Убедившись, что зубастый сусанин вряд ли теперь скроется из виду, Нича стал поглядывать по сторонам. Тогда-то он и заметил, что лес опять взялся за старые фокусы. То тут, то там вновь замелькали «нарисованные» деревья. Да и обычных стало негусто. Впрочем, приглядевшись внимательней, Нича увидел, что они тоже не настоящие, разве что их «рисунок» был более реалистичным.

Тогда Нича посмотрел под ноги. Та же картина наблюдалась и здесь – тропинка выглядела бурой однородной полосой, проведенной по холсту широкой кистью. Сам холст был тоже бурым, но темней, с примесью зеленых, серых и почти черных пятен. В результате минут через десять ходьбы эти краски перемешались, стали практически однородным серым полем, по которому бежала ставшая уже не бурой, а тоже серой, только чуть светлее, рваная полоска, бывшая когда-то тропинкой. Звуков шагов слышно не было, словно под ногами была плотная резина или каучук. Но земля не пружинила, она ощущалась подошвами как абсолютно ровный и гладкий пол, совсем не скользкий, словно и впрямь резиновый. Шагать было очень комфортно и даже приятно.

Деревья, в прямом смысле этого слова, тоже исчезли. Вместо них вокруг виднелись черные закорючки и кривые палки, которые с очень большой натяжкой и хорошо развитой фантазией можно было назвать лесом. А над всем этим раскинулось такое же ненормальное небо. Оно было однородно белым. Не затянутое белыми облаками, а белым само по себе. Но сравнивать его с разлитым молоком язык тоже не поворачивался. Молоко было все же вещественным, даже на вид осязаемым, имеющим некую плотность. Это же дурацкое небо никакой плотности и вещественности не имело. Скорее, его можно было сравнить со светом. Но неярким, рассеянным, хотя освещенность оно в итоге давало примерно такую, какой и положено быть в это время суток в облачную погоду.

Еще одной странной особенностью было полное отсутствие насекомых и вообще какой-либо живности. Не считая волка, разумеется. Еще только войдя в лес, когда тот выглядел вполне реально, Нича приготовился к атаке мошкары и комаров. Однако до сих пор он ни разу не услышал даже комариного писка. Это, конечно, было плюсом, но почему-то напрягало и настораживало. Как и полное отсутствие каких-либо запахов… Теперь наконец ему стало понятно, чего же ему с самого начала не хватало в этом ненормальном месте. В лесу должно пахнуть! Свежей и прелой, прошлогодней, листвой, хвоей, грибами, каким-нибудь можжевельником, черт-те знает, чем еще!.. Даже с закрытыми глазами можно понять, что ты в лесу, – по одному лишь запаху. Тут же не пахло ничем. Абсолютно!

Нича невольно сбавил шаг. Идти по этому «лесу» дальше ему расхотелось. Он оглянулся. Соня и Виктор заметно отстали – гулять по лесу в туфлях девушка явно не привыкла. Причем шли они теперь вместе, держась за руки, словно влюбленная парочка. Нича остановился, почувствовав, как внутри царапнуло чем-то холодным и колючим, словно взгляд их четвероного провожатого.

Впрочем, едва парень с девушкой подошли ближе, он понял, почему Витя держал Соню за руку. Скорее всего девушка просто-напросто боялась того, что теперь их окружало. Она даже не смотрела по сторонам, уткнув взгляд себе под ноги. Но и внизу ничего радостного она тоже не видела. Однако стоило отдать Соне должное: она все-таки шла, и шла молча.

Когда Соня и Виктор поравнялись с ним и остановились, Нича заговорил с девушкой первым.

– Не бойся, Сонь!.. Ничо так, земля держит, – для убедительности притопнул он, – дышать есть чем, а что черно-белый примитивизм нам стали показывать, так не ужастики ведь – и то ладно.

– А я не боюсь, – подняла на него полные тоски глаза девушка. – Мне просто тошно от всего этого, – бросила она взгляд в сторону. – Я так надеялась, что все это кончилось!..

– Скорее мы кончимся, чем это, – буркнул Виктор, отпустив наконец Сонину руку.

