Сания Шавалиева: Сто мелодий из бутылки

Серия «Городская проза»

Издательство благодарит «Литературное бюро Натальи Рубановой» за помощь в получении прав на издание книги.

© Текст. Сания Шавалиева, 2025

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025

Часть первая

Глава 1
Три бутылки монет

Февраль, 1966

Все помнят своё детство, но некоторые не желают его ворошить. Старые фотоальбомы прячут на антресоли и никогда не достают, с притворной ностальгией вздыхая о прошлом.

Другим же, наоборот, воспоминания о детстве – в радость.

…В автобусе постоянно трясёт, но для советских дорог это обычное дело. За окном тихо подрагивают заводские трубы, поселковые трущобы. Справа от водителя, на дерматиновой крышке двигателя сидит чёрная шуба из заячьего меха. Иногда шуба шевелится, заваливается в стороны, падает, хнычет. Никого из пассажиров живая шуба не пугает, потому что все понимают, что в её темноте уютно квартирует ребёнок. Над головой топорщится воротник, рукава торчат в стороны, ковром стелется подол. Когда дорога ровная, над воротником вылупляются голубые глаза, смотрят внимательно, неподвижно. Постепенно ресницы смыкаются, словно ребёнок засыпает, убаюканный слабой вибрацией машины и голосами пассажиров. Когда автобус начинает подниматься в гору, дитя вскрикивает, как будто подаёт сигнал, ведь чем больше крен, тем сильнее опасность скатиться с крышки в салон. Водитель пугается вслед за ребёнком, ловит скользкий мех, оборачивается к жене. Она бы и рада помочь, но у самой на коленях двое.

Колёса отрезают ровные метры дороги, они остаются позади обломками пути. Водитель давит на газ и молится, чтобы машина не заглохла на подъёме. Двигатель натужно урчит, вредничает, наполняет салон чёрным дымом. Но если включить двигатель на полную мощность, коробка передач на таком морозе точно не выдержит. Так и плетутся. Водителю ещё ничего – окно открыл, дышит морозным воздухом, а пассажиры таращатся слезливыми глазами, по-рыбьи шлёпают губами, распахивают рты до желудка.

Женщина локтем прижимает ребёнка к окну. Отличный способ застопорить падение. Отгибает воротник, всматривается: круглые глазки, шарик носа. Одежда не по размеру хороша тем, что детям невозможно из неё сбежать. Как мумию, завязали, утянули, застегнули.

По расписанию через полчаса надо быть у бани. Выгрузить одних пассажиров, загрузить других. Расписание – это условно. Никто никогда его не придерживается, потому что невозможно предугадать, какую ловушку устроит природа – то лавина сойдёт с горы, то лошадь с повозкой падёт поперёк дороги, то снежный буран завалит машины выше крыш. Но сегодня неплохо, всего минус двадцать без ветра, в небе серое солнце, пытается светить, но не может пробиться сквозь заводской дым. Ещё два рейса – и в гараж. Дома на ужин горячая картошка в мундире, селёдочка с хрустящей капустой…

Здесь суровые края. Тайга и горы, внизу Косьва. Река приправлена ядовитыми сбросами «коксохима», на зиму не замерзает. От жёлтой воды камни кажутся ржавыми. Речка мелкая, можно пройти вброд, но никто не рискует ступать в кислоту. Со слов стариков, пока добредёшь до другого берега, мясо сползёт с костей. Правда или только страшилки – непонятно. Но проверять на себе никто не собирается, дураков нет, а чужие здесь не шастают. Правда, говорят, один беглый зэк из Соликамска рванул напрямик, но ведь его не спросишь, может, и проскочил, а может, и пропал в воде. Охранники с собаками потоптались на берегу, потом дали круг через висячий мост.

Вокруг завода стоят бараки, в которых живут семьи заводчан. Коксовары – самые уважаемые, без них никуда.

– Вас забрать? – Водитель автобуса оборачивается к жене.

– Конечно, – пугливо вскидывает она голову. – Куда я с тремя? Околеем на морозе-е. Зойкина совсем кроха, хоть и в шубе-е.

– Зачем ты её взяла?

– Ага. Зойка уже два раза наших шоркала-а.

– Ладно. Тогда третьим рейсом заберу, – соглашается водитель.

