– С большой вероятностью, да.

– И на этого Игоря Лаврухина нет ничего в сети?

– Есть минимум три Игоря Лаврухина, подходящих под описание…

– И?!

– Один – генеральный директор ООО, которое занимается грузоперевозками.

– Фотографии нет?

– Фотографии нет.

– Второй?

– Инвалид-колясочник, стоящий на учете в районном управлении социальной защиты, и тоже без фотографии.

– Точно не наш кандидат!

– Ну а третий… руководитель психологического центра.

– Тааак… И фотография есть?

– И фотография есть. Правда, там он еще молод…

– Неужели других нет?

– Нет. Но на эту очень похож.

– Значит, сто процентов – он! И он – психооолог!

– Не на сто, но, скорее всего, он…

– А психологов-то мы и не любим… Ладно, какой следующий шаг?

– Думаю, сходить в школу…

– Это зачем еще?

– Посмотреть на Матвея Игоревича…

– Чтобы что?!

– Скажи мне, кто твой сын, и я скажу – кто ты…

Так, пока я, ни о чем не подозревая, принимал очередных клиентов, за моей спиной вполне возможно зрел заговор! Эмотивная женщина отчего-то решила бросить вызов почти незнакомому эпилептоиду, которого впервые за многие годы угораздило проявить слабость…

Глава 9. Бывшая будущая клиентка

Александр Аркадьевич Северов (забыли про него уже? – тогда вспоминайте!) вновь развалился на своей кровати. В прошлый раз мы не договорили. А вы забыли меня спросить о том, зачем я в принципе хожу к супервизору, который может меня высмеять и уесть, и кому я опасаюсь рассказывать о целом ряде вещей.

Все просто. Потому и не рассказывал всего, что высмеет или уест. Однако Северов в своем роде уникален. И, несмотря на все издержки, он был идеальным психологом конкретно для меня. Будучи гипертимом, странным шизоидом, манипулятором-истероидом и преследователем-эпилептоидом, этот человек-конструктор всегда безошибочно определял, где правда, а где ложь, давал максимально точные оценки ситуациям и делал удивительные выводы, которые больше не сделал бы никто. Другими словами, он гораздо лучше меня умеет читать ваши мысли. Но я тоже тянусь и учусь. Во всяком случае, тянулся и учился у него до последнего времени…

– …То есть, она решила заявиться в школу и проследить за Матвеем? – задумчиво повторил за мной Александр Аркадьевич.

– Терпеть не могу привычку, когда повторяют чужой вопрос, пока обдумывают свой ответ! – подумал я.

– Ничего, потерпишь, старость надо уважать.

Ну а я все еще молчал, дожидаясь, пока учитель скажет, наконец, что-нибудь и по существу.

– Хммм… Что было дальше? – Северов принялся демонстрировать еще одну безумно раздражающую меня привычку. Периодически он щелкал пальцами.

– Ааа!

– Ничего-ничего, как говорят, Бог терпел и нам велел. Мне тоже не нравится, что ты не закрываешь дверь в ванную, когда моешь руки.

– Я сделал так всего один раз!

– Технически, может, и один, просто второй раз я сам не дал этому совершиться, успев сделать тебе соответствующее внушение.

– Бесишь!

Но вернемся к моей эмотивной клиентке. Вскоре после нашей встречи в метро она претворила в жизнь свою мысленную угрозу и действительно притащилась в школу к моему сыну. И аккурат в тот день, когда Матвея вызвали к директору – напыщенному, как индюк от сознания собственной гениальности и невероятно безголовому в обычной жизни шизо-истероидному математику Абраму Семеновичу Виторгану. Этот тип даром что не щелкал пальцами – хотя я свечку не держал, может, и щелкал – однако обладал целым букетом других, не менее раздражающих «достоинств» своего ведущего типа: гривой непокорных, вкривь и вкось торчащих волос, сильнейшей близорукостью и тучным неповоротливым телом, которое постоянно что-нибудь или кого-нибудь сшибало – от вазы с цветами до учеников и их родителей.

