– Ну что еще? – сердится на меня.

– Кто эти люди?

– Я же сказала. Это мои друзья из Европы, я их хорошо знаю.

– Откуда?

Недовольно морщится, будто объясняться не привыкла. Вообще, мне казалось, Литвинов – строгий отец. Видимо, недостаточно.

– С Кензо и Бахой мы учились вместе в колледже в Вене, а Петр – это двоюродный брат Кензо.

– И ты решила привести их домой?

– А ты… – скалится, но послушно выплевывает: – … извините, вы, знаете, сколько стоит аренда студии для записи клипа?

– Даже думать об этом не собираюсь.

– Ну… вот, – подтягивает съехавшую с плеча кофту. – Мы ничего такого не делали, просто записывали видео под музыку.

Пиздец.

И эти тоже, ляхи… за другую команду играют, что ли? Вообще ничего не екает в штанах? Да в двадцать лет, окажись я рядом с такой вкусной девочкой, точно бы думать ни о чем не смог, кроме как поскорее ее трахнуть.

– Ты правда не понимаешь, Эмилия? – чувствую, что надо здесь закругляться.

– Нет!..

– Ты привела в дом иностранных граждан. Не мне тебе рассказывать об обстоятельствах, в которых окажется твой отец, если данная информация поступит в Управление.

Нижняя губа скрывается за белоснежными зубами. Лицо становится виноватым.

– Ой, я об этом не подумала. Простите.

– Принеси сюда документы своих друзей. Я проверю.

– А вы их точно не заберете?..

– Эмилия…

– Ладно-ладно, – поправляет волосы и разворачивается к двери.

Почесывая подбородок, наблюдаю, как она возвращается и, вильнув бедром, чтобы не врезаться, обходит стол. Остановившись рядом, отдает мне документы.

В нос проникает приторный запах сладкой ваты. Избавляюсь от него, откашливаясь.

У Эмилии же рот не затыкается.

– Это Кензо. Его Мстислав зовут. Это Баха. Он родился в Абхазии, потом переехал в Польшу с семьей. Это Петр… – замолкает наконец-то, пока я проверяю штамп о въезде и наличие визы. – Ой… ахах… Сувалки, – заливисто смеется прямо над моим ухом, чем страшно раздражает. – Забавное у него место рождения…

Детский сад, штаны на лямках.

– Отдай документы и выпроводи их. И давай без шуток, чтобы отец меня сюда не гонял.

– Угу.

Закрыв окно, хватаю плащ.

Из прихожей слышатся недовольные голоса: выхожу проконтролировать.

– Ты с кем-то из них встречаешься? – спрашиваю, когда дверь за шумными поляками закрывается.

– Не ваше дело, – гордо задирает подбородок.

Тоже верно.

– Вы можете не рассказывать отцу?..

– С чего вдруг мне тебя покрывать?

– Все ведь хорошо, а папа будет нервничать. У него слабое сердце, сами знаете.

– Теперь даже понял по какой причине.

– Я серьезно.

– Ладно, – киваю, хватаясь за ручку на двери и в последний раз осматривая квартиру.

Девочка неожиданно приближается, берётся за мое предплечье и задевает щеку губами. Прикосновение почти невесомое. Нахмуриваюсь.

– Спасибо, дядя Ренат, – явно язвит. – До свидания, дядя Ренат.

Сучка.

– Телефон включи, – грубовато прощаюсь и стараюсь не дышать, но аромат сладкой ваты шлейфом несется за мной.

Глава 3. Эмилия

На веранде модного столичного ресторана в этот летний день совсем немного людей, и это радует, потому что настроение стремится к критически низкой отметке. И даже встреча с одноклассником, которого я не видела больше года, уже не радует.

Хочется домой.

– Только не реви, Эмили, – хмурится Сема, пристально разглядывая мое лицо.

Опустив телефон на белую скатерть, откидываюсь на мягкие подушки. Холодная ткань приятно охлаждает кожу на пояснице.

– Я никогда не реву, Черепанов, – стискиваю зубы. – Будто ты этого не знаешь.

– Знаю, конечно. Даже когда ломаешь ногу. Я сам видел. Ты бездушная машина, а не человек, Литвинова.

Киваю удовлетворенно. Так-то.

