Телефонная будка под парадной лестницей в передней Инверкомба представляла собой небольшую конструкцию, обитую красным велюром и увенчанную латунным колоколом, который выглядел так, словно полировали его чаще, чем ему доводилось звонить. Это был реликт истории особняка, сбереженный со времен гильдейских экспериментов – безусловно, самая ранняя модель, которую Элис доводилось видеть. Внутри все устарело, но выглядело симпатично. Вельграндмистрис села перед зеркалом и в падавшем сверху вниз мягком свете электрической лампочки почти убедила себя, что чуть раньше в спальне не увидела ничего особенного.

Свет померк, и Элис почувствовала привычное сопротивление, когда подключилась к линии и набрала номер клуба Тома с помощью вращающейся латунной ручки. Получив сигнал через кабели – невидимые, проложенные под землей, чтобы не портить красивые окрестности особняка, – запустились реле на замаскированной под садовый каприз подстанции, а далее вызов поступил на узел связи с его размеренно гудящей вычислительной машиной. Вельграндмистрис посмотрела в зеркало и почувствовала, как что-то дрогнуло, словно в реальности образовался разлом. Отражение растаяло, а потом само стекло исчезло – как будто пространство расширилось, – и послышался невнятный гул мужских голосов. Элис ощутила резкий запах сигарного дыма и услышала смутный рокот лондонского транспорта; портал в столицу был открыт.

Официант в далекой будке поклонился и спросил, с кем она желает поговорить. Элис почувствовала, как хлопнула дверь, когда он ушел, а затем услышала плеск льющегося в бокал алкоголя, прежде чем появился ее муж и сел, не сводя глаз с образа, который видел в собственном зеркале.

– Так и думала, что найду тебя в клубе, дорогой.

– Ты же меня знаешь. Аккуратен, как часы. – Галстук, судя по всему, недавно завязанный заново, уже перекосился, и пахло от Тома скорее потом, чем одеколоном. – Как Ральф? Я всю сменницу твердил себе, что отсутствие новостей – хорошая новость, а ты, похоже, взяла с собой достаточно всякой всячины в это место… как бишь оно называется? Инверглейд?

– Инверкомб. И я почти ничего не взяла. – Элис напустила на себя уязвленный вид, когда Том посмотрел на нее со знакомой тоской во взгляде. Она нуждалась в его внимании, особенно после того, что увидела в зеркале своего туалетного столика. Это теплое пламя согревало лучше эфира. – У Ральфа все хорошо. И я так рада, что мы приехали сюда, хотя ужасно по тебе скучаю.

– Ты пробыла в Лондоне совсем недолго. А вот отсутствовала очень долго. – Улыбка Тома почти угасла.

– Ну, ты знаешь причину. Другого выхода нет.

– Да, да. И Ральф… Я понимаю, что в Лондоне ему не место.

Том пристально посмотрел на нее. Поджал губы. Вокруг его глаз залегли морщинки. У него были густые черные волосы, как у Ральфа, но редеющие на лбу и седеющие на висках, а небольшие брыли имелись уже при их знакомстве. Мужчинам куда проще стареть с достоинством.

– В любом случае я скучал по тебе, дорогая. – Он раздувал ноздри, вдыхая ее запах, а Элис смутно почувствовала сотрясание пола и грохот проезжающего мимо лондонского трамвая, пока рассказывала Тому об особенностях Инверкомба: о том, что поместьем управляла негритянка; о метеовороте, к чьему воздействию мистрис Мейнелл все еще относилась скептически; о странном говоре местных; и о Ральфе, который как следует выспался и перерыл половину удивительно хорошей библиотеки, донимая мать просьбами осмотреть окрестности.

– Все это звучит просто чудесно. Я горжусь вами обоими. Передай Ральфу… Скажи, что им я тоже горжусь. И что скоро мы будем проводить гораздо больше времени вместе. Я стольким хочу поделиться с ним, Элис.

– Нам обоим пришлось нелегко.

– Ты казалась такой мрачной, когда уезжала.

