Ещё рано, покупателей нет. Ася долго стоит у окна, в который раз поражаясь работоспособности тушканчиков. Раньше по неопытности принимала их за мышей. Очень уж похожи: землистого цвета шёрстка, большие круглые глаза, приплюснутая мордочка. Только хвост и уши другие. Уши прозрачные, длинные, с ярко выраженным закруглением.

Тушканчики выбрали идеальное место для проживания. Не надо далеко ходить за пропитанием: слева – продовольственные базы, справа – территория молокозавода. За высоким бетонным забором тушканчики и не думают осторожничать: ночью промышляют по предприятиям, днём спят, активно строят норы, загорают.

Ася возвращается к компьютеру, открывает программу. Долго думает над ценниками. Каждый раз удивляется собственной алчности – хочется выставить огромную цифру, которая залатала бы все бюджетные дыры: продал носок – заплатил налог, продал платок – заплатил аренду, продал трусы – погасил транспортные расходы, и так до бесконечности. Но из-за конкуренции больше пятидесяти процентов накинуть не получается. А то и вовсе тридцать. Бесконечная беготня по кругу. А тут ещё новая забота нарисовалась. Из Узбекистана приехал дядя Гена (Гажимжян Шаруифуллович) и рассказал историю тридцатилетней давности. Выяснилось, что ему необходима Асина помощь.

Теперь от неё требуется максимально точно и ёмко вытянуть из памяти детские воспоминания. А их не так уж и много, и они скорее напоминают кладовку с ненужными вещами: чемодан с газетными вырезками, наклеенными на крышку, сундук с металлическими заклёпками и мышеловкой, одинокая серёжка… сломанный ужик.

Ася автоматически стучит по клавиатуре и понимает, что для удобства надо разделить воспоминания по категориям, как в архиве: до школы, в школе, Верхняя Губаха, Новый Город.

Хлопнула дверь. Зашёл невысокий мужчина в синем спортивном костюме. Долго ходил по торговому залу, остановился перед прилавком с мужскими трусами. Щупал, безжалостно мял ценник.

– Почём?

– Сорок три, – продублировала ценник Ася.

– Мой размер есть?

«Выше крыши! Сорок четвёртый – неходовой. Накопилось штук тридцать».

Вытащила из коробки пять упаковок.

– Это чего? – удивился покупатель аккуратно разложенному товару.

– Цвета. Выбирайте.

– Примерочная где?

– Трусы нельзя мерить!

– Я без примерки не могу! – вскинулся он в благородном гневе.

Ася извинилась, стала складывать упаковки в стопочку.

Он быстро выцепил чёрные с мелкими звёздами.

– Мне такой расцветки пять штук!

– Только двое, – обернулась она в зал и обомлела.

Посреди помещения на одной ноге скакал человек с голым задом, второй ногой он пытался попасть в трусы. Спортивные брюки лежали на прилавке, рваная упаковка валялась на полу. Пока Ася задыхалась от возмущения, мужчина, покачивая откляченным задом, уже неловко тянул трусы вверх.

– Вы что творите? – наконец выдохнула она.

Мужчина вздрогнул, обернулся, предстал перед ней всей своей неделикатностью.

– Нельзя же!

Он по-детски заканючил:

– Ну как? Без примерки? – Стал сучить ножками, путаясь в желании «снять или надеть».

Именно в этот момент в зал вошёл Асин муж Руслан вместе с её дядей Геной.

– Что это? – муж кивнул на бесштанного.

– Трусы меряет, – пожаловалась Ася.

– Так нельзя же! – удивился Руслан.

– Так и я о том.

Покупатель молчал, не отрывая взгляда от дяди Гены, который испуганно прятал пистолет в карман брюк. Под тонкой тканью пистолет топорщился и выглядел ещё ужаснее, чем наяву.

«Значит, купили?» – поняла Ася. Честно говоря, не верила, что такое возможно. Руслан с дядей поехали в магазин «Охотник» за травматическим оружием. Неужели так просто? Там были какие-то проблемы с документами, но Ася не вникала в подробности.

– Брат, помощь нужна? – золотые зубы дяди Гены сверкнули блеском кинжала.

Покупатель стянул трусы, путаясь в спортивках, попытался прошмыгнуть мимо дяди Гены.

– А купить? Кто ж после тебя возьмёт? Может, ты сифилисный какой? – дядя Гена перегородил дорогу, потянулся к карману.

