Валерий Гуров: Кулачник

Глава 1

1996 год, октябрь.

Где-то на просторах Российской Федерации.

Стук кулаков о лапы отдавался глухо, но точно.

– Держи темп, держи! – сказал я, и ученик снова ударил – двойка, уклон, апперкот.

Он сбился на дыхании, опустил руки и в этот момент я «сунул» ему прямой прямо между перчатками.

– Я пощадил, а соперник в бою не пощадит, – пояснил я, пока Славик растирал ушибленный нос.

– Извините…

– За «извините» бьют чаще, – бросил я и взъерошил ему волосы на голове. – Продолжай.

Он снова начал отрабатывать комбинацию. Но теперь на отходе плотно прижимал руки к подбородку.

Мы повторили комбинацию еще несколько раз, пока меня не удовлетворил результат. А потом… в дверь зала отчаянно застучали. Я обернулся.

– Все, отдыхай, Славик, – бросил я. – К бою ты готов.

Я снял перчатки, бросил на настил и слез с ринга. Черт возьми, кого принесло в такое время?

Света, моя названная сестра, стояла на пороге боксерского зала.

– Слава богу, что ты здесь! Он меня точно убьет! – сказала она, едва я успел открыть дверь.

Живот уже заметный, подмышкой ребенок, в другой руке чемодан на колесиках, собранный наспех – даже молния не до конца застегнута. Пальто запахнуто криво, но синяки все равно видно.

Все еще жена Виктора Козлова.

Но уже не его женщина.

– Если Виктор узнает, что я ушла… – голос дрожал. – Он сожжет все. Меня, дом, детей…

Света осеклась. Глаза наполнились слезами, она с трудом сдерживалась.

– Саш… Витька Козлов продает отраву тем же, кем мы сами были. В наш детдом, Саш. В наш!

Она ждала моей реакции. Не получила. Я знал о «делах» Вити. Но надеялся, что хотя бы туда он не полезет.

Посмотрел на ребенка. Девочка держала в руке плюшевого мишку. Мордочка у игрушки грязная, будто ее катали по полу. Малышка смотрела на меня сердито, настороженно. Дочь Козлова – Линда. Я достал леденец, сунул ей. Она взяла и замерла, словно ждала, что за это получит по рукам.

– Скажи, что это неправда? – прошептала Света, в ее глазах тлел последний уголек веры.

– Заходи, – сказал я. Это все, что ей сейчас было нужно услышать.

Сегодня я задержался в зале, чтобы подготовить своего ученика к бою. У Славика завтра было важное выступление на кмс. А сегодня… сегодня пацан все понял без слов. Нырнул в раздевалку за сумкой и вышел из зала. Мужик растет. Своими учениками я горжусь!

– Чай? – предложил я Свете.

Светка кивнула, шмыгнула носом.

– Без сахара, пожалуйста, – сказала она так тихо, будто ждала, что Козлов вылезет из сахарницы.

Я понимал, что у нее внутри все горит… Витька. Наш Витька… бывший брат, нынешний моральный урод.

Когда-то мы втроем стояли под дождем на линейке, ели хлеб с маргарином. Втроем ушли из приюта «четверки» – сбежали в новую жизнь. Светка тогда утащила библиотечную «Золотую рыбку», Витька старенькую гитару, а я взял боксерские перчатки из зала. Мы поклялись, что вместе выбьемся в люди и, чтобы не произошло, за друг друга будем стоять до самого конца.

Я поставил чайник, сыпанул в кружку чай.

Вспомнилось, как Витя потом два года пел под гитару песни Цоя. Он тогда грезил о сцене, мечтал стать бардом.

Потом наши пути разошлись. У них со Светкой всегда была какая-то совершенно безумная любовь – с песнями под окнами, записками на уроках, с поцелуями в подвале, как в дурацких сериалах. Она верила, что Витька станет артистом, а мне они вдвоем втолковывали, что бокс – для хулиганов и бандитов.

Только что-то пошло не так. Свадьба, Антонов с «Летящей походкой» из колонок теплохода, запах цветов… А потом поножовщина. Витя приревновал Светку к какому-то парню, схватился за нож, ударил… и тот не встал.

Витька сел. А я остался и присматривал за Светкой. Но потом настали девяностые, и когда Витька вышел… он уже не пел. Козлов потянулся в криминал, полез в «делишки». Звал меня с собой «держать район»… наверное, надо было тогда все пресекать и не дать Светке выйти за него замуж. Но повторю, любовь у них была безумной. Да и в Витю я тогда все еще верил.

