В следующий раз я увидела Джона вне школы на очередной вечеринке. Я пришла туда как раз вовремя, чтобы заметить, как он исчезает в спальне с другой девушкой. Девушку звали Мишель, она была на год младше меня и имела весьма сомнительную репутацию. Вечеринка проходила в незнакомом доме, вокруг меня танцевали люди. Я расплакалась. В порыве смелости Лара попыталась открыть дверь в комнату, которую заняли Джон и Мишель («Ему станет стыдно, и он выйдет», – пообещала она), но та была заперта. Я потеряла его. Он и не был моим никогда.

Я сидела в другой комнате, плакала и представляла, чем они там занимаются. Подруги подходили, чтобы развеселить меня историями про то, какие мужики козлы. («Один мужик попросил джинна сделать его в миллиард раз умнее всех остальных людей на земле. Джинн превратил его в женщину»). В конце концов Джон вышел из запертой спальни. Я поймала его у качелей на заднем дворе и заставила объясниться.

Я спокойно выслушала его слова о том, что он не желает серьезных отношений, и исповедь обо всех его проблемах: развод родителей, смерть собаки, тройки по химии, жизнь в тени старшего брата. Он придумал кучу оправданий. По правде говоря, все его слова звучали неубедительно и не имели никакого значения. По сути, он даже не извинился. Мне этот разговор не помог, потому что ничто не могло бы помочь. Хотя должна признать, что ничуть не расстроилась, когда все девчонки в школе, узнав, что произошло, стали поносить Джона на чем свет стоит. И мне было приятно, когда его кузина сказала, что, по ее мнению, я все равно слишком крута для него.

В общем, наши отношения с Джоном закончились неидеально, да и отношений никаких не было. Но я хотя бы попыталась с ним помириться и выслушать его точку зрения. Я приперла его к стенке и потребовала поговорить со мной – и меня ужасно мучает то, что я не дала своей маме такого же шанса. Как я могла ждать, что она поймет, как важно для меня было гулять всю ночь, как важно пойти на танцы? Я должна была поговорить с ней, а она должна была поговорить со мной. Но нам обеим пришлось бы сформулировать свои пожелания и прислушаться к ним.

Разговаривать нелегко. Рискованно. Откровенный разговор меняет обоих собеседников. Это обмен мыслями, смена убеждений. Вот почему разговаривать так трудно: вы рискуете изменить себя, признать свою ошибку, примерить точку зрения другого человека. Мы с мамой боялись честно поговорить, потому что ей пришлось бы признать, что ее дочь стала уже достаточно взрослой, чтобы целоваться с мальчиками. А мне пришлось бы признать, что я была не права, не позвонив. Что я вернулась домой очень поздно. Что, несмотря на интерес к мальчикам, мне по-прежнему была нужна мама.

Иногда вся эта история прокручивается у меня в голове, как в кино, и тогда я поступаю правильно. Я спокойно говорю Джону, что он меня обидел, обманул и предал и что я ему сочувствую, но не считаю, что его неприятности оправдывают его поступок. И вместо того чтобы промолчать за завтраком, я прошу у мамы прощения за то, что заставила ее волноваться, а потом рассказываю ей, почему мне так нравится Джон. Я описываю, как он черкает в моей тетради на уроке истории, говорю, что у него вечно развязываются шнурки и он почти всегда приходит в школу в разных носках, и мы с мамой вместе смеемся. Ведь любая мама растает, если ты расскажешь ей о парне, который занимает тебе место в классе и машет рукой, когда пробегает мимо на физкультуре? В этом воображаемом фильме я выслушиваю маму и пытаюсь взглянуть на ситуацию с ее точки зрения.

Я соглашаюсь со всем, что она мне говорит. Я не спорю, если она запрещает мне пойти на танцы, но все же просто прошусь еще раз. Пытаюсь осознать, почему она не отпускает меня, встаю на ее место, пересматриваю свою позицию и спрашиваю снова. Если в ходе нашего разговора выясняется, что, по ее мнению, я не заслуживаю танцев, потому что редко помогаю ей по дому, то я делаю что-нибудь полезное и спрашиваю снова. Приношу домой пятерку за сложный тест и снова прошу.

