место?

– Абсолютно верно, – я кивнул, – вот только в этом нет ни моей вины, ни моих коллег, – я махнул головой в сторону нашей переговорной, вот уже несколько дней как переоборудованной в «штаб». – Кто из наших «смежников» логистов умудрился так проверить, но, если бы не ребята мы бы в принципе не разобрались с этой головоломкой. Единственное кто мог на нас пожаловаться, это представитель поставщика, которому ночью (по его часовому поясу) пришлось срочно исправлять свои «косяки». Но вряд ли он настолько неадекватен, чтобы в этом признаться.

– Отлично, и с этой стороны карты биты, – Ая вовсю улыбалась, – я кстати так и не смогла выяснить, кто именно выслал подобную «гадость», в самой организации и не думали жаловаться на вас, скорее наоборот, есть отметка их главного инженера о «на редкость отличной организации всего процесса доставки», своевременности предоставления всех запрошенных данных», и еще есть приписка, сейчас найду. Вот, о «высоком уровне работы Сугиями Иоширо», чтобы это ни значило.

Помощник, только начавший вылезать у меня из-за спины, снова спрятался за мной и тихонько хрюкнул, стараясь подавить смех.

– Ямагути-сан, – я решил задать вопрос и ей, – Мы командой сделали, пожалуй, невозможное. Но вместо того, чтобы выяснить и примерно наказать сотрудника или же даже группу этих нерадивых лиц, подготовивших документы для перевозки особо ценного груза, я должен отбиваться от подобных кляуз, которыми некто хочет запятнать моё, вернее наши, честные имена.

– Скажу Вам по секрету, – она понизила голос, – я впервые вижу настолько широкомасштабную атаку на какого-то сотрудника. Да, бывают форс-мажорные ситуации, бывают ошибки, но, чтобы столько жалоб, и от разных лиц, одновременно. Я бы сказала, что данная ситуация в принципе исключительная.

Она практически повторила мои недавние мысли, словно кто-то очень сильно хотел, чтобы мы сели в лужу. Но если этим и буду заниматься, что весьма вероятно, то в любом случае сначала допросят меня по каждому из зачитанных пунктов.

– Я могу идти? – шутливо спросил я, но наткнулся на серьезный взгляд девушки.

В кабинете повисла глубокая, звенящая тишина. Только тихое гудение компьютера Ямагути и прерывистое сопение Сигуями за моей спиной нарушали ее. Ая медленно отодвинула три разобранные стопки претензий в сторону, освобождая центр стола. Ее движение было похоже на уборку шахматных фигур после выигранной партии. Но игра еще не была окончена.

Наставница взяла в руки самую толстую стопку листов, скрепленных между собой. Из-за её толщины она была перетянута резинкой, отчего её толщина казалось еще более пугающей.

Девушка положила её перед собой с таким ощутимым стуком, словно это был булыжник. Она отвела глаза от неё и посмотрела снизу вверх на меня. В её взгляде больше не было искр дружелюбия, он стал тяжелым, даже лишенным прежней деловой отстраненности. В нём читалось только одно: «А вот это действительно серьезно».

– А вот здесь самое важное во всей этой истории – вопросы нашей бухгалтерии к Вам, Канэко-сан. – Даже голос зазвучал по-другому. – Финансовый отдел, как видите, серьезно подготовился в диалогу с Вами. – Он касалась документов лишь кончиками пальцев, словно хотела отстраниться от неё, но не могла. – Итак, что они пишут? Значительный перерасход отдела логистики по операции «Турбина, Осака-Север». Оплата сторонней ремонтной бригаде в тройном размере за сутки работы, плюс дополнительная премия за срочность. Компенсация порту за несогласованные демонтажные работы, так, это хотя бы можно в мусор. – Она в буквальном смысле слова отсоединила несколько листов и кинула их в урну. – Необоснованные траты на аварийное оборудование, без возможности его дальнейшего использования. Здесь идёт речь о внушительной сумме, – она сделала небольшую паузу и взглянула на меня, – Канэко-сан, Хосино Мичи уже нашептал всем и каждому о Вашем непрофессионализме и разбазаривании средств, и это только то, что я сама слышала. Не удивлюсь, что теперь он припишет Вам еще и незаконное обогащение путём вывода части выплаченных сумм на личные счета. Пока он требует лишь призвать Вас лично к ответственности, и, поверьте, у него есть достаточно влиятельные друзья на верхних этажах, что помогут ему протолкнуть эти обвинения в нужное ему русло.