У меня же была своя жизнь. Я доработал до мастера спорта, выступал по России, на международных турнирах по любителям. Дрался часто, наколотил три сотни боев. Я не толкал отраву и не крышевал барыг. Хотя однажды сел перед полкой с медалями, грамотами и кубками и понял, что теперь все это стоит меньше пачки дури у барыги.

Так и живем. Я выступаю и тренерую пацанов, которым стараюсь не дать скатиться. А Козлов правая рука Муртазалиева. Пацан, что мечтал быть вторым Высоцким, теперь травит детдомовцев тем же, чем его самого когда-то убивали.

И Светка… Она всегда верила в Козлова. Говорила, что ее Витя – это сердце и песня, а не кулак и шприц.

Но что бы там ни было, одно я знал точно: Светку я в обиду не дам. Если надо глотку зубами перегрызу, но с нее не упадет ни один волосок.

– Помнишь, как мы с тобой воровали хлеб в подсобке, а Витька взял все на себя, чтобы нас не били? – Света устало улыбнулась.

Достала сигарету. Пальцы скользнули, и пачка чуть не вывалилась. Я забрал сигарету, сломал и выкинул.

– На седьмом месяце не курят, Свет. Даже если все горит к чертям.

Она всхлипнула, но спорить не стала.

– Я понимаю, что не знаю этого человека, Саш… – шепнула она.

– Как ты узнала о его делах? – спросил я.

– Звонила Зинаида… она плакала…

Зинаида была когда-то нашей воспитательницей в детдоме, и, как и все, кто в то время знал Козлова, была от него в восторге. Теперь она не могла понять, что стало с любимым воспитанником.

Я не ответил Свете. В подсобке как раз зашипел чайник. Залил кипяток в чашку, помешал ложкой, чтобы заваривалось быстрее. Поставил чашку на столик рядом со Светой.

– Прости, Саш, – шепнула она. – Мне не надо было приходить… – кивок на чемодан. – Просто… больше некуда, Саш… прости меня…

Она отпустила дочку, и та вприпрыжку побежала по залу, крепко держа своего плюшевого медвежонка. Мелкая еще, не понимает… А Света нырнула лицом в ладони и заплакала.

Я подошел и обнял ее. Сквозь ткань чувствовал, как слезы медленно прожигают плечо. Светка молчала, тихо плакала, всхлипывала. Сейчас ей нужно было только одно – чтобы кто-то был рядом. Ей действительно некуда идти, никто бы не рискнул переходить дорогу Козлову в этом городе…

Никто, кроме меня.

Тук-тук-тук.

Стук. Я медленно обернулся, чувствуя легкое напряжение. В дверях, прислонившись плечом к косяку и сунув руки в карманы брюк, стоял он. Тот, кого я когда-то звал братом.

Виктор Козлов.

Тот самый Витька, с которым мы когда-то делили хлеб, линейки, побои и мечты. Волосы аккуратно зачесаны, пальто накинуто на плечи небрежно, как всегда. Перстень на мизинце, толстая золотая цепочка поверх водолазки и черные «итальянки», натертые до блеска. По виду типичный «пахан» с рынка девяносто шестого. Только в глазах нет ни понтов, ни блатной романтики. Там была чистая сталь.

Он наклонился, машинально взъерошил рукой волосы дочки, будто просто зашел в гости. Хотел обнять малышку, но та убежала.

– Здорова, Саш, – сказал он, как будто вернулся с рыбалки. – Решил, с кем семья остается? Ты мне то хоть решение озвучь?

Козлов усмехнулся, прошелся по залу, кивнул на ринг.

– Мы с пацанами тут думаем… поднять движуху. Подпольные бои. Не те, что во дворах, а с нормальной ставкой, с кассой. Все красиво, – он вздохнул. – Я сейчас спортом занялся. Хочешь, будешь у меня чемпионом. Бабки хорошие, я своего брата не обижу рублем. Если договоримся, долю дам. Может твои детдомовцы ученики тоже захотят силой померятся.

Он скользнул взглядом по снарядам.

– Знаешь, как компанию назову? Вектор!

Я вспомнил, что Вектором он называл своего щенка со времен детдома. Сентиментальность Витьке не свойственная. Но он из тех, кто больше любит животных, чем людей.

