Несмотря на то, что до киоска было недалеко, когда мы добрались туда, успела образоваться уже довольно длинная очередь. Было много голых людей. Казалось, это стало чем-то вроде моды. Уиллард стоял неподалеку от нас. Конечно же, голый, на шее у него на куске ткани висел нож. При плохом освещении его татуировки выглядели уже не такими эффектными. На плечах у него сидел Рэнди, тоже голый, если не считать глупой шляпы из попкорнового ведерка.

Поскольку никто не мылся, в очереди воняло так, что было трудно дышать. От этого мне стало еще хуже, хотя я не думал, что такое вообще возможно. Вскоре, когда мы вошли в палатку, смрад, смешанный с жаром разгоряченных тел, усилился. Время от времени я, как бы между делом, задавался вопросом – что, если количество воздуха в автокинотеатре ограничено? Что если мы, как крысы под стеклом, израсходуем его весь?

– Дыши ртом, – сказал Боб.

Я опирался на него, а он меня поддерживал. Повернувшись, я впервые заметил, что у него появилась небольшая борода. Тулью его шляпы, у стыка с полями, обрамляла полоска пота. Все зубочистки и перья исчезли. Лицо стало жестким, и что-то изменилось в его глазах. Я вскользь подумал: интересно, а я на что стал похож?

Конфетка выглядела еще хуже, чем когда-либо, двигалась, как робот. Рот у нее был открыт, с уголков свисала коричневая слюна, а между зубов застрял кусочек шоколада. Она раздраженно шлепнула конфету на прилавок.

У мальчика-продавца, казалось, с трудом получалось класть хот-доги на булочки, и он выдавливал на них слишком много горчицы. Уронив третью сосиску, он бросил хлеб и диспенсер для горчицы, и направился в подсобку.

– Ты уволен, – крикнул ему менеджер. – Слышал? Вот так. Уволен!

– Ну и отлично, – отозвался мальчик-продавец. – Я и сам хотел уволиться. Найти такую работу – не проблема, так что не велика потеря. – Он исчез в подсобке.

У менеджера были дикие глаза, грязные, давно нечесаные волосы, которые стояли торчком, и фиолетовые губы. Футболка была в чем-то похожем на засохшую рвоту. Он бормотал себе под нос что-то про «халявщиков» и «жалких неудачников».

Уиллард был следующим в очереди, и подошел к менеджеру, раздающему попкорн. И когда тот протянул ему маленький пакет, он сказал:

– Черт, это даже не половина того, что ты должен давать.

– Думаешь? – спросил менеджер.

– Да, тут даже не половина.

– Неужели?

– Да.

– Точно, – согласился Рэнди.

– А тебя кто спрашивал, ты, четырехглазый ниггер?

И тут началось.

Уиллард, может, и потерял несколько фунтов веса, но, в отличие от меня, сохранил в себе силы. Его правая рука метнулась вперед и ударила менеджера по носу, снова метнулась, и схватила его за горло. Затем Уиллард пустил в ход обе руки, и пакет с попкорном полетел в сторону. Какая-то женщина упала на колени и поползла за ним. Стоящий рядом мужчина сильно наступил ей на руку, и она закричала. Чей-то ребенок бросился к пакету, но случайно задел его ногой, и тот отскочил, словно шайба. Очередь распалась, люди стали гоняться за пакетом. Он пролетел мимо нас, затем снова устремился в нашу сторону. Никому не удавалось добраться до пакета, пока девочка в собачьей накидке не схватила его с криком: «Я поймала его! Я поймала его!» Но стоящий у нее за спиной мужчина ударил кулаком ей по затылку, сбив ее на пол.

– Нет, не поймала, – торжествующе произнес он.

Теперь в игру вступили и пакет, и девочка, их стали гонять ногами по всему проходу. Пакет лопнул, и попкорн разлетелся во все стороны. Люди ползали на четвереньках, засовывая себе в рот то, что могли схватить. Мне тоже хотелось попкорна, но я был слишком слаб, чтобы двигаться без поддержки Боба.

Вернемся к Уилларду, душившему менеджера.

Он вытащил парня из-за прилавка, схватил за волосы на затылке и ударил лицом по стеклянной витрине. Раздался звон бьющегося стекла, и осколок вошел менеджеру в горло, заливая кровью коробки со сладостями.

– Ух ты! – воскликнула Конфетка.

