Но он только на это позарился.
Я и парился, и мытарился…
Если б знал он, как я отоварился!

Я сначала: «Не дам,
Не поддамся тебе!»
А потом: «По рукам!» —
И аж плюнул в злобе.

Ведь не вещи же – ценные в споре!
Мы сошлись на таком договоре:
Значит, я прикрываю, а тот —
Во весь рост на секунду встаёт…

Мы ещё пять минут погутарили —
По рукам, как положено, вдарили, —
Вроде на поле – на базаре ли!

Шепчет он: «Коль меня
И в натуре убьют —
Значит, здесь схоронят,
И – чего ещё тут…»

Поглядел ещё раз вдоль дороги —
И шагнул как медведь из берлоги, —
И хотя уже стало светло —
Видел я, как сверкнуло стекло.

Я нажал – выстрел был первосортненький,
Хотя «соболь» попался мне вёртненький.
А у ног моих – уже мёртвенький…

Что теперь и наган мне —
Не им воевать.
Но свалился к ногам мне —
Забыл, как и звать, —

На природе, как в песне – на лоне,
И они у нас как на ладони.
… Я потом разговор вспоминал:
Может, правда – он белок стрелял?..

Вот всю жизнь и кручусь я, как верченый.
На доске меня этой зачерчивай!
… Эх, зачем он был недоверчивый!»

1968 г.

«Ну вот, исчезла дрожь в руках…»

Ну вот, исчезла дрожь в руках,
Теперь – наверх!
Ну вот, сорвался в пропасть страх —
Навек, навек.
Для остановки нет причин —
Иду, скользя,
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.

Среди нехоженых путей
Один – пусть мой.
Среди невзятых рубежей
Один – за мной.
А имена тех, кто здесь лёг,
Снега таят.
Среди непройденных дорог
Одна – моя.

Здесь голубым сияньем льдов
Весь склон облит,
И тайну чьих-нибудь следов
Гранит хранит,
И я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И свято верю в чистоту
Снегов и слов.

И пусть пройдёт немалый срок —
Мне не забыть,
Как здесь сомнения я смог
В себе убить.
В тот день шептала мне вода:
«Удач всегда…»
А день… какой был день тогда?
Ах да – среда!..

1969 г.

К вершине

Ты идёшь по кромке ледника,
Взгляд не отрывая от вершины.
Горы спят, вдыхая облака,
Выдыхая снежные лавины.

Но они с тебя не сводят глаз,
Будто бы тебе покой обещан,
Предостерегая всякий раз
Камнепадом и оскалом трещин.

Горы знают: к ним пришла беда —
Дымом затянуло перевалы.
Ты не отличал ещё тогда
От разрывов горные обвалы.

Если ты о помощи просил —
Громким эхо отзывались скалы,
Ветер по ущельям разносил
Эхо гор, как радиосигналы.

И когда шёл бой за перевал —
Чтобы не был ты врагом замечен,
Каждый камень грудью прикрывал,
Скалы сами подставляли плечи.

Ложь, что умный в горы не пойдёт!
Ты пошёл, ты не поверил слухам —
И мягчал гранит, и таял лёд,
И туман у ног стелился пухом…

Если в вечный снег навеки ты
Ляжешь – над тобою, как над близким,
Наклонятся горные хребты
Самым прочным в мире обелиском.

1969 г.

Он не вернулся из боя

Почему всё не так? Вроде – всё как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
Только – он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал, —
А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, – не про то разговор:
Вдруг заметил я – нас было двое…
Для меня – будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась, словно из плена, весна, —
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь покурить!» – а в ответ —
                                                               тишина…
Он вчера не вернулся из боя.

Наши мёртвые нас не оставят в беде,
Наши павшие – как часовые…
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло – для обоих.
Всё теперь – одному, только кажется мне —
Это я не вернулся из боя.

1969 г.

Сыновья уходят в бой

Сегодня не слышно биенья сердец —
Оно для аллей и беседок.
Я падаю, грудью хватая свинец,
Подумать успев напоследок:

«На этот раз мне не вернуться,
Я ухожу – придёт другой».
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!

Вот кто-то, решив: «После нас – хоть потоп»,
Как в пропасть шагнул из окопа.
А я для того свой покинул окоп,
Чтоб не было вовсе потопа.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землёй.
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!

Кто сменит меня, кто в атаку пойдёт?
Кто выйдет к заветному мосту?
И мне захотелось – пусть будет вон тот,
Одетый во всё не по росту.