Она устало откинулась на спинку кресла, сложив руки перед собой. Она словно боялась сейчас посмотреть мне в глаза, лишь смотрела в пустоту перед собой. Она переживает за меня? Вся злость, которая медленно, но неумолимо закипала во мне весь этот диалог, ушла, будто её и не было. Единственное, о чём я мог думать, так это то, как ко мне относится Ая. Почему-то мне это стало небезразличным.

Раз вопрос сейчас стоит настолько углом, то я просто не могу позволить себе проиграть. В этой схватке сухим цифрам и «нарисованным» документам придётся противостоять с живым человеком, чьё сознание несколько отравлено пониманием, как устроен современный бюрократический мир. Но «мой друг» Хосино ведь не знает, что за маской юного мальчика Джуна скрывается тот еще гроссмейстер подковерных игр. Я не мог это сказать Ямагути, как не могу сейчас успокоить Иоширо, чьё обиженное сопение я слышал сейчас за своей спиной.

– Вам придется отчитаться за каждую потраченную йену, – тихо произнесла она, – за каждое своё решение. Боюсь только слушать там будут скорее Мичи, чем Вас.

– Это мы еще посмотрим, – мягко сказал я, забирая с собой бухгалтерские документы, – когда там назначена моя казнь?

– У Вас еще остались силы шутить? – она подняла на меня подозрительно блестящие глаза, – я не знаю, но вряд ли сегодня. Хосино в этот раз хочет хорошо подготовиться. Вы же помните, он и так получил нагоняй, что не смог заставить Вас уйти. Он не может снова подвести своего покровителя. Думаю, завтра Вас вызовут на служебное совещание, под предлогом, допустим, анализа проведенной работы по объекту. А фактически устроят дисциплинарную комиссию, по итогам которой Вас уволят.

– Тогда что вешать нос, – спокойно сказал я. – До завтра еще столько времени. Я слышал одну древнюю ведическую мудрость, что утро вечера мудренее.

Глава 8

Дождь на улице, очевидно, только что закончился, оставив после себя влажный, тяжелый воздух Осаки, и блестящие тротуары, отражавшие неоновые вывески. Я шагал быстрее обычного, и сумка с продуктами неприятно била по ноге. В голове крутились цифры отчетов, ядовитые усмешки Хосино, абсурдные обвинения бухгалтерии. Грядущая дисциплинарка висела надо мной как дамоклов меч.

– Два дня покоя. Всего или еще, но целых два дня, – эта мысль звучала в голове как мантра, но, увы, не приносила особого облегчения.

Внезапно для самого себя я резко свернул в узкий переулок, к двери с крошечной вывеской "Сладкая Лапка". Витрины ломились от разнообразнейших яств для животных.

– Нет, – твердо сказал я себе, отгоняя образы таблиц и служебок. – Сегодня думаем не о них. Сегодня – всё для неё.

Внутри небольшого магазинчика рябило в глазах от множества разноцветных упаковок. У прилавка висела новинка – суперпремиальные хрустики с мясом дикого лосося. Такое мы еще не пробовали.

– Один пакет, пожалуйста, – обратился я к продавцу, – а лучше три. И вот эту странную утку заверните.