Нича хотел было отчитать начинавшего уже откровенно его раздражать нытика, но подумал, что этим еще больше испортит Соне настроение. А потому бодро, даже, пожалуй, слегка преувеличенно, выдал:

– Все будет хорошо, вот увидите! Узнать бы только, куда мы попали, почему и зачем, тогда и как назад выбраться придумаем. А чтобы узнать – надо смотреть и анализировать.

– Чего тут смотреть-то? – спросил Витя. Не ехидно и не ворчливо – скорее, безнадежно-печально.

– Хотя бы то, что он нам хочет показать, – сказал Нича, кивнув на волка, который, вернувшись к отставшим путникам, напряженно-нетерпеливой позой призывал их идти дальше.

* * *

А дальше упомянутый Ничей примитивизм стал превращаться и вовсе в абстракцию. Не было уже вокруг никаких деревьев – ни настоящих, ни даже условных загогулин и черточек. Теперь мир перед тремя людьми и волком делился на светлый верх и темный низ. Причем низ с каждым шагом становился все менее однородным, напоминая, скорей, широкую реку в ледоход. Темно-серая, почти черная поверхность буквально расползалась под ногами на куски. Но не раскалывалась, как лед, а словно таяла, как сахар в горячем чае.

Нича наклонился и коснулся «льда» пальцами. Тот был совсем не холодным и будто слегка шероховатым, словно пемза или очень мелкая наждачка. Нича надавил посильней, и ладонь вдруг резко провалилась вглубь, отчего он едва не упал. Ощущение было неприятным, словно «лед» состоял из микроскопических живых частичек, которые суетливо расступились, избегая встречи с «пришельцем». Нича быстро выдернул руку и машинально вытер ладонь о джинсы.

Сначала серые «льдины» были достаточно большими, по ним можно было вполне безбоязненно шагать, однако вскоре они стали такими, что ступать уже приходилось со «льдины» на «льдину», а то и прыгать, поскольку расстояние между кусками бывшей поверхности здешнего мира быстро увеличивалось, что с учетом уменьшения их размеров грозило привести к тому, что путники через короткое время попросту утонут. Если в том, в чем таяли «льдины», можно было утонуть. Поскольку то, что открывалось снизу, ничем не отличалось от того, что уже давно красовалось сверху. Небо. Одно сплошное белое, идиотское, невзаправдашнее небо!

И вот случилось то, что неминуемо должно было случиться, – не успел спрыгнуть с быстро таявшей «льдины» Виктор и с криком рухнул в белесое нечто или, скорее, ничто. Испуганно вскрикнула Соня, екнуло сердце у Ничи. Он даже на мгновение зажмурился, но, открыв через мгновение глаза, с удивлением обнаружил, что ничего с Виктором не случилось. Он как упал навзничь, так и лежал, раскинув руки и ноги, словно плыл на спине в теплом ласковом море, да изумленно хлопал глазами.

– Ничо так… – выдавил Нича и, наклонившись, протянул парню руку, чтобы вытащить его на свою «льдину». Но тут и она, стремительно подтаяв, разделилась надвое, и разлом прошел как раз под Ничиными ногами, так что и он оказался стоящим непосредственно в (или, может быть, на?) небесном псевдомолоке.

Испуганно глянув под ноги, Нича так и не смог определить, стоит ли он вообще на чем-либо или просто-напросто висит в некой белой – но в то же время прозрачной, поскольку он прекрасно видел и Виктора, и падающую со своей растаявшей «льдины» Соню – субстанции.

Нича хотел подойти к девушке – и не смог. Идти было попросту не по чему. Ноги месили пустоту, не приближая его ни на сантиметр к цели! Самое странное, что свой вес он при этом продолжал ощущать. А еще более странным было то, что он совершенно не испугался произошедшего. Может быть, потому, что, когда нет ничего – бояться нечего? Или сознание капитулировало перед непонятным и невозможным и послало все чувства куда подальше в связи с полной бессмысленностью и бесполезностью как-то реагировать на происходящее.

Впрочем, нет, кое-какие чувства остались. Например, любопытство. Не яркое, а примерно такое, когда смотришь средней увлекательности фильм – вроде бы ерунда, но в то же время интересно, чем же все это закончится.