– Сам тоже скупнись, четвёртую неделю не мывшись. Я тебе тоже бельё припасла-а. – Женщина говорит быстро, только окончания протягивает. Это привычка говорить на морозе.

– Ладно, посмотрим. Ах ты гад! Прям под колёса.

– Чего там?

– Да заяц. Жирный, как телёнок, – тихо вздыхает шофёр. – Я б лучше на охоту сходил, чем в баню.

Автобус цепляется за верхотуру. Слева – пологий обрыв к коксохимическому заводу, впереди – стрелка дороги к городу Кизел, справа – труба общественной бани. Всё беззвучно. Только позвякивают цепи на колёсах – размеренный металлический перезвон. Сейчас к нему добавится говор пассажирок, пока, одурманенные выхлопными газами завода и автобуса, они ждут, когда их выпустят на волю. Сейчас вдохнут стылого прозрачного воздуха. Здесь, на вершине дышать можно сколько угодно и как угодно. Короткими глотками, полной грудью, прикрыв глаза. Ребёнок дышит открытым ртом, языком ловит редкие снежинки.

Ребёнка зовут Асей Мурзиной. Автобус, шуба, баня, лимонад, коржик – это её первые осознанные воспоминания из детства. Чёрная шуба с перспективой «на вырост». Асе в шубе страшно, жутко и одиноко, как в брюхе у медведя. Она делает всё, чтобы избавиться от неё: орёт, дрыгается, сопротивляется, а если не помогает, устраивает истерику со слезами. В этой области Ася спец. Обычно помогает. Но что-то с этой шубой пошло не так. Шлепком по заднице Асе дали понять, что шуба остаётся с ней навеки. Пришлось показательно смириться и задумать пакость.

Упрямыми пальчиками долго подрывала боковые швы и вскоре предъявила матери одёжку, готовую помереть. Мать оказала шубе экстренную помощь, а Асе устроила экзекуцию: подарила её любимого ужика хорошему мальчику. Этот хороший мальчик подарок принял и потом злорадно играл с ужиком перед Асиным носом. Если ужика взять за хвост, то его голова двигалась из стороны в сторону. Когда Ася встречалась с грустным взглядом нарисованных глаз, чувствовала себя предателем. К вечеру ужик не выдержал жестокой игры и развалился на зелёные деревянные бруски.

Ася ненавидит, когда берут её игрушки. Как только кто-то покушается на её пупсика или ёжика, он сразу сталкивается с Асиной тёмной стороной. Отец будет ворочаться в кровати, накрывать голову подушкой, а тем временем Ася будет сидеть у него на животе, раздражённым ором под подушку требуя вернуть своё. Откуда, чёрт возьми, в её голосе столько силы?

Темнеет, в бане много народу. Долго сидят в предбаннике. Людей с собственными тазами пускают без очереди. Одна тётка зашла с большим жёлтым, у второй таз больше похож на кастрюлю: высокие борта с загнутыми краями, украшенные роскошными цветами. Жену начальника шахты с её импортным тазом сопровождают завистливые комментарии: «Ишь, вырядилась! Говорят, у них дома горшок из хрусталя». Кто-то удивлённо переспрашивает, и всезнайка заходится новыми подробностями. Она вещает про горы злата и серебра, которые начальник шахты тащит с работы: «В партком ходил, чтобы ещё комнату в бараке выделили. А зачем ему третья комната? А? Я вам точно говорю, алмазы он там прячет».

Если долго сидеть в общественном предбаннике, можно дождаться удивительных историй. Сегодня – про развратную Пелагею, которая родила неизвестно от кого. Тётка-сплетница, постоянно заправляя волосы под шаль, рассказывает подробности: «Люди не дураки, на мякине не проведёшь, все знают от кого – от пришлого инженера с кокса. В кино ходили, по улице гуляли. А хто ж, как не он?» После рассказа тётки начинаются дебаты: все осуждают, одна случайно заступается, все скопом набрасываются на неё, словно она и есть развратная Пелагея.

Ася сидит на деревянной скамейке. С потолка капает конденсат. Ася смотрит наверх: вся поверхность в водяных пупырышках. Плесень по углам, потолок в паутине трещин, в глубине которых таятся остатки солнечного света, в мареве стылого пара тусклые лампы без плафона висят призрачными шарами с размытыми краями. Прилетел мокрый шарик на нос, щеку и, наверное, на шапку и шубу. Чтобы шубе досталось больше, Ася ложится на скамейку, разжимает ладошки. На вкус капли прохладные, с примесью извести и металла.

