Бильярдная, или «У Дэна», как она называлась, – это уродливая забегаловка в уродливой части в целом очень красивого города. В той его части, где по слухам регулярно случались поножовщины, где собирался всякий сброд, женщины за двадцать долларов, где продавался нелегальный виски и заключались местные наркосделки.

Бильярдная «У Дэна» включала в себя пивную и имела барную стойку со стоящими вдоль нее стульями. Теоретически, до полудня пиво там не продавалось, но Дэн и приходившие туда ребята были от теории крайне далеки.

В то утро, когда мы вошли в бильярдную, там находилось несколько мужчин. Большинству из них было за сорок, они потягивали пиво из бутылок. Их шляпы покоились либо у них на головах, либо на стойке, либо на соседних барных стульях. Те, кто не носил ковбойские шляпы и сапоги, были в серо-голубых комбинезонах и изношенных рабочих ботинках. И независимо от того, насколько тихо вы входили, эти парни всегда слышали вас и оборачивались с недовольным видом.

Предполагалось, что несовершеннолетним вход в забегаловку был запрещен, но кому мы расскажем? Дэн тоже будет молчать. Не то чтобы мы ему нравились, но ему нравились наши деньги за игру в бильярд. И время от времени он набирался храбрости, как и мы, и позволял нам покупать пиво, будто забывая, что мы малолетки.

Но было так: он всегда всем своим видом показывал нам, что возьмет наши деньги, но в то же время не прочь убить нас ради забавы. И его вид давал понять, что он способен прикончить нас без особых усилий. Он был жирным, но это был жесткий жир, будто под облегающей футболкой у него находился большущий железный котел. А руки у него были огромными и мясистыми. Не как у культуриста, а как у работяги; руки, привыкшие к настоящему труду: вышвыриванию на улицу выпивох и, насколько я слышал, к домашнему рукоприкладству. А еще у него были странно выглядящие костяшки; такие, которые деформировали чужие лица так, словно те были из пластилина, и, в свою очередь, тоже деформировались.

Все же мы направились туда, будто прирожденные камикадзе. Это место притягивало нас, как магнитом, хотя бы потому, что было запретным. Оно давало нам почувствовать себя взрослыми. Ощущение опасности висело в воздухе, как меч на волоске, и пока волосок не обрывался, и меч не падал, притягательность этого места никуда не исчезала.

Именно «У Дэна» мы познакомились с Уиллардом. Увидели его там, когда зашли туда впервые, примерно в то же время, когда начали ездить в автокинотеатр. Наверное, подумали, что если нам разрешили не ночевать дома, то мы можем пойти в неблагополучную часть города и поиграть в бильярд. Возможно, поболтать немного об этих женщинах, с которыми мы не осмелились бы заговорить (не факт, что мы вообще бы их увидели) из страха, что нам придется раскошеливаться и показывать себя. Чего никто из нас, естественно, не хотел. Мы слышали смутные истории о вирусах и плотоядных насекомых, растущих как на дрожжах, в лобковых зарослях этих дам. И мы полагали, что они знают так много фокусов, о которых мы даже не догадывались, и что дешевые гостиничные номера, в которых мы планировали проводить наши финансовые операции, будут скорее резонировать от женского хохота, чем от приятного скрипа кроватных пружин.

Но бильярдная и возможность насильственной смерти пугали нас меньше, чем сексуальный конфуз. Поэтому по субботам мы ходили играть в бильярд и смотреть, как Уиллард делает то же самое.

На первый взгляд Уиллард казался очень тощим. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он длинный, стройный и мускулистый. Когда он наклонялся над бильярдным столом для удара, водя кием между большим и указательным пальцем, было видно, как бугрятся под кожей мышцы, а татуировки на бицепсах ходят ходуном быстро, как билборды, мелькающие на шоссе, когда едешь по нему на большой скорости. На левом бицепсе было наколото «НАДЕРУ ЗАД», а на правом – «ПОЛИЖУ КИСКУ». Было ясно, что он способен делать и то и другое и наверняка довольно неплохо.