Шуточки парней по поводу моей слабости всегда ужасно раздражают. Люди придумали какие-то глупые стереотипы про женский пол, типа мы все должны быть нежными фиалками, которые падают в обморок от легкого дуновения ветерка.

А это, в моем конкретном случае, вообще не так. Я обожаю риск, скорость и ощущение выброса адреналина в кровь.

Семен снимает темные очки и, ухватившись за ворот своей футболки, трясет им, чтобы хоть немного охладиться.

Жара в Москве такой силы, что асфальт вот-вот расплавится. Я из шортов и топов не вылезаю.

– Просто ты, я так понял, мечтала попасть в тот продюсерский центр. И клип у вас с поляками неплохой получился. Быстро смонтировали?

– Две недели.

– Жалко, что не взяли, – заключает.

– Ой, да кому нужны эти продюсеры, Сем. Сейчас можно и без них. Я решила вести соцсети, и у меня уже даже есть один заказ на корпоратив, – играю бровями и возвращаю лямку от топа на плечо. – В субботу с парнями едем загород. Платят там отлично, сыграем каверы и заработаем на студию, чтобы записать еще пару песен.

– Это с какими парнями? С теми же, с которыми клип снимала?..

– Да. Баха и Кензо классные музыканты – самобытные, талантливые, я от них в восторге.

– Их же трое?.. Ты говорила по телефону или я что-то напутал.

– А, да… Еще Петр, но он вообще в музыке ничего не понимает.

– Тогда чего таскается за вами?

– Так… за компанию, – тянусь к трубочке и отпиваю ледяной, клубничный мохито, замечая высокого мужчину, который идет по проходу и глаз с меня не спускает.

Хм.

Обычный вроде. Льняной деловой костюм, модные очки, в руках черный айфон и ключи от машины. Когда проходит мимо, чувствую, что затылок начинает припекать. Не по себе становится.

Это что еще такое?..

Тянусь к сумке, и среди тонны жвачек, бумажек с записанными на них песнями и салфеток ищу свое зеркальце.

– У меня лицо чистое? – спрашиваю у Семы, пока не нахожу.

– Чистое, – кивает он. – А что?

Нашла.

Разглядываю свое отражение, чтобы убедиться самой – все чисто, и высовываюсь из-за зеркальца.

– Мужик тот, – закатываю глаза и чуть отклоняю голову. – Так на меня посмотрел… Я подумала, вдруг когда ела пасту, лицо сливочным соусом замарала.

– Литвинова – ты кадр! – хохочет Черепанов, ероша светлый ежик на голове. – Реально не понимаешь, почему на тебя мужики смотрят?..

– И почему же? – закидываю зеркало обратно в сумку. – Раз ты такой умный – скажи мне.

Семен приближается, нависая над столом, и складывает ладони вокруг рта:

– Потому что хотят с тобой трахаться!

– Думаешь?.. – округляю в ужасе глаза.

– Я знаю!

Тоже наклоняюсь к столу.

– И ты хочешь? – прищуриваюсь.

– Я – нет, – Сема отваливается на спинку дивана, закидывает ногу на ногу и отвечает вполне серьезно. – Во-первых, ты бро, а с бро не трахаются. Во-вторых, у меня девушка есть.

– Ого, – чувствую легкий укол дружеской ревности. Никаких чувств к Черепанову у меня нет. – И кто она?

– Моя соседка, в одном подъезде живем.

– Фу… Как скучно, Семен! – вздыхаю.

Теперь все мои мысли устремляются к другому мужчине. Нет, на этого, с ключами и айфоном мне глубоко все равно. Трахаться он хочет. Пусть губу закатает.

Я…

Снова думаю об Аскерове Ренате Булатовиче.

Четко помню, как увидела его в первый раз, в нашей квартире. Мне тогда было десять лет, а ему… наверное, около двадцати пяти, и он вообще меня не замечал. Безусловно красивый, всегда серьезный, высокий мужчина с темно-серыми глазами, которые мне отчего-то всегда хотелось обратить в свою сторону. Это, возможно, что-то детское, неосознанное, но каждый раз, когда я, возвращаясь из школы, видела темно-синюю машину у нашего дома, испытывала жгучий интерес. Запретный…

А еще в присутствии Рената мне становилось не по себе. Думала, после колледжа и возвращения в Москву все пройдет, но нет. Не прошло. И Сема здесь со своими рассуждениями.