Резиновая птица была до неприличия яркой, с огромными вытаращенными глазами. Я представил, как Момо будет трепать ее, заставляя пищать, и уголки моих губ дрогнули в легкой улыбке. Да, это того стоит, она заслужила. Пережить два дня без меня, пусть и у заботливой, но всё же чужой тети. В груди кольнуло от чувства вины и такой острой нежности, что я едва не выронил пакет.

Дорога к нашему дому показалась бесконечной. Сумка с хрустиками и уткой была невесомой, а вот другая, с моим ужином, тянула как гиря. Последние метры я уже практически бежал, перепрыгивая через ступеньку, но перед самой дверью остановился как вкопанный. Сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь стряхнуть с себя весь офисный гнет и ту тревогу, что так до конца и не отпускала меня.

– Выдыхай, бобёр, – попробовал я аутотренинг, – она же чувствует твоё настроение.

И только собрался постучать, как за дверью раздался лай, низкий, отрывистый, словно это был крик души. Узнаваемый, родной бас Момо, но с непривычной, разрывающей сердце интонацией.

– Папа?! Папа, это ты?! – таких оттенков в её голосе я раньше не слышал. – Я тут, я скучала, открывай скорее!

Лай сменился коротким, прерывистым скулежом, а потом царапаньем когтями по полу, словно она пыталась сделать подкоп.

Я замер, весь мир сузился до этой двери и жалобного собачьего голоса за ней. Сердце бешено застучало, а к горлу подкатил комок. Я постучал, негромко, но весьма отчетливо. Дверь распахнулась, и в первую очередь я увидел именно её

Маленькая, коренастая фигурка в пижамке. И не просто в пижамке – это был шедевр бабушкиной заботы: мягкая фланелевая ткань в мелкую голубую клетку, а на грудке вышитая белая косточка. На голове шапочка, тоже клетчатая, с торчащими из отверстий ушами. Но я смотрел только на её глаза, огромные, тёмные, влажные от непролитых слез собачьей радости. В них читалось столько эмоций: и немыслимая тоска, и безумная надежда, и щемящее облегчение, и готовность взорваться от счастья.

– Момо, – только и успел прошептать я, и тут случилось чудо. Персик, обычно степенная и немного флегматичная, мгновенно преобразилась. Она подпрыгнула, как мячик, всем своим пузатеньким тельцем рванувшись ко мне. Короткие сильные лапы отчаянно заработали в воздухе, пытаясь дотянуться, уцепиться, прильнуть. Она не смогла запрыгнуть сама, не хватало роста, но ее желание было огромным, физически ощутимым.

Я бросил сумки, глядя только на этот комочек тоски и любви в смешной шапочке. Я наклонился и подхватил ее на руки, прижал к груди так крепко, как самое дорогое сокровище, которое чуть не потерял.

– Девочка моя! Солнышко! Прости, что так долго! Прости! – мой голос дрожал, а слова путались. Я зарылся лицом в ее теплую, чуть влажную шерстку на шее, вдохнув знакомый, успокаивающий запах – собачий, такой родной. Момо отвечала не менее бурно. Её шершавый нос тыкался мне в щеку, в шею, в подбородок, везде, куда только мог дотянуться. Она издавала смешные фыркающие звуки, мелко дрожала всем телом – не от страха, а от переизбытка чувств, которые просто не помещались в ее маленьком бульдожьем теле. А ещё она скулила, тихо, прерывисто, как будто плакала от счастья, уткнувшись мордочкой мне в грудь.

Я закрыл глаза, мир офиса, Хосино, интриги, часы – всё это разом ушло куда-то далеко-далеко. Осталось только тепло этого существа у меня на руках, её преданное дыхание и дрожь. Чувство вины наконец растворилось, сменившись волной такой мощной, чистой любви, что у меня самого навернулись слезы. Я целовал ее мохнатую макушку под смешной шапочкой, ее морщинистый лоб, теплые бока.

– Всё, солнышко, всё. Я здесь. Я пришел. Идем домой. – шептал я, и каждое слово было словно обещание, словно клятва.