– Заходите, заходите! – радостно встретил их Александр Васильевич, приподнимаясь из-за стола, на котором были разложены толстенные книги. – Жена! – крикнул он в глубину дома. – Вели принести гостям чаю с пышками.

– С пышками? – воскликнул Ганя пораженно, не веря своему счастью.

Александр Васильевич рассмеялся.

– С пышками, с пышками. Вы садитесь. Книги убрать не могу пока, но вы тут поместитесь…

Они послушно уселись с другого края стола. Лена, жена Александра Васильевича, сама разлила им чай, затем принесла и блюдо с пышками. Алана не очень любила сладкое, но выпечка была такой воздушной, мягкой и ароматной, что она сама не заметила, как съела несколько штук.

– Ешь, ешь, – засмеялась Лена, заметив ее смущение. – Ты, Алана, худющая, смотри – ветром сдует, и все.

Алана выдавила на лице мимолетную улыбку и уделила все внимание недопитому чаю. Она не считала себя худой, хотя если сравнивать с необъятным телом Лены и ее дочерьми, формами напоминающими эти самые пышки, то ее, конечно, меньше.

После чаепития Лена, сунув Гане блюдо с остатками выпечки, повела его к Оле и Насте. Хотела сначала и Алану с собой утянуть, но Геван дал понять, что она останется с ними. Лене не удалось скрыть недовольство – у русских женщины редко когда участвовали в деловых разговорах, а именно таковой и предстоял.

Александр Васильевич уже несколько лет организовывал торговлю в их районе. Вызнавал нужды, искал поставщиков, договаривался о вариантах обмена. Попутно подыскивал русских помощников для тунгусов и, что бывало гораздо чаще, тунгусских – для русских, разрешал конфликты и споры. Здесь его уважали все, и пусть другие люди занимались почти тем же, если бы кто спросил, кто среди здешних торговцев главный – любой бы указал на Александра Васильевича. Сам он был вторым сыном в богатой купеческой семье, которая до сих пор вела успешные дела в Москве. Но Александр Васильевич, по случаю попав в малолетстве в Сибирь, влюбился в нее с первого взгляда и рано задался целью устроить дело именно в этих краях, причем не где-нибудь в Красноярске или Томске, а подальше, на отшибе, где пока ничего нет, но, свято верил он, «обязательно будет». И оттого, что он выбрал такой, непростой путь, его уважали вдвойне. Только семья его была не очень довольна. «Император насильно людей в Сибирь отправляет, а мы, дураки, сами поехали», – ворчала его старшая дочь Настасья.

И, наконец, Александра Васильевича любили за то, что он с уважением относился к обычаям тунгусов и от своих соотечественников требовал того же.

– Что, Алана, наследницей будешь? – спросил Александр Васильевич полушутя.

Алана равнодушно пожала плечами.

– Пусть познает потихоньку, – сказал Геван. – Не захочет сама заниматься, так другим передаст.

– Как скажешь. Так, что-то нужно тебе? Или предложишь что?

– Ружья нужны и патронов побольше.

Александр Васильевич принялся листать одну из своих огромных книг.

– Это тебе повезло. Совсем скоро к нам большой человек приезжает, обещался привезти. Давай запишу, сколько вам…

С четверть часа они перекидывались цифрами – сколько ружей, сколько патронов, сколько взамен шкур и мяса, когда именно каждый получит свое, какие задержки допустимы. Алана знала, что обычно отец не торгуется, однако сейчас он согласился на условия с заметным колебанием.

– В чем дело? Сложности есть? – насторожился Александр Васильевич.

– Пока нет… Боюсь только, сезон не очень хорошим выйдет.

– Почему?

– Из-за Черных людей. Они пока не подходят к нам, но страх есть. И в ту сторону, ты сам слышал, нам запретили ходить.

Александр Васильевич задумчиво покивал и отложил перьевую ручку.

– Ты знаешь меня, не хочу лезть со своим уставом в чужой монастырь. Но страха вашего не разделяю. Из наших пока никто их не видел, но ваши говорят, они как обычные люди по виду… Явно не черти и не привидения. Почему просто не подойти к ним и не спросить, чего им тут нужно?

– Так оно ясно, что им нужно.

