Пантера медленно двинулась к ним, длинный хвост покачивался из стороны в сторону. Каждые несколько секунд она шипела в мою сторону. Доктора смотрели на животное широкими, полными паники глазами, а их птицы не переставая хлопали крыльями.

Патро скрипнул зубами.

– Как, черт возьми, ты вообще прошла в следующий этап? – медленно спросил он.

Я вздохнула, издав булькающий звук из глубины легких.

– Я умею терпеть, – прошептала я. В конце концов, это была почти что правда. Я не собиралась рассказывать им о Никс и подвергать ее опасности.

По какой-то причине даже среди превосходящих по силе Спартанцев я была единственной, кто мог ее слышать.

– Шах и мат, черт подери. Глупые, коварные, слабые Олимпийцы, – сказал Патро, с отвращением глядя на меня. – Ты выиграл этот раунд, Зевс.

О чем он говорит?

Он ослабил галстук и встретился взглядом с Ахиллесом.

Они долго смотрели друг на друга. Повисшая тишина была такой тяжелой, что казалось, вот-вот сверкнет молния.

– Нам крышка, – прожестикулировал Ахиллес длинными плавными движениями.

– Может, убьем врачей? – жестами спросил у него Патро. – Они знают, насколько она слаба. Если узнают остальные Дома, то точно используют это против нее.

Сердце упало куда-то в область желудка. Я с трудом сохранила невозмутимое выражение лица, чтобы не выдать, что понимаю язык жестов. Меня возмутило то, как непринужденно они говорили о четвертовании людей.

Затаив дыхание, я ждала ответа.

– Да, – разочаровал меня Ахиллес. – Мы убьем их позже.

Я сдержала крик.

Зло.

Хтоники.

Монстры.

Забудьте. Я ни за что не попрошу у него маску.

Мои наставники одновременно повернулись к испуганным врачам.

– Перевяжите ее, – холодно сказал Патро. – Сейчас же.

Врачи кивнули и склонили головы, а затем поспешили к моей постели. Пантера фыркнула, когда они проходили мимо.

Мне натерли кожу прохладной густой мазью, а потом замотали руку странной тянущейся, но прочной белой тканью.

Женщина посмотрела на Патро и сказала:

– Есть и хорошие новости. Оказалось, что примерно четверть из всех переломов старая.

Я никак не отреагировала.

Не только приемные родители были жестокими, но и зимы в Северной Монтане. По сравнению со снегом и льдом даже кости были хрупкими.

– Каким образом, – медленно произнес Патро, – меня должен успокоить тот факт, что она всю жизнь была слабой? – его голос сочился ядом.

Доктор открыла и закрыла рот.

Патро шагнул к ней, словно собираясь напасть, и она испуганно попятилась. Ахиллес покачал головой, а Патро закатил глаза и прислонился спиной к стене, в которой осталась дыра от его кулака.

Он оставался там, пока врачи обматывали мое правое предплечье, оба плеча, левое бедро, ребра, три пальца на ногах, восемь пальцев на руках и голову.

Закончив, врачи не стали задерживаться около меня надолго. Они сказали, что переломы заживут через две недели, а через неделю нужно будет снять повязки, чтобы кости «подышали». Мне оставалось только гадать, как они себе это представляли.

Затем врачи выбежали из помещения, и в коридоре раздался громкий взрыв.

Из открытой двери повалил дым. Я бы крикнула: «Они собираются вас четвертовать», но я боялась, что тогда мои наставники уж точно сорвутся и поубивают нас в приступе ярости.

Хотя в данный момент такой исход казался мне более предпочтительным.

Я снова уставилась на шокирующе высокий потолок, не особо вслушиваясь в разразившегося тирадой Патро. Он говорил, как надо блокировать удары, или мне так казалось.

У меня не было сил слушать.

Я превысила свой дневной лимит общения с людьми.

Сломанные кости убедили Патро в моей слабости, а перекосившееся от отвращения лицо утвердило меня в мысли, что он считал, будто именно поэтому меня и бросили. Я боялась представить, как он взбесится, когда узнает о слепом глазе и поврежденном ухе.