– Но сейчас я не такая.

– Ты выглядишь…

Элис и так не позволяла подбородку опуститься, но тут приподняла его еще чуть-чуть.

– …изумительно, моя дорогая.

Затем они поговорили о делах, и новости были нерадостные. Контракт на строительство откладывался якобы по техническим причинам. Том был за то, чтобы согласиться на дополнительное время ради пересмотра условий, а вот Элис по-прежнему настаивала, что надо расторгнуть сделку и подать в суд.

– Не слишком ли это сурово?

– Мы должны быть жесткими. Разве они не поступили бы так же с нашей гильдией?

Том кивнул. Он знал, что собственная натура часто подталкивала его к чрезмерно миролюбивым решениям, и полагался на силу и советы Элис. Потом они попрощались, его образ растаял, зеркало потемнело, и она почувствовала, как двери хлопают от неощутимого сквозняка, а реле от Инверкомба до Лондона размыкаются. Пришла пора разорвать соединение, однако мистрис Мейнелл несколько секунд удерживала линию в рабочем состоянии, и черное пространство зеркала продолжало расширяться. Смотреть в него сейчас было все равно что падать. Она не сомневалась, что ценой небольших усилий сможет войти в эту черноту; промчаться по проводам, как бесплотный дух, и появиться в каком-то другом месте. Это была идея, риск, эксперимент, который Элис давно обдумывала и каждый раз отвергала как слишком нелепый и опасный. Но телефон как будто шептал ей: разве есть место лучше, чем этот дом, чтобы рискнуть? В конце концов, разве не здесь начались все эти фокусы с зеркалами? Разомкнув соединение, она откинулась на спинку кресла и стала наблюдать, как заново рождается отражение в зеркале. Подняв руку и коснувшись нежной плоти вдоль нижней челюсти, вельграндмистрис почувствовала, как та самая сила тяжести, что разрушала горы и вынуждала луну курсировать по небесам, сдирает кожу с ее лица.

Выйдя из будки и накинув пальто, Элис отправилась наружу. Там оказалось даже холоднее, чем она себе представляла. Выдыхая облачка пара, женщина пересекла передний двор, затем мост, перекинутый через узкое ущелье, на дне которого струилась река Риддл, и пошла по вьющейся через пинарий^[2] тропинке туда, откуда пахло дымом. Метеовед по фамилии Эйрс – лысый и с усищами что велосипедный руль – в высоких садовых перчатках тащил откуда-то клубы черного кукушечьего вьюнка, в котором Элис узнала зимовник, чтобы швырнуть их в разведенный на поляне костер.

– Только и делаю, что выдергиваю эту дрянь, мистрис, – крикнул он, завидев ее. – И чищу желоб мельницы по меньшей мере дважды каждую весну.

Растение выглядело омерзительно – пурпурное, усеянное ядовитыми синевато-черными ягодами, – и горело ярко, с шипением. Элис шагнула назад, оберегая лицо.

– Я просто хотела узнать, как дела у вас и вашего метеоворота, – сказала она. – Надеялась, что к этому моменту мы почувствуем его эффект. По крайней мере, ради блага моего сына…

Эйрс стянул перчатки и вытер пот со лба. Он провел мистрис Мейнелл по грязной тропинке мимо электрических опор, которые тянулись вереницей от водяной мельницы на дне ущелья, и со скрипом открыл железную дверь. Они вошли в залитое сухим янтарным светом помещение метеоворота.

– Вы давно здесь работаете?

– Почти двадцать лет.

– И никогда толком не пользовались этой штукой?

– Ну… – Он задумчиво постучал ногтем по одной из ручек настройки. – Дело в том, мистрис, что метеоворот и не выключали. Он в каком-то смысле работал все это время. По меньшей мере вхолостую. Машинам гораздо приятнее делать то, для чего они предназначены, чем не делать ничего.