– Да, помню, по-вашему, они предвещают беду. Значит, стало быть, вестники. Но ведь если не взять у гонца письмо, весть от этого не исчезнет, верно?

Геван ссутулил плечи.

– Я охотник. Не мое дело думать о таких вещах. Улгэн говорит, они прокляты, и что духи не велят с ними общаться.

– Ладно, я потом сам с Улгэном поговорю…

– Простите, – подала голос Алана. – А к другим народам они никогда не приходили? К вам, например?

– Ах, Алана, Алана, – Александр Васильевич задорно ей подмигнул. – Умненькая ты! В гимназию бы тебе. Лично я о Черных людях никогда раньше не слышал, но подумал о том же, что и ты. Послал несколько писем, вот, жду ответов. Придут с чем-нибудь полезным – обязательно дам вам знать. Сомневаюсь, впрочем. А по поводу добычи не волнуйся, – обратился он к Гевану. – Если не получится Улгэна убедить, сочтемся так, чтобы все остались довольны.

Геван поблагодарил, они пожали друг другу руки.

– Пойдем теперь к Антону зайдем, – предложил Александр Васильевич. – Это его брата мы ждем с товаром. Поговорим. Может, кстати, у него еще остатки с прошлого заезда остались…

Алана с ними не пошла: сказала, что побудет пока здесь, вырвет Ганю из загребущих рук Ольги и Настасьи. Александр Васильевич горячо ее поддержал:

– Правильно! Эх, замуж девкам пора бы, чтобы своих нянчили, но как посмотришь, что с Ганькой вытворяют – так и страшно за внуков, честное слово!

Геван ничего не сказал – по обыкновению, считал забавы девчонок детскими играми, не стоящими внимания.

Они ушли. Алана, ободренная Александром Васильевичем, направилась в комнату к его дочерям. Из-за плотной занавески, которая заменяла дверь, доносилось приглушенное хихиканье. Алане оно совсем не понравилось; она нахмурилась и отдернула занавесь в сторону.

Ганя сидел на сундуке, завернутый в цветастые платки и обвешенный бусами, словно барышня с южного востока – картинки с такими однажды показывал один заезжий путешественник. На щеках у Гани были следы сахарной пудры и шоколада. Глаза – сонные, полуприкрытые. Он слегка покачивался из стороны в сторону, а Ольга и Настасья от души над ним потешались.

– Ганя! – Алана тряхнула брата за плечо. – Что вы с ним сделали?

– Не кипятись, – фыркнула Ольга. – Просто пышек объелся. И как столько влезло!

– И конфет, – добавила Настасья. – Они, наверное, забродили немножко.

Алана принялась сдирать с Гани платки, бусы и прочие украшения. Он не пытался сопротивляться, только сонно улыбался и вяло что-то бормотал. Ольга поперхнулась смешком и, предупреждая взрыв гнева, спросила:

– О чем говорили? Оленей торговали? Или жениха тебе подыскивали?

Алане захотелось осадить их, и она бросила:

– О Черных людях.

Расчет был на то, что девушки испугаются и станут вести себя посерьезнее. Но куда там – Настасья и Ольга переглянулись с довольно скучающим видом.

– Чего говорить, – протянула Ольга. – Ясно, что беглые.

– Кому ясно?

– Да всем. Кто сюда по своей воле притащится? – она вздохнула, вспомнив свою светлую и красивую комнату в далеком Санкт-Петербурге. – Надолго они здесь не задержатся. Нам Димка говорил.

Димка тоже был отпрыском русского торговца – уже взрослый, он пытался освоить отцовское дело, как поговаривали, без особого успеха, и чаще просто слонялся без дела.

– Димка? – переспросила Алана. – Он-то откуда знает?

Настасья огорошила:

– Так он у них был. С вашим Дыгияном. Эти, Черные, сказали им, что скоро уйдут.

Алана попыталась унять быстро забившееся сердце и сдернула с Гани последний покров – не платок даже, а вышитую салфетку.

– Чего ты яришься? – спросила Ольга. – Вот, возьми красивенький. Дарим.

Алана машинально взяла протянутый розовый платочек, что-то пробормотала.

И Димка, и Дыгиян были достаточно бестолковыми и могли соврать, чтобы покрасоваться перед девушками. Если так, то затея провалилась – ни Настасья, ни Ольга явно не были впечатлены появлением этих странных людей.