Покупатель, вздрогнув, рискнул перейти на обвинения:

– Живодёры! Дерут в три шкуры! А вон там дешевле.

– Что ж ты, уважаемый, там не брал?

– Там нельзя мерить, – признался мужчина, потом тонко вскрикнул и боком-боком проскользнул на выход мимо Руслана.

Руслан с дядей шептались у окна. Дядя пояснял, как «травматик» можно переделать в боевое оружие, удивлялся, что Руслан до сих пор до такого не додумался. Руслан шутливо отнекивался, напрягал мышцы, показывая, что больше верит в свои кулаки – так мочканёт, что любой сдохнет. Но это больше для хвастовства. Руслан умел договариваться. От прямых столкновений с бандитами уходил в тень, считая, что лучше потерять копейку, чем сгинуть.

В последние годы случился небывалый падёж удачливых предпринимателей. Можно было в местной газете завести отдельную похоронную колонку. Падёж перекинулся на семьи бизнесменов и их любовниц. Городской бизнес таял на глазах. То тут, то там пополз чёрный слушок о братках-бандитах из двадцать седьмого комплекса.

Пока Руслан с дядей шушукались, Ася ставила чайник, обслуживала редких покупателей. С решением они тянули, но Ася не особо расстраивалась. На молокозаводе приближался обед. Скоро база наполнится говорливыми тётушками. Ограниченные стенами завода, они охотливо сбегали на соседнюю оптовую базу, чтобы по пути насладиться летней погодой, солнечным светом, а заодно прикупить то новую косынку, то семена, то игрушку детям. Целыми днями на работе, нет времени даже прошвырнуться по магазинам. А женщине без магазина – всё равно что рыбаку без реки.

Белые халаты молочниц стелились по базе предутренним туманом, свежими заплатами сквозных помещений. За возможность получить скидки из карманов вытягивали пакеты со сметаной, кефиром, сливками. Женщины быстро выбирали товар, незаметно пропадали. Что ни говори, но работа отражается на характере людей. Работницы молокозавода, как топлёное молоко, томились теплом, солнцем, сытостью. После них утренняя серость настроения превращалась в радугу.

Обеденный перерыв быстро заканчивался. Вокруг колыхались остатки толпы, долетали редкие голоса – Ася почти ничего не разбирала, но смысл был понятен: обсуждают цвета и цены. К прилавку с пряжей подошла женщина, на плече которой болталась самовязаная сумка с тремя синими маками. С утра пятый раз уже заходила, и всё одно и то же: нагло ковырялась в товаре, щупала мотки, прижимала к щеке, лбу, искала конец нити, наматывала на палец, проверяла нить на разрыв. Рядом в грустном ожидании всегда торчала подруга. Когда нахалка потянула из нутра мотка скатанную нитку, Ася открыла рот, чтобы заступиться за товар; к счастью обеих, подруга дёрнула хозяйку сумки с синими маками на выход. Зал опустел.

Руслан с дядей сидели у окна и, глядя друг на друга, улыбались и обменивались короткими, только им понятными фразами. За то время, пока Ася общалась с покупателями, щёки дяди Гены налились румянцем, словно с зелёным чаем выпил несколько чашек солнечного тепла и света.

– Есть охота, – пожаловался Руслан, – от чая в животе бурчит.

– Рыбный пирог будешь?

Пока резала пирог, хлопнула дверь – вошли покупатели. Ася потянулась за полотенцем.

– Давай я обслужу, – подорвался дядя Гена, – с детства не торговал. Отец жестянщиком был, я сам тапки шил. Мин якши сотувчи (я хороший продавец).

Вскоре из зала раздался заливистый женский хохот. Дядя балагурил с отменным азартом. У прилавка толкались люди, что-то спрашивали, он мгновенно придумывал нужные слова. Наверное, его золотозубая улыбка привлекала больше внимания, чем товар.

– Ай, краса! Аллах с тобой! Забирай! Всё забирай… Даром отдаю. Чек? Оп! Будет чек. Пять чеков дам. Шестой женой ко мне пойдёшь. Фокус-покус… жёлтый носок с синей каёмкой… Ах, красавица, ты совсем дура или на вид только? На кой ляд тебе носки с каблуками?

Ася прислушалась.

– Сама карга старая…

– Будь ты проклят!

– Сейчас там стрельба начнётся, – пошутил Руслан. – Ты куда?

