– Деточка, – экономка даже не покачала головой, – не умничай. Ты, должно быть, слышала, что парнишка очень болен. – Она вздохнула. – И кстати… – Ее пальцы с перламутровыми ногтями коснулись «фасолины». – Эта штука, на которую ты пялишься, вместо того чтобы слушать меня, – знаешь, что это такое?

Мэрион покачала головой.

– Они с Блаженных островов. Эти бобы – семена, они падают с пальм и приплывают сюда на волнах Бореального океана.

Думая о белоснежных пляжах и сочной зелени, Мэрион коснулась фасолины. Наверное, именно такие ощущения испытывали гильдейцы, притрагиваясь к одному из своих многочисленных необычных устройств – халцедонам, шептеммам, болекамням, спинетам^[5] вычислительных машин, числобусам…

– Несколько условий напоследок, – сказала экономка. – Во-первых, в этом заведении все основано на взаимоуважении и долге. Каждое высказывание, которое по воле кухарки заключили в рамку – и, кстати, я заметила, как ты по этому поводу ухмыляешься, – чистая правда. И я рассчитываю, что все мои подчиненные будут проводить бессменники со своими семьями.

– У меня не было ни одного выходного в бессменник, мистрис.

– Что ж, теперь есть. Уилкинс отправляет фургон в Латтрелл примерно через полчаса. Ты должна быть в нем, причем в лучшей юбке и переднике… – Экономка окинула ее взглядом с головы до ног. – Помни, что ты представляешь этот дом, люди будут смотреть на тебя и думать, да поможет им добрый Старейшина, что ты лучшая из всех, потому что тебя выбрали работать в Инверкомбе. Уверена, твоя семья гадает, как твои дела. Теперь можешь вернуться в Клист и сказать Биллу Прайсу, что Сисси Даннинг передает привет и говорит, что ты неплохо справляешься, пусть даже пока не научилась сдерживать свой нрав – я права?

– Да, мистрис. – Присев в реверансе, Мэрион поняла, что не сделала этого, когда вошла в кабинет экономки. – Спасибо.

– О, и еще кое-что. – Экономка выдвинула нижний ящик стола и открыла жестяную коробку. Протянула Мэрион коричневый конверт. – Держи, это твое.

– Мое что, мистрис?

– Твое жалование, да поможет мне милосердный Старейшина!

Сидя на скамье в кузове фургона с продуктами, в окружении конюхов, учеников садовника и младших горничных, Мэрион почувствовала, что погода оказалась холоднее, чем она ожидала. Дорога за пределами поместья была покрыта глубокими лужами, с голых деревьев капало. Если в Инверкомбе и прошел дождь, то незаметно для нее. Она обернулась на метеоворот. Мысль о том, что он может влиять на погоду, лежала в основе баек, которые ей рассказывали с раннего детства, а потом все они забылись как дурацкие выдумки.

Когда Уилкинс высадил ее на обочине, Мэрион направилась прямиком к берегу. У нее поднялось настроение впервые после суетливого Инверкомба, где нельзя было бездельничать. Здесь, закричав и замахав руками, можно было лишь спугнуть крачек и чаек. Мэрион завопила и запрыгала; приостановилась, чтобы стащить новые ботинки и чулки, сорвать чепец, а потом помчалась по блестящей подмерзшей грязи. Прилив был низкий, но мощный, быстрый и холодный. Он с шипением удирал от нее, но она оказалась проворнее, и когда ее ступни наконец-то погрузились в воду, боль показалась легкой, сладостной. Не сравнить с ботинками, сдавливавшими ноги, как тиски.

Она искала фасолины в углублениях на камнях. Шансы были невелики, но Мэрион поднаторела в береговых поисках. Она находила пенни, годные тазы, кринолины, брошки, кусочки моругля, рифленые кости, фантастические детали механизмов, зловещие груды кукушечьих водорослей. Однажды попался огромный волосатый труп одной из горгулий, которые без конца ползали по видневшимся вдали опорам и перемычкам Севернского моста и красили их в серый цвет. На этот раз, однако, ей достались только осколки стекла с красивыми вытравленными узорами. Выпрямившись, она почувствовала в кармане юбки тяжесть конверта, полученного от экономки Даннинг, и ускорила шаг, направляясь к горбатым, беспорядочно разбросанным домикам Клиста.