По первости перепугавшись, Алана усомнилась, что это правда. Димка никогда бы не дошел до Черных людей один – с тайгой он был знаком скверно. Пару раз ему поручали собрать валежник у самого края леса, и оба раза его пришлось искать всем миром. «В трех соснах заблудиться может», – говорили русские, и эта нелепая поговорка всегда удивляла и смешила. Дыгиян – совсем другое дело, однако он не отличался особой смелостью, и едва ли посмел нарушить запрет Улгэна.

Успокоив себя, Алана поставила Ганю на пол и за руку потянула его прочь.

11

Ночью на бикит налетел ветер. Нежданный и необычайно сильный, он кружил по дворам, хлопал ставнями, дребезжал стеклами, с тихим свистом просачивался сквозь щели и трогал тела людей неприятной прохладой.

Алане снился сон. В нем они с Иничэном бежали по берегу Оленьего озера. Это было непросто – вокруг водоема росли деревья, поэтому игра в догонялки быстро превратилась в бег с препятствиями: приходилось огибать деревья и отскакивать в сторону от мест, где пропитанная влагой почва подавалась под ногами. Но и из Аланы, и из Иничэна била энергия – от сознания того, что они добрались до тайного и запретного места, куда никто не ступал многие сотни лет, – и ничто не могло остановить их радостный бег.

Наконец они, тяжело дыша, упали на островок сухой травы и забылись дремой. Алана знала, что спит, но в то же время видела со стороны и себя, и озеро.

Сначала все было спокойно. Тихо хлюпала вода. Мягко шуршали травы. С этими мирными звуками смешивалось ровное дыхание спящих.

Но потом взгляд Аланы скользнул в сторону, и ее пробрал страх.

Среди деревьев показался темный силуэт. Один. Второй. Третий.

Иничэн проснулся и закричал.

Громко хлопнула ставня. Алана подскочила на своей постели и не сразу поняла, от чего проснулась – от хлопка, сквозняка, лижущего голые ноги, или от ночного кошмара. Спросонья в голове было мутно, и она лишь через минуту осознала, что рядом хныкает Ганя. Должно быть, это он закричал, а ей приснилось, что Иничэн.

– Чего подвываешь? – прошептала Алана. – Родителей разбудишь.

– Мне плохой сон приснился.

– Мало ли. Мне тоже приснился, я же не кричу.

– Кричишь. Я слышал.

Алана помолчала. К шуму ветра прибавился собачий вой – недобрый знак. Сначала выла одна собака, потом присоединились другие. Ганя свернулся в тугой комочек, из-под шкуры выглядывала только его темная макушка.

– Ничего, – Алана погладила его по волосам. – Что тебе снилось?

– Иничэн.

Холодящая дрожь родилась где-то в животе и противно поползла вверх, словно сквозняк сумел пробраться внутрь.

– И что он делал в твоем сне?

– Не скажу.

Такого от Гани Алана еще не слышала и слегка оторопела.

– Что значит «не скажу»? Я твоя сестра. Говори.

– Нет.

В голосе Гани зазвучало недетское упрямство. Он с головой исчез под шкурой.

– Этот ураган из-за Черных людей? – спросил он через минуту.

– Не говори глупостей, – сказала Алана, хотя сама не была в этом уверена.

Как не подумать об этом после известия о том, что Димка и Дыгиян могли говорить с ними? Положим, сам Дыгиян не нарушал запрета Улгэна, но провел друга до нужного места. Что тогда?

К вою соседских собак прибавились отзвуки утробных стонов – подали голос олени. Это было уже совсем нехорошо.

Алана услышала, как встал отец, наказала Гане не выходить из дома и постараться уснуть, а сама вместе с подоспевшей матерью выбежала во двор, содрогаясь от холода раннего утра и мощных порывов ветра. Геван уже стоял на дороге, держа в руках ружье. Из других домов и чумов тоже показались вооруженные мужчины и встревоженные женщины. Все были напряжены, и Алана быстро поняла, почему.

Собаки не находили себе места, но никак нельзя было определить, что вызвало их беспокойство. Один пес сидел и выл, устремив морду к темно-серому небу, другой с лаем бегал меж домов, не обращая на людей ровно никакого внимания. Животных пытались усмирить, но бестолку.