Глава 3

– Фу-фу! Человеком пахнет! – раздался сухой голос, и из приоткрытой двери высунулась старуха с длинным-предлинным носом, вся в морщинах, с маленькими глазками. Из-под ярко-изумрудного платка в цвет местной травы торчали серо-белые пряди. – Чего пожаловал, мальчонка? И чего уставился, ворона в рот залетит!

Старуха издевательски захихикала, а Никита закрыл рот и обиженно сказал:

– Я тебе не мальчонка! Я Никита Михеевич, царский сын!

– Ох-ох! – всплеснула руками старуха. Дверь она открыла настежь, будто лишь для того, чтобы Никита в полной мере оценил этот трагичный жест. На ней оказался надет серо-коричневый балахон, подвязанный мятым коричневым же кушаком с чёрными пятнами. – И чего же тебе, царский сын Никита, понадобилось в Кощеевом царстве?

Никита, который полночи не спал и вспоминал сказки, читанные в детстве, ответил той фразой, которой богатыри всегда начинали разговор:

– Ты бы, старуха, сначала путника напоила, накормила да спать уложила, а потом расспрашивала! – Тут хорошо было бы погрозить ей мечом, но меч остался кучей шариков на дне местной речки. – Спать я, правда, не хочу… – спохватился Никита, а старуха, сложив руки на груди, важно покивала.

– Ну, коли порядок знаешь, то проходи, – ответила она. – Только коня пастись отпусти. Конь-то заморыш какой у тебя… В конюшнях батюшки для младшего сыночка получше не нашлось?

– Я не младший, – буркнул Никита, освобождая Горошка от сбруи и мешка. – А Горошек – не заморыш, он с характером!

– На старшего не похож! – заявила старуха. – Неужели средний? Ну, тогда ждут тебя в пути неудачи да незадачи, неурядицы да несчастья! А коли найдёшь счастье – тут же потеряешь!

– Пф-ф-ф! – фыкнул Никита на её слова и похлопал освобождённого Горошка по крупу.

– Пф-ф-ф! – фыркнул Горошек и погарцевал в сторону от избушки в поисках травки посвежее, распугивая по пути пёстрых кур.

Изнутри размер избушки оценить было трудно – крошечную прихожую отделяла от комнаты цветастая занавеска, а само помещение было также со всех сторон завешано тканью. Где-то за ней прятались окна, а тёплый, почти что солнечный свет шёл от диковинных, каплевидной формы, светильников, подвешенных на разной высоте под низким потолком. Вперемешку с ними болтались сушёные травы, нанизанные на ниточки грибы, кольца яблок… Несколько раз Никите пришлось пригнуться, чтобы не задеть одну из капель. Старуха вела его к дальней стене, где из-за очередной занавески выглядывал край белой печи, а у круглого стола на основании из дубового пня примостились два трёхногих табурета.

– Садись, я сейчас, у меня кухня-то отдельно!

Старуха шмыгнула за входную занавеску, хлопнула дверью и скоро вернулась с парой глиняных горшочков. Тут же метнулась за другую занавеску – миску с овощами вынесла, всколыхнулась третья – несёт старуха самовар, пыхтящий паром. Не успел Никита и глазом моргнуть, как на столе уже лежала белоснежная скатерть, появились металлические приборы, фарфоровая тарелка да тончайшая фарфоровая чашечка, один в один такая, из каких царица Искра ягодный чай пить любила.

– Каша пшённая с тыквой и приправами заморскими, ягнятина с горошком, овощи-фрукты, чай из горных трав, – ворковала Кощеева сестра, накладывая Никите из горшочков в тарелку. – Ой, щи ещё остались!

– Рано для тыквы-то, бабушка! – крикнул Никита вслед метнувшейся за занавеску старухе.

Хлопнула входная дверь. Старуха скоро вернулась, поставила на стол горшок с половником, миску и глиняную ложку.

– У тебя в царстве, может, и рано, – пожала плечами она, устраиваясь напротив.

Она нащупала у шеи прядь, выбившуюся из-под изумрудного платка, так не соответствовавшего ни её внешности, ни всему скромному убранству домика, и начала плести косичку.