Непонятно почему, но Уиллард оказался приятным парнем. А еще умным, если не сказать, образованным. Биологически он был старше нас на три года, а в плане жизненного опыта – лет на десять.

Это одна из причин, почему нам нравилось быть рядом с ним. Он дал нам возможность увидеть мир, который мы никогда не видели. Не тот, в котором мы хотели бы жить, а тот, который хотели бы исследовать.

И думаю, мы нравились Уилларду по противоположной причине. Мы могли поговорить о чем-то кроме пива, женщин и фабрики, где он делал алюминиевую садовую мебель всю неделю, а также по субботам во второй половине дня.

Никому из нас не нужно было работать. Наши родители заботились о нас, и все мы готовились к поступлению в колледж. У всех были мечты и реальный шанс, что они сбудутся, и полагаю, Уиллард хотел бы, чтобы часть этих надежд передалась и ему.

Мы знали о нем не очень много. Поговаривали, что его отец считал сына совершенно не похожим на него, что какой-то луизианский знахарь сказал ему, что парень проклят. И поскольку мать Уилларда, Марджори, увлекалась странными делами, вроде верования в старых богов и всякую вудуистскую хрень, это делало его еще более подозрительным. В результате отец ушел еще до того, как малыш начал ползать. Баптисты города на своих представлениях называли Уилларда и его мать несчастными, и, честно говоря, мать Уилларда была далеко не подарок. Позднее она сошлась с мужчиной, у которого была больная спина и который регулярно получал какой-то чек, а когда тот умер, она сошлась с другим, тоже с больной спиной и стабильными поступлениями со стороны государства.

Это стало своего рода шаблоном. Мужчины с больными спинами и банковскими чеками. Марджори получала свои сигареты, а Уиллард – одноразовые подгузники. Но когда Уилларду исполнилось шестнадцать, мать вместо подарка на день рождения выгнала его на улицу – все равно большую часть времени он проводил там. А Марджори отправилась неизвестно куда – возможно, в новый город, где полно мужчин с больной спиной и чеками на социальное пособие. Уиллард же делал все, что мог. Бросил школу, когда почувствовал себя достаточно взрослым. Тут и там брал подработки, лучшей из которых была должность киномеханика в одном из кинотеатров. Когда ему исполнилось восемнадцать, он пошел работать на фабрику по производству алюминиевых стульев.

К тому времени, как я узнал его, мне стало совершенно ясно, что он хотел чего-то большего, чего-то более существенного, чего-то, что помогло бы ему обрести уважение в глазах жителей престижных районов, хотя сомневаюсь, что он в этом признался бы – даже самому себе.

Но давайте вернемся к теме. Как я уже сказал, в ту субботу мы зашли в бильярдную, и там стоял Уиллард в своей обычной позе, наклонившись над столом, кий наготове, взгляд обращен на шар.

Его соперником был парень, которого мы видели раньше пару раз, но избегали общения с ним. Его звали Медведь, и вы сразу бы поняли, почему. Ростом он был под два метра, страшный, как чума, с рыжевато-коричневыми волосами и бородой, к счастью, закрывавшей большую часть лица. Отчетливо видно было лишь пару жутких голубых глаз и шнобель с торчащими из него волосищами, которые можно было использовать вместо рояльных струн. Такая же мерзкая шерсть покрывала его руки и торчала из-под ворота футболки, сливаясь с бородой. Его губы напоминали мне резиновых червей, которых используют рыболовы. И я не удивился бы, если б увидел торчащие из них блестящие серебристые крючки, или если б узнал, что все тело Медведя сделано из гниющего мяса, лески, рыболовных снастей и растительного жира «Криско».

Из музыкального автомата неслось что-то рок-н-рольное – что в заведении у Дэна было большой редкостью, поскольку тот тяготел в основном к кантри и вестерну. Рэнди подошел и прислонился к нему. Не потому, что ему нравилась музыка, просто так он находился ближе к выходу.

Будучи чернокожим, Рэнди чувствовал себя несколько неуютно, тусуясь в бильярдной в окружении реднеков. Даже если он был с Бобом, который носил украшенную зубочистками ковбойскую шляпу, сапоги из змеиной кожи и жевал табак. И со мной, мистером Середняком и Всеобщим Дружбаном.