Я успеваю улыбнуться,
Я видел, кто придёт за мной.
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!

Разрывы глушили биенье сердец,
Моё же мне громко стучало,
Что всё же конец мой – ещё не конец:
Конец – это чьё-то начало.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землёй.
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!

1969 г.

В темноте

Темнота впереди – подожди!
Там – стеною закаты багровые,
Встречный ветер, косые дожди
И дороги – дороги неровные. Там —
                                               чужие слова,
Там – дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
В темноте. Там проверка на прочность: бои,
И туманы, и ветры с прибоями.
Сердце путает ритмы свои
И стучит с перебоями. Там – чужие слова,
Там – дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
В темноте. Там и звуки, и краски не те,
Только – мне выбирать не приходится.
Очень нужен я там, в темноте…
Ничего! Распогодится! Там – чужие слова,
Там – дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
В темноте.

1969 г.

«Целуя знамя в пропылённый шёлк…»

Целуя знамя в пропылённый шёлк
И выплюнув в отчаянье протезы,
Фельдмаршал звал: «Вперёд, мой славный полк!
Презрейте смерть, мои головорезы!»

И смятыми знамёнами горды,
Воспалены талантливою речью, —
Одни стремились в первые ряды —
Расталкивая спины и зады,
И первыми ложились под картечью.

Хитрец – и тот, который не был смел, —
Не пожелав платить такую цену,
Полз в задний ряд – но там не уцелел:
Его свои же брали на прицел —
И в спину убивали за измену.

Сегодня каждый третий – без сапог,
Но после битвы – заживут, как крезы, —
Прекрасный полк, надёжный, верный полк —
Отборные в полку головорезы!

А третьи средь битвы и беды
Старались сохранить и грудь и спину,
Не выходя ни в первые ряды,
Ни в задние, – но, как из-за еды,
Дрались за золотую середину.

Они напишут толстые труды
И будут гибнуть в рамах, на картине, —
Те, что не вышли в первые ряды,
Но не были и сзади – и горды,
Что честно прозябали в середине.

Уже трубач без почестей умолк,
Не слышно меди, только звон железа,
Ах, славный полк, надёжный верный полк,
В котором сплошь одни головорезы.

Но нет, им честь знамён не запятнать,
Дышал фельдмаршал весело и ровно, —
Чтоб их в глазах потомков оправдать,
Он крикнул: «Кто-то должен умирать —
А кто-то должен выжить, – безусловно!»

И нет звезды тусклее, чем у них, —
Уверенно дотянут до кончины,
Скрываясь за отчаянных и злых,
Последний ряд оставив для других, —
Умеренные люди середины.

…В грязь втоптаны знамёна, смятый шёлк,
Фельдмаршальские жезлы и протезы.
Ах, славный полк!.. Да был ли славный полк,
В котором сплошь одни головорезы?

1971 г.

Черные бушлаты

За нашей спиной остались паденья, закаты,
Ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы
                                                невидимый взлёт!
Мне хочется верить, что чёрные наши
                                                               бушлаты
Дадут нам возможность сегодня увидеть
                                                                 восход.

Сегодня на людях сказали: «Умрите геройски!»
Попробуем – ладно! Увидим, какой оборот.
Я только подумал, чужие куря папироски:
«Тут кто как сумеет, – мне важно увидеть
                                                                 восход».

Особая рота – особый почёт для сапёра.
Не прыгайте с финкой на спину мою
                                                            из ветвей,
Напрасно стараться, – я и с перерезанным
                                                                горлом
Сегодня увижу восход до развязки своей.

Прошли по тылам мы, держась, чтоб
                                          не резать их сонных,
И вдруг я заметил, когда прокусили
                                                           проход, —
Ещё несмышлёный, зелёный, но чуткий
                                                           подсолнух
Уже повернулся верхушкой своей
                                                           на восход.

За нашей спиною в шесть тридцать
                                       остались – я знаю, —
Не только паденья, закаты, но взлёт
                                                               и восход.
Два провода голых, зубами скрипя,
                                                        зачищаю, —
Восхода не видел, но понял: вот-вот —
                                                            и взойдёт.

… Уходит обратно на нас поредевшая рота.
Что было – неважно, а важен лишь
                                             взорванный форт.
Мне хочется верить, что грубая наша
                                                               работа
Вам дарит возможность беспошлинно
                                                  видеть восход.

1972 г.