Никита оторвал взгляд от её кривых морщинистых пальцев, ловко перебиравших волосы, и принялся за еду. Пока он ел, старуха, напевая тихонько какую-то незнакомую юноше мелодию, расплела и заплела несколько косичек из одной пряди, подёргала кончик изумрудного платка, и Никита подумал, что это, должно быть, Кощеев подарок. Потом старуха подставила кулаки под подбородок и уставилась на Никиту, а локти начали расползаться по столу в стороны, пока подбородок не лёг на скатерть. Казалось, что она умирает от скуки, ещё чуть-чуть – и начнёт по-детски болтать ногами под столом.

– Варенье к чаю достать? – оживилась старуха, стоило Никите потянуться к кружке.

– Я думал, у тебя скатерть-самобранка, – сообщил разомлевший юноша, когда старуха заметалась, убирая одни горшочки и тарелки и извлекая из-за занавесок другие.

– Есть, но ею не пользуюсь. Невкусно… И мне готовить нравится! – воскликнула Кощеева сестра звонким голосом, прикрыла рот рукой и притворно закашлялась.

Никита отломил румяную корочку от половины каравая в форме косы, маслицем сдобрил, отведал одно варенье, другое, нашёл любимое – клубничное. Скрипнула входная дверь, шелохнулась занавеска, и в комнату зашёл серый кот с тремя хвостами. Один хвост торчал трубой и подёргивался, два других покачивались из стороны в сторону параллельно полу.

– Наелся? – заботливо спросила старуха, и Никита только кивнул, потому что чуть не подавился хлебушком.

Кот тем временем зыркнул на царевича янтарными глазами, расселся посреди комнаты, вытянул вверх ногу – их у него было четыре, Никита пересчитал, – и принялся вылизывать шерсть.

– Это что за зверь чудной? – спросил Никита хриплым голосом, когда старуха убрала со стола и снова заняла свободный табурет.

– Кыка, кышка, кикимор наш! – весело отозвалась она и на самом деле начала болтать ногами. Никита тут только заметил, что она не носит обуви. – Ты чего пришёл?

– На гостя поглядеть хотим, интересуемся, – медленно отозвался кот, и Никита вцепился в края табурета.

О кикиморах он, конечно, слышал – духи тех, кто не своей смертью умер да на пути в Навь в тёмных болотах увяз. А из болот уже не человек – кикимора выходит. Недобрый дух, своим появлением приносящий мелкие неприятности в дом: то коням гриву спутает, то молоко заставит скиснуть. Даже дырки у рубашек на локтях – тоже кикиморы работа! Может кошкой обернуться, крысой, лягушкой, а то и тощей босоногой девчонкой или сухонькой старушкой. Именно поэтому с незнакомцами надо с осторожностью разговаривать.

– Я вот тоже интересуюсь! – обратилась старуха к юноше. – Наелся царевич, напился, спать не желает. Надобно, значит, на вопросы поотвечать. Ты зачем в царство Кощеево явился? Заблудился?

– Нет. Я…

– Ты его спроси, – встрял кот, – сам дорогу нашёл или подсказали?

– Без тебя порядок знаю, – отмахнулась старуха.

– Сам, – соврал Никита. – По сказкам. Под плакучей ивой горецвет вырос, он направил. Я за невестой пришёл!

Старуха уставилась на него, а потом захихикала. Кот просто уставился. На это Никита и рассчитывал – быстро замаскировать ложь так, чтобы о ней забыли.

– Да разве же ходят к Кощею за невестами! – скрипуче засмеялась старуха.

– Не ходят! – смело ответил Никита. – Поэтому их тут должно быть видимо-невидимо. Вот скажи, где я неправильно рассуждаю: Кощей девиц-красавиц похищает?

– Ну, пускай так, – согласилась Кощеева сестра. – Хотя и не так.

Она подпёрла щёку ладонью, и кожа собралась, словно ткань, складками. Никита отвёл взгляд, и старуха хмыкнула.

– Так вот, за девицами никто не приходит, ни отцы, ни братья. Значит, в Кощеевом царстве пруд пруди невест!

– И кто же их тебе отдаст, душа моя? – пропела старуха. – Кощей девиц не просто так забирает, а в оплату услуг. Неужто ограбить его собираешься?

– Ещё чего! – возмутился Никита. – Я его честно попрошу отдать мне девиц, а не согласится – честно вызову на бой.

– Глупость, – мяукнул кот, поднялся и выскользнул за занавеску в прихожую, а оттуда на улицу, устроив сквозняк. Затрепетали капли-светильники под потолком. Никита поёжился и сразу пожалел – нельзя показывать страх и слабость!

– А вдруг девицы не согласятся с тобой уходить, Никита Михеич? Силой потащишь?

