На братских могилах не ставят крестов. Стихотворения (страница 4)
Мы вращаем Землю
От границы мы Землю вертели назад —
Было дело сначала.
Но обратно её закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи,
Но мы помним, как солнце отправилось
вспять
И едва не зашло на востоке.
Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя,
Мы толкаем её сапогами —
От себя, от себя!
И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмётся к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направленье удара.
Не пугайтесь, когда не на месте закат,
Судный день – это сказки для старших,
Просто Землю вращают, куда захотят
Наши сменные роты на марше.
Мы ползём, бугорки обнимаем,
Кочки тискаем зло, не любя,
И коленями Землю толкаем —
От себя, от себя!
Здесь никто б не нашёл, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших.
Этот глупый свинец всех ли сразу найдёт?
Где настигнет – в упор или с тыла?
Кто-то там, впереди, навалился на дот —
И Земля на мгновенье застыла.
Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мёртвым скорбя,
Шар земной я вращаю локтями —
От себя, от себя!
Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вздохе.
Но на запад, на запад ползёт батальон,
Чтобы солнце взошло на востоке.
Животом – по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идёт,
Потому что мы рвёмся на запад.
Руки, ноги – на месте ли, нет ли?
Как на свадьбе росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли —
На себя! Под себя! От себя!
1972 г.
Тот, который не стрелял
Я вам мозги не пудрю – уже не тот завод:
В меня стрелял поутру из ружей целый
взвод.
За что мне эта злая, нелепая стезя —
Не то чтобы не знаю, – рассказывать
нельзя.Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял —
И взвод отлично выполнил приказ.
Но был один, который не стрелял.Судьба моя лихая давно наперекос.
Однажды «языка» я добыл, да не донёс,
И особист Суэтин – неутомимый наш! —
Ещё тогда приметил и взял на карандаш.Он выволок на свет и приволок
Подколотый, подшитый матерьял —
Никто поделать ничего не смог…
Нет! Смог один, который не стрелял.Рука упала в пропасть с дурацким звуком:
«Пли!» —
И залп мне выдал пропуск в ту сторону
земли.
Но… слышу: «Жив, зараза! Тащите
в медсанбат —
Расстреливать два раза уставы не велят!»А врач потом всё цокал языком
И, удивляясь, пули удалял.
А я в бреду беседовал тайком
С тем пареньком, который не стрелял.Я раны, как собака, лизал, а не лечил.
В госпиталях, однако, в большом почёте
был —
Ходил, в меня влюблённый, весь слабый
женский пол:
«Эй, ты! Недострелённый! Давай-ка
на укол!»Наш батальон геройствовал в Крыму,
И я туда глюкозу посылал,
Чтоб было слаще воевать ему.
Кому? Тому, который не стрелял.Я пил чаёк из блюдца, со спиртиком бывал.
Мне не пришлось загнуться, и я довоевал.
В свой полк определили. «Воюй! – сказал
комбат. —
А что недострелили – так я не виноват».Я очень рад был, но, присев у пня,
Я выл белугой и судьбину клял:
Немецкий снайпер дострелил меня,
Убив того, который не стрелял.
1973 г.
Расстрел горного эха
(Для к/ф «Единственная дорога»)
В тиши перевала, где скалы ветрам
не помеха, помеха,
На кручах таких, на какие никто
не проник, никто не проник,
Жило-поживало весёлое горное, горное эхо,
Оно отзывалось на крик – человеческий
крик.
Когда одиночество комом подкатит
под горло, под горло
И сдавленный стон еле слышно в обрыв
упадёт, в обрыв упадёт,
Крик этот о помощи эхо подхватит,
подхватит проворно,
Усилит и бережно в руки своих донесёт.
Должно быть, не люди, напившись дурмана
и зелья, и зелья,
Чтоб не был услышан никем этот топот
и храп, топот и храп,
Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое
ущелье.
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.
Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,
потеха,
И эхо топтали, но звука никто не слыхал,
никто не слыхал.
К утру расстреляли притихшее горное, горное
эхо —
И брызнули слёзы, как камни, из раненых
скал…
Песня Солодова
(Для к/ф «Единственная дорога»)
В дорогу – живо! Или в гроб ложись!
Да, выбор небогатый перед нами.
Нас обрекли на медленную жизнь —
Мы к ней для верности прикованы цепями.А кое-кто поверил второпях —
Поверил без оглядки, бестолково, —
Но разве это жизнь – когда в цепях,
Но разве это выбор – если скован.Коварна нам оказанная милость —
Как зелье полоумных ворожих:
Смерть от своих – за камнем притаилась,
И сзади – тоже смерть, но от чужих.Душа застыла, тело затекло,
И мы молчим, как подставные пешки,
А в лобовое грязное стекло
Глядит и скалится позор кривой усмешки.И если бы оковы разломать —
Тогда бы мы и горло перегрызли
Тому, кто догадался приковать
Нас узами цепей к хвалёной жизни.Неужто мы надеемся на что-то?!
А может быть, нам цель не по зубам?
Зачем стучимся в райские ворота
Костяшками по кованым скобам?Нам предложили выход из войны,
Но вот какую заложили цену:
Мы к долгой жизни приговорены
Через вину, через позор, через измену!Но стоит ли и жизнь такой цены?!
Дорога не окончена – спокойно! —
И в стороне от той, большой войны
Ещё возможно умереть достойно.И рано нас равнять с болотной слизью —
Мы гнёзд себе на гнили не совьём!
Мы не умрём мучительною жизнью —
Мы лучше верной смертью оживём!
1973
«Если где-то в чужой, неспокойной ночи, ночи…»
Если где-то в чужой, неспокойной ночи, ночи
Ты споткнулся и ходишь по краю —
Не таись, не молчи, до меня докричи, докричи,
Я твой голос услышу, узнаю.Может, с пулей в груди ты лежишь в спелой
ржи, в спелой ржи?
Потерпи! Я иду, и усталости ноги не чуют.
Мы вернёмся туда, где и травы врачуют,