Рэнди, чудесным образом все еще державшийся на плечах у Уилларда, орал:

– Вот тебе за четырехглазого ниггера! Так тебе и надо! Так тебе и надо!

Маленькая девочка в собачьей накидке стала общей добычей. Люди, окружившие ее, били ее ногами, включая ее мать, кричавшую: «Я говорила тебе не дергать поводок!»

– Пора валить отсюда, – сказал Боб. Он схватил меня и потащил к выходу. Чей-то кулак болезненно ударил меня по голове, но мне и без того было уже так дурно, что хуже не стало.

Какая-то женщина попыталась ужалить Боба пилочкой для ногтей, и тот ударил ее в колено носком ботинка. Она, повизгивая, принялась скакать вдоль стены с плакатами к фильмам ужасов. Ухватилась за гирлянду из черно-оранжевых шариков, висящую на окне, и потянула ее, увлекая за ней бумажных летучих мышей и черепа. Наконец, споткнулась и упала. Толпа, пинавшая девочку, теперь массово бросилась к женщине и накинулась на нее. Я увидел детскую фигурку под собачьей накидкой. Тело девочки было красного цвета, как и ленточка у нее в волосах. Только ленточка больше не развевалась.

Потом я увидел Уилларда. Он вытащил свой нож и принялся кружиться, как юла, с Рэнди на плечах, пытаясь порезать ножом всех, до кого мог дотянуться. Глаза Рэнди ненадолго встретились с моими, в них мелькнуло узнавание, а затем они снова стали дикими.

В следующий момент Боб вытащил меня из палатки под бушующую грозу.

9

Боб посадил меня на откидной задний борт грузовика и ушел. Вернувшись с дробовиком, затолкал меня в кузов, поднял задний борт и запер его. Посадил меня возле одного из окошек, затем присел рядом. Оттуда было видно торговую палатку и сверкающие по всему небу молнии. Грузовик качался под порывами ветра, по всей парковке летали бумажные пакеты и стаканчики. Такого сильного ветра еще не было.

Люди бросились из палатки, застревая в дверях. У входа завязалось несколько драк. Противники вовсю кусали и пинали друг друга.

Боб переместился к отсеку, где хранил запасное колесо, и открыл его. Рядом с запаской лежала картонная коробка. Он достал ее и открыл. Она была заполнена домашней вяленкой, завернутой в целлофан. Я и забыл про нее. В глубине моего сознания что-то пыталось сложиться воедино, но не могло. Я смог лишь произнести:

– Но…

– Не сейчас, – сказал Боб. – Возьми и ешь. У тебя гипогликемия, дружище. Причем сильная. Тебе нужно съесть это. Жуй медленно и глотай сок.

Я взял один кусок и начал жевать. Сперва мне было больно десны, но потом появилось ощущение, будто в меня закачивают свежую кровь. Я хотел проглотить кусок, но Боб продолжал говорить, чтобы я посасывал и растягивал удовольствие.

– Если Уиллард и Рэнди вернутся, – сказал Боб, – я не пущу их в грузовик. И будь, что будет. Понял?

– Но Рэнди – наш друг.

– Уже нет. Ешь.

Я посмотрел на него, сидящего в обнимку с дробовиком. Он походил на молодого Клинта Иствуда, правда ниже ростом, только что выпрыгнувшего из спагетти-вестерна.

– Эта вяленка была у меня все это время, – сказал Боб. – Я сперва про нее забыл, из-за всего случившегося, тем более что она была не на виду. Я взял ее, чтобы вы с Рэнди ее разделили и забрали себе домой, ее хватило бы, чтобы вы угостили своих предков. Время от времени я забирался сюда и ел ее.

Голова у меня прочистилась, будто из нее вытащили ватную набивку.

– Ты должен был сказать нам, – произнес я.

– Вижу, ты чувствуешь себя уже лучше. Снова начинаешь корчить из себя «саму праведность». Впервые за последнее время произнес что-то внятное. А до этого ты пребывал в Стране клоуна Бозо, дружище. Тебе не хватало только резинового носа и огромных башмаков.

– Ты мог бы сказать нам, – повторил я.

– Не. Рэнди и Уиллард были не в себе, чувак. Если б я рассказал им про вяленку, от нее ничего бы уже не осталось. Уиллард забрал бы ее у нас, а если б мы заартачились, он бы нас прикончил. Нет, дружеские взаимоотношения закончились. И говорить ему об этом, а потом постоянно держать его под прицелом мне тоже не улыбается.