От улыбки усы метеоведа приподнялись. Похлопывая опоры и поглаживая кирпичи цвета львиной шкуры, он водил Элис по всем уровням конструкции. Главное устройство метеоворота предстало перед ними, опутанное проводами, питающееся эфиром и электричеством. Элис не могла определиться, считать ли это место гудящим промышленным святилищем или надувательством колоссальных масштабов. По крайней мере, здесь царил порядок, как на борту корабля. Все выше и выше. Наконец-то они оказались на вершине и через еще одну железную дверь проникли на платформу снаружи, где воздух был студеным. Платформа находилась высоко над деревьями Инверкомба, и вид с нее открывался головокружительный, особенно по эту стороны долины. Где-то внизу вертелось, посверкивая, колесо водяной мельницы.

Купол метеоворота был весь в пятнах и вмятинах, словно поверхность урожайной луны.

– К нему можно прикасаться?

– Я бы не советовал, мистрис.

Глядя поверх верхушек деревьев, сквозь прозрачный и вместе с тем плотный воздух, Элис громко рассмеялась, увидев, что мир за серыми тонами и сумерками долины Инверкомба побелел. Поля превратились в разбросанное постельное белье. Города и дома казались сделанными из бумаги.

– Смотрите, Эйрс, снег пошел!

– Никто бы и не подумал, что такое возможно, да?

Конечно, выпало не слишком много снега, однако его хватило, чтобы преобразить пейзаж. Она погладила холодные перила. Подстанция превратилась в белый дворец. В том же направлении, за похожими на носовые платки полями, высились Мендипские холмы. На севере тускло светился Бристоль. И едва заметным сгущением сияющей дымки давало о себе знать местечко под названием Айнфель…

В Айнфеле, как знал каждый школьник, обитали измененные, изуродованные промышленностью страшилища – люди, пострадавшие от избыточного воздействия эфира и перенявшие кое-какие свойства его чар. В далекие, менее цивилизованные времена подменышей сжигали на кострах или бросали в темницу в цепях, таскали повсюду в виде питомцев или тяглового скота под руководством Гильдии собирателей. В нынешние продвинутые времена такая практика вызывала неодобрение. В Айнфеле подменыши, тролли, фейри – называйте как пожелаете, – заботились о себе самостоятельно. Гильдии дружно оставили их обитель в покое, поскольку так было выгоднее и проще выкинуть решенную проблему из головы.

Элис потрогала кончиком пальца небольшую коросту Отметины на внутренней стороне левого запястья, вспоминая, как однажды в День испытания стояла вместе с прочими окрестными детишками в очереди у зеленого фургона. Потом случился причудливый момент, когда она оказалась в этом сарае на колесах, пропахшем табачным дымом и несвежими простынями, наедине с гильдейцем, который капнул ей на левое запястье какой-то светящейся жидкостью. Элис, будучи нищей, увидела это вещество впервые в жизни, однако даже самый тупой ребенок знал, что оно называется эфиром. Вот и всё. Ее рука заныла от боли, а появившийся алый струп, который никогда полностью не сойдет, назывался Отметиной Старейшины. Многие женщины из высших гильдий, с которыми ей впоследствии приходилось общаться, выставляли Отметину напоказ с помощью искусно изготовленных браслетов, но для большинства простых людей единственным дополняющим ее украшением в суете повседневной жизни были грязные разводы. Так или иначе, все помнили про Отметину в глубине души. Она доказывала – до той поры, пока существовала, пока ты был осторожен, ходил в церковь, делал то, чего ждала гильдия, и не делал всего остального, – что некто сохранил свою человеческую суть. А вот как все было устроено в стенах Айнфеля, среди преображенных, оставалось тайной, пусть даже Элис Мейнелл чаще других – и небезосновательно – об этом задумывалась.

– Большинство людей смотрят в ту сторону, – заметил метеовед Эйрс, проследив за ее взглядом. – Не то чтобы там было на что посмотреть. Никогда не имел с ними дела, но слышал, что люди иногда обращаются за помощью – лечением, предсказаниями. Хотя сомневаюсь, что они добиваются желаемого. Судя по всему, это место – сплошное разочарование…