В конце концов, я мечтала не о Джоне – все равно он оказался придурком, – а о такой жизни, где Джон был бы возможен. Где мама не психовала бы, если я поздно прихожу домой, где я могу встречаться с мальчиками, не рискуя оказаться потом в центре скандала. Моей маме тоже не нужна была дочь-рабыня, слепо подчиняющаяся каждому ее правилу. Она хотела дочь, на которую можно положиться, которой можно доверять и о которой можно не беспокоиться поздней ночью. Если бы мы с мамой просто почаще говорили, договаривались и искали компромиссы, мы бы обе получили то, чего хотели.

Дженнифер Брауншвайгер

Все изменения – к лучшему

Мне было шестнадцать, я только перешла в десятый класс, однако накануне начала учебного года случилось самое худшее, что только могло произойти. Мои родители решили переселиться из Техаса в Аризону. У меня было две недели, чтобы завершить все свои «дела» и переехать. Я должна была бросить свою первую работу, своего парня и лучшую подругу. Я презирала родителей за то, что они разрушили мою жизнь.

Я всем говорила, что не хочу жить в Аризоне и при первой же возможности вернусь в Техас. Не успев переехать, я поставила всех в известность о том, что в Техасе меня ждут парень и лучшая подруга. Я не собиралась ни с кем сближаться – все равно я скоро уеду.

Наступил первый учебный день. Я думала только о своих друзьях в Техасе и о том, как хочу быть с ними. Какое-то время мне казалось, что моя жизнь кончена. Но на втором уроке я впервые увидела его. Он был высоким и очень красивым. У него были самые красивые голубые глаза на свете. И он сидел всего через три парты от меня. Терять мне было нечего, и я решила заговорить с ним.

– Привет, меня зовут Шейла, а тебя? – спросила я со своим звучным техасским акцентом.

Сосед красавчика по парте решил, что я обращаюсь к нему:

– Майк.

– О, привет, Майк, – поприветствовала я его. – А тебя как зовут?

Я снова посмотрела на голубоглазого парня. Он удивленно обернулся, словно не веря, что я разговариваю именно с ним.

– Крис, – тихо ответил он.

– Привет, Крис! – улыбнулась я и вернулась к своим учебникам.

Мы с Крисом подружились. Нам нравилось разговаривать. Он был спортсменом, а я играла в школьном оркестре. Наши пути изредка пересекались на школьных мероприятиях, но по большей части мы общались в стенах класса.

Потом Крис окончил школу, и на некоторое время мы потеряли друг друга из виду. Я устроилась на работу в торговый центр. И вот однажды в обеденный перерыв Крис нашел меня там. Мы снова начали общаться. Нам больше не нужно было оглядываться на школьные порядки, мы стали очень близкими друзьями. Я чувствовала, что наша связь с Крисом становится все сильнее, а Техас, наоборот, отодвигается все дальше.

Прошел год с тех пор, как я переехала, за это время Аризона стала моим домом. Крис сопровождал меня на выпускной бал. Мы пошли туда большой компанией, с двумя его друзьями-футболистами и их подружками. Тот вечер навсегда изменил наши отношения: его друзья приняли меня, поэтому Крису стало комфортно со мной. После этого мы окончательно перестали скрываться.

Крис был очень важным человеком для меня в сложный период моей жизни. В конце концов наши чувства переросли в очень сильную любовь. Сейчас я понимаю, что мои родители перевезли семью в Аризону не для того, чтобы причинить мне боль. Я твердо верю, что ничего не происходит без причины. Ведь если бы я не переехала в Аризону, то никогда бы не встретила мужчину своей мечты.

Шейла К. Рейман

Никто не знает, что нас связывает

По-настоящему любить другого – значит отбросить все ожидания. Нужно полностью принимать чужую индивидуальность.