– Это потребность в белке сделала их глупыми, – сказал я и, закрыв глаза, стал дожевывать кусочек вяленки. Мне в жизни не попадалось ничего вкуснее.

– Возможно, только я не герой, Джек. Я следил за собой. Что тут скажешь? Я понимал, что мы попали в щекотливую ситуацию. И хотел сохранять силы максимально долго. Чем больше мяса у меня будет, тем дольше я продержусь. Я не налегал на газировку и сладости, старался пить столько, чтобы поддерживать в организме необходимое количество жидкости, и нейтрализовывал сахар с помощью мяса. Я думал, что, если буду оставаться в живых достаточно долго, все может вернуться на круги своя.

– Почему ты мне все это говоришь?

– Не знаю. Чем хуже тебе становилось, тем хуже я себя чувствовал. Черт, мы так долго уже дружим… Посмотри на себя. Ты хреново выглядишь. Больно смотреть.

– Но ты справлялся.

– Какое-то время. Мой папа всегда говорил, что, когда доходит до дела, люди превращаются в сукиных сынов. И что, если встанет выбор между честью и едой, они всегда выберут еду. Похоже, он был прав насчет этого. Когда вернемся домой, я ему так и скажу.

– Ну, ты тоже выглядишь не очень хорошо, – сказал я. – И к черту твоего старика.

– Я чувствую себя неважно, Джек, но с этой вяленкой в животе, я, по крайней мере, могу отличить правую руку от левой, член от ноги, и знаю, что в происходящем здесь нет ничего приятного… Чувак, происходит уничтожение человечества.

– Рэнди долгое время был нашим другом, – сказал я.

– Ну да. Мне на него не наплевать. Но мы с тобой дружим еще с детского сада. И у Рэнди появился очень странный приятель. Они с Уиллардом… они стали такими не из-за дефицита продуктов. Эти двое, этот автокинотеатр и то, что случилось, сочетаются, как бурбон с колой… Думаю, они рады нынешнему положению дел. Черт, не знаю, может, они педики, влюбленные друг в друга, и поняли это именно в данной ситуации. Возможно, это не так. Может, они уже были долбанутыми, и все это послужило последней каплей, так сказать.

– И все же меня больше поражает то, как ты справился с этим, – сказал я.

– Да? Вот, возьми еще кусок.

Я взял без возражений. Фактически схватил. И едва не съел прямо вместе с целлофаном.

– Ты – хороший парень, Джек. Может, излишне мягкосердечный, но хороший. Я хотел рассказать тебе о мясе, но знал, что ты поделишься новостью с Рэнди и Уиллардом. Кусок вяленки никак не помог бы им, поэтому я не мог этого допустить. Но, наконец, я решил, что у меня ничего не получится, неважно, сколько мяса у меня в заначке. Поэтому подумал, что мы с тобой разделим его, и продержимся столько, сколько сможем. Я в том смысле… что во мне еще теплится какая-то надежда, как и в том менеджере. Возможно, где-то в глубине души я тоже жду, что прибудет Нацгвардия… Понимаешь, мне пришлось выбирать между Уиллардом, Рэнди и тобой. И я выбрал тебя.

– Я должен почувствовать себя польщенным?

– Было бы неплохо. Ты так долго находился в прострации, совсем не дружил с головой. Посмотри туда.

Он хлопнул ладонью по окошку грузовика, и я посмотрел. Люди дрались. Бросались друг на друга, бегая на четвереньках. Издавали звуки, словно бешеные собаки.

– Как я уже говорил, Джек, ты излишне мягкосердечный. Если бы я рассказал тебе про вяленку некоторое время назад, когда ты хорошо себя чувствовал и был полон всего того дерьма, вроде общественной морали, ты, по своей доброте душевной, захотел бы поделиться с Рэнди и Уиллардом… возможно, даже пригласил на ланч Глашатая, и кого-нибудь еще. Устроил бы из этого пикник. С песнями. У нас закончилась бы эта вяленка быстрее, чем у шлюхи чувство самоуважения. И повторю тебе: Уиллард прикончил бы нас.

– Он казался мне вполне нормальным.

– Раньше. Он был добр с нами, потому что нуждался в друзьях. Несмотря на свою «крутость», он был одинок. Я думал об этом, благо, время у меня было. Но он – выживальщик, а Рэнди – потребитель. Теперь они вместе, и это уже не два отдельных человека, а одно целое.

– И что, если я захочу поделиться с ними?

– Не знаю.

– Ты меня застрелишь?