Не то чтобы Рэнди был единственным чернокожим, посещавшим это заведение (хотя, по сути, почти так и было). Но он определенно был единственным тощим коротышкой в толстых, как автомобильные фары, очках и с комплексом неполноценности. И самое главное, в то утро, о котором я вам рассказываю, он был там единственным чернокожим.

Полагаю, если мы с Бобом действительно понимали, через что заставляем его пройти в качестве члена нашей «банды», то, наверное, вообще не пошли бы туда.

Это не значит, что мы с Бобом не нервничали. Нервничали, еще как. По сравнению с теми парнями мы чувствовали себя мальчиками-колокольчиками. Но все дело было в притяжении того места, о котором я вам уже говорил, а также в нашем непреодолимом стремлении повзрослеть.

Когда Уиллард после удара по шару выпрямился, он кивнул нам, а мы кивнули в ответ, нашли места, где можно прислониться и понаблюдать.

Медведь играл не очень хорошо. Он был слегка раздраженным, и это было видно, хотя он не произнес ни слова. Все читалось у него на лице.

Наклонившись над столом, Медведь ударил кием и промазал.

– Блин, – произнес он.

Уиллард подмигнул нам, снова произвел удар, одновременно что-то болтая. Он не был темпераментным игроком. Любил шутить, спрашивать нас про фильмы, которые мы смотрели, поскольку знал наше расписание.

Еще он интересовался спецэффектами – по крайней мере, он так утверждал – и любил болтать с Рэнди на эту тему. Рэнди был местным экспертом; хотел делать грим для кино и спецэффекты, когда закончит колледж. Между этими двумя с самого начала возникла какая-то связь. Думаю, Уиллард видел в Рэнди интеллектуала, которым хотел бы быть, а Рэнди видел в Уилларде уличную смекалку и силу. Когда они были вместе, мне казалось, они считали себя одним целым и жаждали еще больше узнать друг о друге.

Уиллард произвел серию ударов, после чего промахнулся.

Затем промахнулся Медведь.

– Блин.

Продолжая болтать с Рэнди, Уиллард ударил три раза, потом опять промазал, на этот раз совсем чуть-чуть. Он обошел вокруг стола, взял с края бутылку пива и сделал большой глоток.

– Валяй, Медведь, бей, – сказал он.

Медведь обнажил парочку уродливых зубов в уголке рта, ударил…

И промахнулся.

– Блин.

Уиллард поставил бутылку, обошел вокруг стола и произвел удар, все это время болтая с Рэнди про какой-то прием разбрызгивания крови, который он видел в одном малобюджетном фильме по телевизору, и Рэнди объяснял ему, как это делалось. И когда эти двое разговаривали, для них больше никого не существовало. Можно было бы подумать, что Инь и Ян нашли друг друга, или двое влюбленных наконец встретились и исполнили волю богов.

Уиллард забил один шар, затем промазал.

Медведь хмыкнул, произвел удар.

И промазал.

– Блин. – Он медленно повернул голову к Уилларду, одновременно выпрямляясь. – Эй, Уиллард. Убери куда-нибудь своего любимого ниггера. Я пытаюсь здесь играть, а он мешает мне своей болтовней.

Последовала длинная пауза, за время которой, казалось, сменились времена года. Уиллард стоял на месте с ничего не выражающим лицом и просто смотрел на Медведя.

Медведь же не смотрел на Уилларда. Он сердито таращился на Рэнди. Тот возил правой ногой туда-сюда, будто подумывал удрать, но был слишком напуган, чтобы сорваться с места. Он прирос к полу, тая под свирепым взглядом Медведя, словно мягкий шоколад.

– Может, мне потереть твою башку на удачу, – сказал Медведь. – Ну, типа, моими костяшками. Или этого будет недостаточно? Может, мне оторвать ее, продеть в нее цепочку и повесить на шею, как талисман? Как тебе такое, ниггер? Нравится идея?