Вдобавок, г-н Виторган недавно прошел ускоренный курс «Психология на все случаи жизни» от одного из диванных коучей, которого язык не повернется назвать коллегой. И последние полгода обучения Матвея в школе ее директор отчего-то возомнил себя равным мне. В наши редкие встречи он уже даже похлопывал меня по плечу и, переходя на доверительный шепот, говорил «что-то на психологическом», а точнее нес всякую околесицу, которая, по его мнению, должна была быть мне понятна и даже в какой-то мере нас объединяла…

Дошло до того, что директор начал давать мне профессиональные советы! Мол, видел он одну хорошую статейку, которую уж я-то, наверняка, прочитать еще не успел, так там о каком-то синдроме говорится проще и яснее, чем я даже могу себе вообразить. Короче говоря, этот товарищ стал меня сильно подбешивать. А поскольку с женой мы договорились, что она занимается ведением всего домашнего хозяйства, а я беру на себя хотя бы образование нашего единственного сына, в школу нечасто, но приходилось ходить именно мне.

И вот, в один злополучный день Матвея вызвали к директору. Повод действительно был. Сын оказался среди учеников, которые подшутили над учителем алгебры и геометрии – очень тревожной женщиной, которая как будто сама напрашивалась на то, чтобы ее постоянные страхи превратились, наконец, в реальность. В итоге публичное унижение, которого она так ждала, действительно свершилось. Ну а в моем сыне вдобавок ко всем моим проблемам разглядели лидера компании хулиганов, что, в общем, не удивительно, учитывая, чей он наследник: эпилептоид «по папе» и шизоид «по маме». Нет ничего токсичнее этой гремучей смеси, которая «органично» сочетается только внутри психопатов. Ну и выбор у Моти в сущности был один – либо быть забитым ботаником, как когда-то его мать, либо альфа-особью, как… ну вы поняли! А потому сын выбрал второе.

Я не знал, какими последствиями мне будут грозить описываемые события. Но любой вызов в школу априори означал не самый полезный разговор с не самым приятным собеседником. Потому в ответ на настойчивые приглашения директора, в хаотичном порядке разосланные мне во всех видах мессенджеров и социальных сетей, я ограничился дежурным ответом:

– Извините, я занят. Передайте все запиской с Матвеем. Спасибо.

Однако свидетельницей довольно громкого разбора полетов в школе, как выяснилось, стала наша эмотивная незнакомка. Она стояла под дверьми директорского кабинета, а потом еще выслушивала отповедь Матвею и в коридоре. Что самое интересное – критика была направлена не столько даже против моего сына, сколько против меня! От человека, который по-черному завидовал моему профессиональному успеху и прилюдно самоутверждался за счет малолетнего хулигана.

– Ишь ты какой! Папа – известный психолог, значит, все можно, да? Если есть деньги и связи, откупитесь от любого? Нет, милый мой, в моей школе это вам с рук не сойдет! Если хватает дури замучить учительницу, значит, и дома не все в порядке! Значит, не все так славно в славном доме Лаврухиных, как о том трубит психолог-отец! – брызгал слюной Виторган.

– Я, кстати, не трублю. Этим объясняется и почти полное отсутствие моих фотографий в сети, на секундочку.

– Где правильное воспитание, я спрашиваю? – продолжал шизоидный педагог. – Где положительные примеры из книжек? Почему мой Славка сидит сейчас на уроке, а сын светоча психологической науки…

– Опять же это не мое определение.

– …Лаврухина – в моем кабинете?!