У меня всегда было много друзей. Подруги – ни одной. Что это – невезение или результат армейского воспитания отца? Не знаю.

А что, если Аскеров так странно на меня смотрел, потому что тоже хотел со мной… ну…

Черт.

Что за мысли у тебя, Литвинова? И зачем ты рылась в вещах отца, чтобы найти номер телефона его друга-сослуживца?

– А как там Давид Андреевич? – спрашивает Сема, когда мы прогуливаемся по набережной после обеда.

– Нормально, – отвечаю, строго зыркая на проходящего мимо парня. Он пялится на мою грудь.

Когда это произошло?.. Когда все изменилось?

Пожалуй, в Европе.

Там, вдали от отца, я начала носить более откровенные наряды. Девчонки в кампусе вели себя довольно развязно, я, естественно, ничего такого не позволяла, но манеру одеваться и ухаживать за своей вполне заурядной внешностью переняла.

– Ты говорила, отец в командировке? Надолго?

– А…да. Скорее всего до осени. А может и до зимы…

Глава 4. Эмилия

Устроившись на идеально заправленной постели, перекатываюсь на живот и подкладываю под грудь подушку. Обложка нового блокнота переливается из-за мерцающих страз. Вообще, я не очень люблю все эти штучки, но тут не сдержалась и купила.

Вывожу ровным почерком на первой странице:

МОИ ПЕСНИ

Автор-исполнитель

Эмилия Литвинова

Рассматриваю эту надпись под разными углами. В голове шум моря, сменяющийся гулом заполненного зрительного зала…

Нравится.

Мурашки по коже.

Перелистываю запись и… зависаю минут на тридцать. В голове куча мыслей, целая мусорка из слов и рифм, но конкретных на ум не приходит.

Стихи я пишу лет с двенадцати. Может, ничего выдающегося, однако мне нравится творчество. Нравится оставлять на бумаге свой след. Порой даже легче становится, потому что таким образом можно кому-то высказаться.

Говорят, для того чтобы написать что-то стоящее, нужно влюбиться и потерять свою любовь, ощутить бесконечную радость, и ошеломляющую боль – только так сможешь прочувствовать текст и стать его проводником в этот мир. Может это и так, но я пока не влюблялась. Сложно кем-то увлечься, когда парни, которые тебя окружают, такие, в хорошем смысле, придурки.

Реально как дети.

У меня куча чатов в мессенджере. Школьный, болталка с секции борьбы, чат второй смены загородного лагеря и группа студентов колледжа. Все они состоят из пацанов примерно моего возраста, и они там тако-о-ое обсуждают, что желание влюбляться сразу пропадает. Могут и по внешности девушки проехаться. Я смотрю – вроде симпатичная, а чего только не напишут: ноги кривые, усы на лице, жопа плоская. Ужас. Я такие сообщения просто игнорирую и, вообще, в последнее время стараюсь появляться реже.

Долго вымучиваю хоть что-то, но получается бред, поэтому закрываю блокнот и иду пить чай. В квартире пусто и тихо, но я к этому привыкла. Из-за включенного чайника поздно слышу звонок, бегу в комнату за телефоном и, вернувшись обратно, набираю отцу:

– Да, пап, привет. Звонил?

– Чего так долго отвечаешь? Чем там занята? – он без приветствий подозрительно спрашивает.

– Да вроде быстро…

– «Вроде». Ну, как ты там? Все бездельничаешь?

– Почему это бездельничаю? – обижаюсь.

– Частушки все свои поешь?

– Да какие частушки?

– Ладно, не начинай. С университетом что? Помощь нужна?

– Нет, пап, помощь не нужна, – отчитываюсь. – Я сама. Экзамены ведь сдала. Должна поступить.

Оказалось, после европейского колледжа, куда отец меня отправил из соображений безопасности и по согласованию с руководством Управления, поступить в столичный вуз не так-то просто. Пришлось вернуться в марте, чтобы сдать единые государственные экзамены.

– Ну, давай…

– Пап, помнишь, я тебе говорила, что у нас дома душ не работает? Что-то с лейкой…

– Помню-помню, – ворчит. – Пришлось Аскерову звонить, куда тебя девать? Обещал сегодня решить вопрос.