– Посмотрю.

– Нож оставь.

– Да, да, конечно.

– Ты это видела? Видела, да? – заметив Асю с Русланом, возопил дядя Гена.

Ася с Русланом переглянулись.

Всегда сдержанный, рафинированный дядя никогда не ругался, а тут его словно снесло лавиной.

– Носки с каблуками! – метался он вдоль прилавка.

– Холера тебя задери! – Словно гарцуя на коне, старушка рубила рукой, как шашкой.

– Да что б у тебя от таких слов на языке мех вырос! Да ты сама Баба-яга, зажарить тебя надо.

Ася, ни сном ни духом про носки с каблуками, попыталась оттеснить дядю, но его возмущение набирало обороты. Старушка профессионально выдавала шедевры мата, трёхэтажные тирады про жаб, кривое солнце, трёхвенцовое мужское достоинство. Культура ругани достигла апогея.

– Апа, – в какой-то миг восхитился дядя, – да за тобой записывать надо. – Я пятнаху отмотал, но такого объёма не слышал.

Через несколько минут ошалели все, потому что выяснилось, что носки с каблуками существуют – это были обычные китайские носки с рисунком туфель с каблуками.

– Вот же, – ехидно предъявляла старушка носок. – Вот каблуки. А ты злыдень. И чего взялся со мной лаяться?

Дядя поклонился ей поясным поклоном, затем вышел на середину зала и пошёл по кругу в танце дервиша. Кружил-кружил-кружил, накручивал особую древнюю молитву, видимо, для отпущения грехов или успокоения. Навертевшись, он запыхался, раскраснелся. Стыдливо улыбался и извинялся, пока не заметил женщину с силиконовыми губами. В отличие от других людей, на её лице не было никакой реакции, ни улыбки, ни удивления, только ресницы, словно остужая губы, качались опахалом. Как можно ласковее дядя проявил к ней сострадание.

– Упала? Обожглась? Как теперь кушать?

Силиконовые губы улыбнулись, где-то там внутри, настолько далеко и глубоко, что живому человеку не видно. Вдогонку губам приклеенные ресницы захлопали немногословное «пух-пух-пух», в переводе на язык соблазнения – «да-да-да». Без переводчика узбекскому дяде этот язык было не понять.

Ася отправила его на склад есть пирог, он с удовольствием капитулировал.

Когда покупатели иссякли, Ася прибралась на прилавках, зашла на склад. Стало обидно, что весь пирог съели без остатка. А как же она? Теперь до вечера быть голодной? Налила себе чай, потянулась к вишнёвому варенью, который дядя Гена привёз в белом пластмассовом бидоне. Мелкие чёрно-бордовые шарики с горьковатыми зернышками мягко ложились на язык и после двух-трёх прикусов уходили в желудок. Всё-таки узбекское варенье отличается от татарского. Чем? Наверное, переполненностью солнцем, отсутствием воды. Ягоды сухие, мелкие, вызревшие до самого нутра.

Дядя Гена держал чашку левой рукой, а правая лежала на матовой поверхности пистолета, словно на иконе при причастии. Он постоянно ловил на себе косые взгляды Руслана и не обращал на это внимания, как безумец, которого ничто вокруг не волнует.

– Зря вы так, – пожурила Ася дядю. – Здесь не Узбекистан.

Сама сказала, сама удивилась. Откуда ей знать, что там у них в Узбекистане?

– Я понял, – моментально согласился он и ещё больше удивил, когда из-за пояса достал второй пистолет.

– Зачем? – обожглась чаем Ася.

– Из двух один точно довезу, – вздохнул. – В самолёт нельзя. Так я на поезде. Уже присмотрел тайничок. Один спрячу в туалете за панелькой, второй – под мусорным баком в тамбуре какого-нибудь вагона. Если найдут, то без меня.

– А это обязательно? – кивнула Ася на оружие.

– Надо было тебя взять, чтобы купили третий. Подарила бы нужному человеку. Поехали бы и поискали, что надо.

– Не-не-не, – вскинулась Ася. – Это без меня. Я для этого жутко труслива.

Дядя Гена внимательно уставился на неё:

– Ладно. С тебя хватит и воспоминаний.

– Дядь Ген, – удивилась Ася. – Чесслово, не понимаю, о чём вы.

– Зойка сказала, что о золоте знаешь только ты.