– Как же это не согласятся?! – опешил юноша.

– А куда им возвращаться? – печально протянула старуха, повозив пальцем по скатерти. – Сам говоришь, ни отцы, ни братья вызволять их не пришли.

– Ну хоть одна-то согласится! – в отчаянии воскликнул Никита. Он и правда не подумал о такой возможности. – Мне же, главное, невеста нужна…

Старуха вдруг рассмеялась, вскочила, опрокинув табуретку, сдёрнула с головы платок, и на грудь ей упали две толстые седые косы с вплетёнными в них белоснежными атласными лентами.

– А чем я тебе не невеста, Никитушка-богатырь? – воскликнула старуха и закрутилась, раскинув руки в стороны.

Тень запрыгала по стенам, затрепетали занавески, замигали лампы-капли, а некоторые и вовсе погасли. Босые ноги шлёпали по полу, звенело стекло, шуршали потревоженные связки трав. Никита вжался в стену и во все глаза смотрел на старуху – ему показалось, что косы вспыхнули медным огнём, бесформенный балахон обернулся белоснежным кружевным платьем, на кожаном поясе ожил рисунок с летящими воронами вместо чёрных пятен, рябиновые бусы обвили длинную шею, а на лице без единой морщинки засияла широкая улыбка.

Кощеева сестра резко остановилась. Как быстро морок затуманил взгляд, так же быстро и прошёл. Никита тяжело дышал, словно это он только что бешено танцевал, а не ведьма! Старуха тем временем подобрала с пола изумрудный платок, кряхтя, подняла табуретку и села. Она-то совсем не запыхалась.

– Ну что, Никита Михеевич, берёшь меня в невесты?

– Это не настоящее, – прошептал Никита.

– А как отличишь, что настоящее? – серьёзно спросила старуха, убирая растрепавшиеся космы под платок. – Я-то младшая сестричка, лишь шалю помаленьку да предостерегаю. Средняя – ух как умна, загадки тебе загадывать будет. Заболтает – забудешь, куда шёл. А коли до старшей доберёшься – там тебе совсем несдобровать. Вот сидишь, как птенчик на жёрдочке, трясёшься, едва дышишь… Какая тебе битва с Кощеем, душенька моя? У тебя и меча-то нет.

Никита выпрямился на табуретке, пригладил кудри.

– Вот ты говоришь, что девицы не согласятся со мной идти, потому что им возвращаться некуда… Так и мне тоже, бабушка.

Повисла тишина, только капли позвякивали под низким потолком. Старуха накручивала прядку на кривой палец, и Никите снова показалось, что в седине сверкнула медь.

– Может, ещё чаю? – спросила чародейка, а Никита понял, что настоящий вопрос был: «Может, передумаешь?»

– Нет, – коротко ответил он и встал.

– Как знаешь, – вздохнула старуха.

На улице Никита первым делом зажмурился от яркости. Когда открыл глаза, обнаружил, что старуха наклонилась и вытягивает из подола льняную нитку. Намотав маленький клубочек, она постучала ногтем по чёрному пятну на поясе. Пятно зашевелилось, стало выпуклым, из него вдруг полезли какие-то острые штуки, которые множились, расширялись, пока не выскочили на ладонь ведьмы комком перьев. Комок увеличился в размерах и с хлопком превратился в небольшого ворона.

Старуха ловко нацепила птице петельку на ногу, что-то ей коротко шепнула и бросила клубочек Никите. Тот поймал его, а ворон соскочил со старухиной ладони и пересел юноше на плечо.

– Это тебе проводник. Нить не выпускай, пока через реку не переберёшься, а то завязнешь. Потом сразу отпусти!

Никита поклонился старухе и привязал другой конец нитки к мизинцу. Ворон тут же подпрыгнул и расправил крылья, рванул вверх, набирая скорость, и Никита, едва успев подхватить с земли свой заплечный мешок, бросился за ним.

– А по коню не скучай, ему тут хорошо будет, – раздался вслед звонкий девичий голос.

Никита коротко обернулся через плечо – у закрывающейся двери мелькнули рыжие волосы. Но думать было некогда. Ворон тянул вперёд, к реке.

⁂

Любава прислонилась к закрытой двери и тяжело выдохнула. Что за день! А мальчишка-то какой хороший – Никита! За такого и правда замуж можно было бы… Как жаль… Может, у сестры получится его отговорить?