Карен Кейси

Мы с Майклом никогда не были настоящей парочкой. Он был старше меня на три с половиной года – в детстве это целая пропасть лет. Мы росли в пригороде, среди бассейнов и теннисных кортов. Майкл отлично играл в теннис, уверенно и спокойно двигался, мощно подавал. Я вылезала из бассейна с посиневшими губами, заворачивалась в полотенце, садилась на траву и смотрела теннисные матчи. Потом парни устраивали сражения в воде, усадив девчонок себе на плечи. Мне больше всего нравилось сидеть на широких плечах Майкла. С ним было уютно и весело.

Когда Майклу исполнилось шестнадцать, родители разрешили ему водить машину в дневное время, и он часто подвозил меня домой на своем сером «Додже». Осенью он несколько раз звал меня в кино. Мне очень хотелось ответить «да», но от тревоги у меня буквально сводило живот, и я всегда передумывала. Взгляд его темных глаз пугал меня.

Шло время, и я стала задерживаться в его машине, рассказывая о своих делах. Моя старшая сестра, которую я боготворила, не хотела иметь со мной ничего общего, а мне нужен был кто-то, чтобы обсуждать школьные сплетни и отношения с друзьями. Много боли было связано и с моими родителями, которые развелись, когда мне было одиннадцать, и снова поженились, когда мне исполнилось тринадцать. У всех остальных детей были полные семьи, поэтому мне было стыдно, как будто я была хуже других. Обо всем этом я могла поговорить с Майклом. Он успокаивал меня, и я постепенно привыкла доверять ему.

Со временем я осмелела и все же начала ходить с ним в кино. Нам нравилось проводить время и у меня дома, в подвале, где стоял телевизор. Я любила смотреть телевизор с Майклом и обниматься с ним на диване. Мы были странной парочкой. Он любил спорт, а я – искусство. Моя сестра и другие смеялись над его увлечением. Майкл не был достаточно крутым и артистичным, зато никто другой не заботился обо мне так, как он.

Когда он поцеловал меня в первый раз, мы были у него дома и смотрели бейсбольный матч по телевизору во время грозы. Вернувшись домой, я тут же побежала в комнату сестры. Наверное, я выглядела глупо.

– Майкл меня поцеловал, – объявила я с порога.

– В смысле? – удивилась сестра. – В первый раз, что ли?

– Да, – кивнула я.

– А чем вы тогда занимались все это время? – спросила она.

Майкл встречался с другими девушками, а я – с другими парнями. Но я ненавидела, когда они прикасались ко мне потными ладонями, и перепугалась, когда однажды незнакомец попытался поцеловать меня взасос на свидании вслепую.

Только Майкл никуда не торопился и всегда был очень терпелив со мной. Он постоянно убеждал меня в том, что наши отношения особенные. Он говорил:

– Даже если у меня будет другая девушка или у тебя – другой парень, я все равно буду рядом.

Но я продолжала ревновать, когда видела его с кем-то еще.

Майкл обручился с девушкой из другого города, когда мне было девятнадцать. На их свадьбе я была единственной незамужней подружкой не из числа их родственников. Когда жених и невеста собирались уходить, Майкл подошел ко мне и поцеловал в щеку.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Он остался верен своему слову. Когда мне нужно было с кем-то поговорить, он был рядом. Иногда я ревновала, вспоминая, как он любит свою жену, как романтичен с ней. Но все изменилось, когда мы с ней подружились. Я переехала на другой конец страны и видела Майкла лишь изредка, когда приезжала навестить семью. Теперь мы сидели у бассейна и смотрели, как плавают его дети. А я думала, что теперь вряд ли смогу проболтать с ним больше получаса. Однако при виде его меня всякий раз пронзало чувство любви.

Когда мне было тридцать восемь, умер мой отец. Утром накануне его похорон я подумала: интересно, знает ли Майкл? Мы не виделись и не общались несколько лет. На следующий день, разговаривая с многочисленными друзьями и родственниками, пришедшими на похороны, я почувствовала руку на своем плече. Я повернулась и увидел знакомые темные глаза.

– Держишься? – спросил он.

Я кивнула. Он посмотрел мне в глаза и обнял. Никто никогда не понимал, что нас связывает. Я не уверена, что мы сами это понимали. Но эта связь была и будет всегда.