А еще ему стало любопытно, куда подевался волк? И что это за дом, возле которого они, оказывается, прохлаждаются? Обычная, на первый взгляд, пятиэтажная «хрущевка»… Да и на второй и на третий – тоже. Пять этажей, шесть подъездов. На бетонном крыльце одного из них как раз и сидит пропавшая серая зверюга. И смотрит на людей с осуждением, словно на своих бестолковых капризных волчат. Даже порыкивает. А чего рычать, когда им идти не по чему? Хотя нет, снова откуда-то нанесло «льдин», по ним вполне можно допрыгать до волка. Другое дело, надо ли?

Нича оглянулся. Сзади вырастали, беззвучно сталкивались, таяли и снова появлялись темно-серые «льдины». Если прищуриться и посмотреть сквозь ресницы, казалось, что варится странная, с почти черной пеной, каша на молоке.

Ниче вариться в этой каше совсем не хотелось. Тем более дом впереди казался таким реальным и надежным. Даже несмотря на поджидающего волка. А что волк? Ну, волк и волк. Тоже настоящий. Не съел же он их до сих пор!..

Витя и Соня давно поднялись на ближайшие «льдины» и молча поглядывали то на дом, то на Ничу. Без слов было понятно, что остается делать. Нича тоже взобрался на одну из «льдин», оценил расположение темных островков между нею и подъездом с волком.

– Ничо так, – удовлетворенно кивнул он и, окинув взглядом притихших спутников, бодро мотнул головой: – Попрыгали!

Часть вторая. «Хрущевка»

Там и звуки и краски – не те,

Только мне выбирать не приходится —

Видно, нужен я там, в темноте, —

Ничего, распогодится!

В.С. Высоцкий

1

Дом выглядел самым что ни на есть настоящим. Не нарисованным, жилым. На первый взгляд Ниче показалось, что это дом его родителей – тот самый, где прошло все его детство, юность и большая часть взрослой жизни. Даже подъезд, на крыльце которого сидел волк, был вторым, как у родителей. У Ничи вздрогнуло сердце: а вдруг?.. Но нет, все-таки нет. Дом только казался похожим на тот, как похожи друг на друга все однотипные дома.

Нича и Соня стояли на бетонном крыльце, Виктор – позади, на ступеньках. Нужно было открыть дверь и войти в подъезд, но никто почему-то этого не делал, словно каждый понимал, что за этой дверью скрывается нечто такое, что перечеркнет их представления о мироздании вообще и о роли в нем каждого из них в частности. Конечно, такими понятиями вряд ли кто в тот момент думал, но конкретно у Ничи ощущения были похожими.

Первым не выдержал волк. Он ткнулся холодным носом в Ничину ладонь, поймал его взгляд и выразительно посмотрел на дверную ручку. Нича вздохнул, набрал в грудь воздуха и потянул дверь на себя. Волк прошмыгнул в подъезд. Нича вспомнил, что волки обладают почти сверхъестественным чутьем и никогда не сунутся туда, где может таиться опасность. А раз так, то и…

Он шагнул в подъездный сумрак следом за зверем. За ним последовали и Соня с Виктором.

На первом этаже волка не было. И все-таки Нича подошел к одной из дверей и позвонил. Лишь когда за ней послышалась трель звонка, до него дошло, что этого «по правилам» не должно было случиться. Ведь дом стоял невесть где, отрезанный от всех коммуникаций, в том числе и от линий электропередач. Почему же зазвонил звонок? Или же этот дом был все же не тем, чем казался? Что в общем-то неудивительно. Какие уж тут могут быть правила, если они давно кончились! В тот самый момент, когда маршрутка номер шесть вылетела на встречную полосу, она вылетела заодно и из привычного мира, а там, где она очутилась вместе с четырьмя пассажирами, если и действовали какие-то правила, то уж точно не те, к которым они привыкли.

На звонок, впрочем, никто не ответил. Нича дернул дверную ручку – дверь оказалась запертой. То же самое он проделал с двумя другими дверьми – и с тем же самым результатом.

– Пойдемте! – послышалось сверху; Соня уже поднялась этажом выше. – По-моему, он нас куда-то зовет.