Вскоре Асю поднимают, тащат, раздевают, усаживают в медный тазик с горячей водой. В руки суют резинового жёлтого утёнка. Давишь на бока – и получаешь бесконечное «пирк-пирк-пирк!». На дне утёнка металлическая пукалка. Ася долго её выковыривает. Без неё игрушка становится бездушной. Теперь через дырку утёнок быстро наполняется водой и легко тонет. Пока Ася пытается вернуть пукалку на место, вода остывает. Чтобы согреться, Ася начинает ёрзать, оглядываться. Выясняется, что вокруг много интересного: шум, гам, краны, вехотки из лыка, бруски мыла, голые тётки. Оказывается, все тётки разногрудые и разнозадые. Только одинаково таскают воду в тазиках, намыливают головы, трут бока себе и деткам. Рядом стоит ребёнок, его усердно мылят. Прямо перед глазами Аси в такт движению вехотки у ребёнка между ног болтается пальчик, у Аси такого нет. Присматривается к себе: точно нет. Тянется дотронуться. «Ты чего? Хулиганка! – Бледная тётка, ограждая детёныша от посягательств, переставляет его на другую каменную скамейку, продолжает старательно тереть. – Дашка, твоя девка цепляет моего Кирюшу». «Это не моя, Зойкина. Пусть мир познаёт. А ты свово Кирюшу отправляй в мужское отделение. У него уже… трёхчасовое время, а ты всё таскаешься с ним».

Дошла очередь и до Аси. Она крепится, судорожно поджимает губки. Орать бесполезно. Кругом чужие люди. Мыльная пена жрёт глаза, вехотка старательно сдирает кожу, чужие пальцы тянут её руки вверх, вытягивая тело в ленточку. Это не мойка, а какое-то наказание. Если доживёшь до конца без слёз и писка, то можешь законно чувствовать себя героем. Ася ещё не знает этих слов, но точно знает, что её ждёт награда – стакан лимонада с коржиком. Ради сладких пузырьков, бьющих в нос, крошек сдобного теста Ася готова претерпеть любые неудобства. Наконец её обливают прохладной водой, укутывают в полотенце, надевают штаны, кофты… шубу. Люди! Поймите, что в шубе невозможно держать лимонад и коржик.

Маленькими ладошками Ася сжимает стакан с обеих сторон, ко рту ей подносят коржик – она иногда откусывает, а если подносят неловко, хватает губами, ломает…

Почему-то именно таким было первое воспоминание из детства.

Июль, 2008

У Аси семейный бизнес, пятьдесят квадратных метров арендованного помещения, товара на сто тысяч рублей, стабильные продажи на три – пять тысяч в день, шесть лет работы без выходных. Целыми днями занята: моет полы, торгует, осваивает программу «1С», бодается с налоговиками, пытается получить кредит на развитие бизнеса.

Два раза приходили из банка для проверки. Для создания эффекта успешности и благополучия на складе разложила стопки носков по пустым полкам – получилось скудно и безлико. Если не дадут кредит, платить за аренду будет нечем. Ася всякий раз трепещет при появлении представителя банка. Молодой человек в синем школьном костюме в полудрёме прохаживается среди пустых полок, непременно перекладывает папочку с бумагами из одной руки в другую. Он уже знает ответ банка этим жалким предпринимателям, но, раз уж пришёл, надо показать стремление выполнить работу. Его напарник заполняет бланк требования.

– Фамилия?

– Мурзина.

Долго пишет.

– Отчество.

– А имени не надо? – удивляется Ася.

– Я записал. Фамилия Мур, имя Зина…

«Как же с вами, предпринимателями, сложно», – говорит его усталый взгляд.

Служащие банка уходят. Ася проходит вдоль прилавка, возвращает носки на место. Раскладывает аккуратно, на ощупь определяя качество: хлопок – тёплый, мягкий, уютно ложится в руки, синтетика – скрипучая, поразительно быстро собирает на себя пыль, но из-за яркого рисунка её берут охотнее – художнику-технологу удалось передать фактуру китайского дракона, сквозь которого просвечивает восточное солнце.