– Это не спорт, Вить, – тихо сказал я. – Это грязь. Ни один уважающий себя спортсмен в такое не полезет.

– А ты в Америке дерешься или на Олимпиаду собрался? – хмыкнул Козлов. – Ты по подвалам дерешься, Саш. Для тебя это неплохой шанс.

Он кивнул на банки с краской, которым я собрался красить стены зала. Здесь я все делал своими руками, за свои деньги, иногда в складчину с родителями учеников.

– Рабочих хоть наймешь, чтобы самому спину не гнуть. Красочку нормальную прикупишь. Ну и с протянутой рукой ходить перестанешь. Я же тебе все это от души, по-братски сделаю, – Козлов подмигнул.

Все это время Свету он будто бы не замечал. А теперь развернулся к ней с точно таким лицом, как в тот вечер, когда в последний раз мы сидели втроем – только тогда он принес Свете цветы. Сейчас из-за пояса его брюк выглядывала рукоятка ПМ.

Света вздрогнула, вся сжалась. Дочка бросилась к маме и крепко ее обняла.

– Встала и пошла, тварь, – произнес Козлов, не повышая голоса.

Он сделал шаг к ней навстречу.

– Выражения выбирай, – отрезал я.

Витя вскинул бровь и перевел взгляд на меня. Все в его облике оставалось прежним: холеное лицо, отточенные жесты… Козлов всегда заинтересовывал женщин и на сцене у него действительно могло получиться. По крайней мере до тех пор, пока во взгляде не появилось что-то чужое, хищное.

Рука Козлова скользнула по ремню. Я отстранился от Светы, встал между ними.

– Ты что, серьезно, Сань? Или попутал? – фыркнул он. – Это моя баба. Мой ребенок. Все мое.

Говоря, он продолжал тянуться к пистолету.

Я перехватил его запястье.

– Не здесь, Витя, – сказал я. Тихо. – И не с ней.

Козлов попытался вывернуться. Я не дал.

– Уходи, – сказал я. – Ничем хорошим это не закончится.

Мы стояли почти вплотную. Я чувствовал запах его дорогого одеколона и перегара – смесь, от которой мутит сильнее, чем от удара в печень. Эта скотина пришел за Светкой снова нажравшись. Костяшки на кулаках стесаны, от них у Светки были те жуткие синяки.

Козлов не отводил взгляд. Глаза недобро блестят, зубы стиснуты, челюсть двигается. Но его пульс под моей рукой бился ровно – Витя не боялся. Он был злой, самоуверенный и привычный к тому, что мир гнется под него. Я же был единственный, кто не давал себя сломать.

– Руку убрал, Ефимов! – процедил он. – Не делай то, о чем пожалеешь.

Я в ответ второй рукой вытащил у него пистолет, сунул себе в за пояс.

– Помнишь тебя хотели закопать на свалке, Вить?

– Допустим?

– Единственное, о чем жалею, что тебя тогда спас. На свалке тебе самое место. Ты теперь сам стал мусором.

– Теперь… а ты теперь пришел за моей семьей? – Витя усмехнулся.

Я отпустил его руку. Козлов провел пальцами по запястью, будто стряхивал прикосновение.

– Вон оно как… – шепнул он.

Сжал губы, как будто собирался сказать что-то важное.

– Я ему дело предлагаю, братом называю… а он Светку захотел. Так эта сука с запросами, Саня. Ей бриллианты и шубы подавай! Дорого такую траха…

Он не договорил. Я с размаху врезал ему пощечину тыльной стороной ладони.

– За базаром следи, – процедил я.

Между мной и Светкой никогда ничего не было. И быть не могло. Она была с Витей с самого детдома – он пел, она слушала. Они были вместе, как ключ и замок. И я никогда не смотрел на нее, как на женщину. Светка для меня была как сестра: шумная, упрямая, добрая, с глупыми книжками под подушкой. Мы дрались, смеялись, таскали друг друга за рукава, но это было… не то.

Козлов отступил на шаг, поправляя свои золотые часы. Сплюнул кровь из разбитой губы на пол.

– На ринге ты герой, Сань. Ты к победам привык. Вот только я… – его глаза оставались холодными без страха и покорности. – Я привык к похоронам. Даже знаю в чем ты будешь лежать в гробу.

– Смотри сам туда не ляг, Козлов. Ты знаешь где выход, – жестко ответил я.