Жизни они не мешали – я приспособилась к новой реальности, – но что-то подсказывало мне, что Патро не разделит мой философский настрой.

Он убьет меня. Я никогда ему не скажу.

От мази кожа приятно покалывала, и онемение проникало к костям. Все вокруг затуманилось.

Меня уносят облака.

Глаза закрылись, и я погрузилась в глубокий целительный сон, уютно устроившись в роскошной постели.

Дни слились между собой.

Я потерялась в оковах лихорадочного сна.

Я просыпалась в холодном поту, задыхаясь, но тут же засыпала.

Снова и снова.

Чешуйки скользили по моей шее и шептали, что все будет хорошо. В редкий момент просветления Никс сказала что-то о Медузе.

– Но она же в подземном мире, – тихо прошептала я, горло саднило. – Она вместе с Титанами напала на Дом Зевса. – Я повернула голову в сторону Никс.

– Я в это не верю, – прошипела она, щелкнув зубами.

Я открыла было рот, чтобы спросить что-то еще, но голова обессиленно перекатилась по подушке.

Кошмары утягивали меня в свою паутину.

На этот раз надо мной возвышалась сама смерть. Я чувствовала его руку на своей лодыжке. У него была бледная кожа и полные ненависти кровавые глаза. Он наблюдал за мной не мигая. В душе пробудилось незнакомое мне чувство интереса и любопытства. Оно захватывало меня.

Я никогда не испытывала ничего подобного.

Смерть стоял рядом несколько часов.

В какой-то момент он ушел.

Мир исказился. Все смешалось между собой. Пальцы с черными накрашенными ногтями приложили мокрую тряпку к моему лбу. Хриплый мужской голос шептал оскорбления в адрес жалких брошенных мутов Олимпийцев.

Я показала ему забинтованный средний палец. Горячка придала мне смелости.

Он мрачно рассмеялся.

По крайней мере, Сатана считает меня веселой.

Его оскорбления становились все грубее, но я вздохнула с облегчением, когда ткань остудила мою разгоряченную плоть. Он мягко провел ею по моему лицу, словно боялся, что я рассыплюсь от малейшего прикосновения.

Тьма клубилась.

– Я рад, что ты вернулся, но что ты собираешься делать? – спросил резкий мужской голос.

Наступила долгая пауза, затем другой голос сказал:

– Она выступит за нас – мы об этом позаботимся.

– Удачи, мать вашу. Это костлявое недоразумение? – раздался темный замогильный смех. – Тебе понадобится моя помощь.

Второй мужчина вздохнул и пробормотал:

– Гребаный везунчик. Уже генерал. А нам приходится возиться со всем этим дерьмом.

Я снова провалилась в небытие.

В другой комнате заиграло пианино, и его призрачная мелодия ласкала слух, словно мед. На глаза навернулись слезы. Как же она была прекрасна. Музыка растекалась по мне, прогоняя кошмары.

Время шло.

– Неро, Пэпэ, перестаньте на нее рычать. Сколько еще вы будете меня игнорировать?

Мне снилось, что я падаю с облаков.

Стремительно несусь вниз.

У самой земли меня поймал безликий мужчина. У него были красивые и жестокие черты, потрясающе синие глаза. Это снова был Смерть.

Падший ангел.

Он грубо прижал мне язык большим пальцем, ладонью обхватив подбородок. В открытый рот он просунул таблетку и, откинув мне голову назад, влил воду прямиком в горло.

Я поперхнулась и закашлялась.

– Иди… к… черту, – кашляла я, пытаясь открыть слезящиеся глаза.

Большой палец вытащили изо рта.

– А откуда я, по-твоему, пришел, carissima^[7]?

Сквозь подступающий сон глубокий раскатистый смех прозвучал словно эхо.

Рычали два зверя. Звук был глубоким и злобным. Потусторонним.

Надо мной нависла высокая фигура.

– Чарли? – спросила я. – Ты тоже здесь?

Голос пробормотал что-то о дураках, и я попыталась ответить, но провалилась в сон.

Заиграло пианино.

Я проснулась оттого, что из глаз текли слезы.