Виторган еще долго распинался, употребляя всевозможные клише, которые так любят обыватели. К примеру, о том, что профессиональная и даже личная жизнь таких, как я, обязана быть образцово-показательной, иначе какие мы психологи или психотерапевты? Как можем давать советы другим и тем более кого-то лечить? Мы не имеем права страдать никакими расстройствами и выходить из себя, мы не можем развестись, потому что обязаны уметь наладить отношения со своими вторыми половинами, а наши дети – сплошь отличники и будущие передовики производства…

Только в реальной жизни все иначе. Людей, описанных выше, в природе нет! Это подтверждает даже Виторган, кроящий нашего брата на чем свет стоит. Одно странно – зачем тогда сам подался изучать психологию и всеми силами стремится превзойти меня в этом занятии?

А другим и немного неожиданным для не-специалиста следствием этих разборок стало то, что наша эмотивная незнакомка даже прониклась ко мне некоторой жалостью, если не сказать, симпатией. Все-таки ругал меня «психолог» Виторган слишком вдохновенно, не по делу и за глаза.

– Какой идиот…

– Кто?

– Да директор этот!

– А, этот… Согласна… Я думала, ты про Лаврухина.

– Нет, Лаврухин был умный.

– Он же – маньяк?

– Умный маньяк…

– Тебе от этого легче?

– Немного.

– Ну ок… И какой же наш следующий шаг?

– Ты знаешь…

И вы знаете. Следом эмотивная заявилась ко мне в офис. Специально выбрала время перед самым закрытием, когда почти никого там нет. А на вопрос моей тревожной помощницы, как зовут клиентку и с какой проблемой та пришла, она с порога заявила:

– Меня зовут Настя. Я внебрачная дочь Игоря Лаврухина…

Бред какой, правда?! Сказать, что бедная Анна Василюк потеряла дар речи – это ничего не сказать. А Настя и дальше не давала помощнице опомниться:

– Я все знаю про его семью. Сын Матвей учится в седьмом «А» классе инженерно-технической школы на улице Академика Ильюшина, жена Алла – домохозяйка. Но мне ничего не надо, только повидаться с отцом!

– Но… я… – Аня, как истинная тревожница, лишь хватала ртом воздух. – Я не знаю…

– Зато я знаю! Наберите начальника по телефону, скажите, что к нему пришли, но не говорите, кто именно, пусть это будет сюрприз!

– Но… я… вы…

Так могло продолжаться еще долго. Ведь девиз тревожного типа – семь раз отмерь и ни разу не отрежь. Поэтому ситуацию снова взяла в свои руки эмотивно-шизоидная Настя:

– Или мы будем разговаривать совсем по-другому! – гостья неожиданно переменилась в лице и для доказательства серьезности намерений выставила вперед руку, которую до того по какой-то причине прятала за спиной.

После чего перед глазами Василюк сверкнул нож. Закричать она испугалась и повторно потеряла дар речи. А когда потянулась было к телефону, посетительница раздумчиво покачала головой – теперь уже не надо никому звонить…

Дальше, со слов самой Анны, она совершенно не плакала и не кричала, а переживала не столько за себя, сколько за меня, боясь, что подведет своего начальника. Хотя лично я предпочел бы, чтобы вместо этого она занялась делом и подала сигнал тревоги, хоть бы даже и заорав во всю глотку!

Но история не терпит сослагательного наклонения. И после затянувшейся паузы я поинтересовался по связи «директор – секретарь»:

– Анна, есть там еще кто?

Помощница ненадолго обрела дар речи:

– Да, Игорь Викторович, еще одна женщина…

– Еще одна женщина?.. Скажи ей, что до закрытия офиса осталось сорок девять минут. Среднее время приема у нас – пятьдесят. Она все равно не успеет излить мне свою душу!

– Говорит, ей нужно буквально пять минут! – все-таки закричала Василюк.

– Какая категория? – недовольно осведомился я.

– Четвертая… эээ… пятая…

– Так четвертая или пятая?!

– Четвертая… ннет… пятая…

– Ты издеваешься?

– Тогда идите, сами посмотрите…

В то время, как эмотивная женщина, каких у нас считают самыми добрыми и отзывчивыми, положила ладонь своей руки на соседний с Анной стол и принялась негромко, но методично простукивать острым лезвием ножа между своих пальцев…