Я села на постели в темноте, задыхаясь, вся в поту. Ветерок ласкал мою кожу, и я рухнула на подушки с прикрытыми глазами, не в силах подняться вновь.

Мое зрение расфокусировалось.

Голоса перешептывались.

К моим губам прижалась чашка.

Знакомые мозолистые пальцы обхватили мою челюсть и откинули голову назад, а затем провели по скулам. Ледяная вода успокаивала мое измученное горло.

– Спасибо, – прошептала я.

– Пока не благодари меня, – сказал хриплый голос. – Что-то мне подсказывает, что мы не поладим. Ты слишком невинна. Уверен, ты будешь в ужасе, увидев такого монстра, как я.

Я открыла рот, желая спросить, что он имел в виду, но ничего не вышло.

Меня душили кошмары.

Повсюду кровь. Кожа горит под ударами кулаков и касаниями сигарет. Когда она умирала, так болела грудь. Я сделала ей больно? Рука коснулась грудной клетки, сверкнули багровые глаза, и в душе зародилось непривычное мне любопытство.

Меня охватило непреодолимое желание поглощать. Как будто я чувствовала чужую эмоцию. В грудь вонзился кинжал, и я взмахнула окровавленными руками. Мужчина закричал.

Я села на постели, прижимая ладони к бешено колотящемуся сердцу.

Окончательно проснувшись, я выдохнула и потерла пульсирующий шрам на груди.

Яркий солнечный свет обжигал.

На мне все еще лежала окровавленная простыня. В комнате с высокими потолками было тепло. Легкий ветерок проникал через открытые французские двери, ведущие на террасу. Раньше я ее не замечала.

Утренние лучи озаряли комнату ослепительным светом.

Снаружи доносился шум воды.

Я прищурилась. Правый глаз постепенно привыкал к яркому свету.

Охренеть! За террасой до самого горизонта раскинулись бирюзово-голубые воды. Пышная зеленая листва обрамляла стеклянные двери.

Бескрайнее море было так близко, что я могла выйти из комнаты и нырнуть в него.

Дух захватывало.

Божественная красота.

Я и раньше видела фотографии больших водоемов, но они и близко не могли передать реальную красоту раскинувшегося передо мной пейзажа. Запах соленых волн, шум прибоя и водная гладь, простирающаяся в бесконечность.

Дверь скрипнула, и я прижала к груди окровавленную простыню.

В дверях стоял Патро со стаканом воды и мочалкой. Его темная кожа поблескивала в лучах солнца, а высокие скулы выступали острой линией.

Поразительно, как сильно он напоминал статую Давида.

Зеленые глаза прищурились.

– Ты проснулась. – Он повернулся и вышел из комнаты.

Я моргнула.

Его голос был мягким и немного холодным, совсем не похожим на тот низкий голос с хрипотцой, который оскорблял меня во сне.

Наверное, я была в бреду.

Прекрасно, я уже схожу с ума. Год явно не задался.

Через несколько минут в коридоре раздался громкий взрыв, и в комнату поспешили те же врачи, что и раньше. Ахиллес и Патро следовали за ними по пятам со своими ужасными зверями.

По крайней мере, они не убили врачей… пока.

– Вы давали ей питательную таблетку для набора веса, как мы велели? – спросил доктор-мужчина, доставая из сумки инструменты.

Ахиллес и Патро мрачно уставились на него.

– Да, конечно, давали, – ответил доктор, поколебавшись. – Поскольку прошла уже неделя, нам нужно убрать простыню, чтобы можно было снять гипс.

– Нет, – громко прохрипела я, крепче сжимая простыню.

Отец ухмылялся, глядя на меня и прижимая сигарету к моему животу. Кулаки матери били меня по лицу.

Мое тело было моим, и никто не мог его увидеть без моего на то желания.

В отличие от Чарли, чья спина была изуродована глубокими наслаивающимися друг на друга шрамами, про которые он никогда не рассказывал, у меня они были почти незаметными, маленькими, разбросанными по всему телу. Самыми заметными были рубцы на запястьях.

Больше всего следов было на торсе.