Окна коттеджа Прайсов едва выглядывали из-под низкой сланцевой крыши, наполовину заросшей мхом. Мэрион вошла, пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Мама кипятила белье, приподнимая его поварешкой, словно проверяя, готово ли. Затем она увидела Мэрион.

– Я так и знала! – воскликнула женщина, взмахнув сорочкой, от которой валил пар. – Тебя уволили!

Мэрион потребовалось некоторое время, чтобы убедить мать, что она действительно по-прежнему работает в Инверкомбе. Затем мама увидела новые ботинки, висевшие у Мэрион на шее.

– А что случилось со старыми?

Мэрион пожала плечами, вспомнив, с каким лицом кухарка бросила их в огонь.

– Держу для плохой погоды.

– Плохой? Да нас почти затопило!

– Ну, я все равно редко выхожу из особняка.

– Еще бы. А теперь ступай и разыщи папу, брата и сестру, ладно?

Чтобы узнавать людей на сверкающем берегу издалека, требовался определенный навык. Все дело в походке, в том, как они по-разному сутулились или прихрамывали. Мэрион сперва высмотрела сестру Дениз, которая тащила свой мешок и горбилась со смесью удивления и отвращения. А потом – Оуэна, который перемещался по блестящей грязи в деревянных санках, так называемой «грязевой лошадке». Мэрион приложила ладони рупором ко рту и пронзительно вскрикнула.

После пахнущих рыбой объятий и громких изумлений по поводу ее внешнего вида трое младших Прайсов разыскали отца у ручейка, где он полировал и заново крепил к сети синие стеклянные поплавки, которыми так гордился. К этому времени вокруг Мэрион уже собралась небольшая компания из местных жителей, включая детей. «А много ли в доме золота, которое надо полировать?» – спросил кто-то. «Заклинания уже выучила?» «Их экономка действительно беглая рабыня?» «Сколько ты успела стырить?»

Когда они вернулись в коттедж, папа объявил, что наступил особый случай. Он поманил Мэрион в судомойню, где она придержала доски над ямой, в которой хранился небольшой запас его товара. Откупорив зубами одну из коричневых бутылок без этикеток, папа поднес ее к носу, желая убедиться, что море не проникло внутрь. Позже, сидя за столом и поедая жареный водорослевый хлеб с селедкой, все немного захмелели. Мэрион раньше никогда не замечала, какой у них серый хлеб и как старательно папа ковыряет в зубах. Она достаточно осознавала потребности семьи, чтобы принять неожиданное предложение вельграндмистрис, и сказала себе, что это всего лишь еще одна работа, – но роль горничной в особняке ощуща-

лась клеймом, которым семья и прочие жители Клиста хотели ее припечатать, не считаясь с тем, кто такая Мэрион Прайс на самом деле.

– Все хорошо, милая?.. – Мамина рука, вся в мозолях, сжалась на ее запястье.

– Твой стакан пуст, девочка. – Папа помахал бутылкой. – Вот и вся проблема!

– Я в порядке. Кстати, я же вам сказала, что мне заплатили?

– Ну, видишь ли… – Папа со стуком поставил бутылку на стол и потер ладони.

Мэрион знала, что это деньги семьи. Конечно, было бы здорово прогуляться по единственной торговой улочке Латтрелла и купить маме новый платок, папе – сигару в серебристой трубке, Дениз – духи, а Оуэну – один из тех компасов, на которые он давно заглядывался… но у нее возникла идея получше. На самом деле, она потому и приняла предложение вельграндмистрис с такой готовностью тем утром на берегу. Когда Мэрион достала конверт и положила на стол, ее решимость вторила плотности и тяжести денег.

– Я считаю, что мы должны купить для Салли хорошее надгробие.

По взглядам родных она мгновенно поняла, что им такое даже в голову не пришло.

– Как мило… – пробормотала мама, снова сжимая запястье Мэрион. – Просто… прелестно.

– Дело в том, – сказал папа после затянувшейся паузы, – что все уже решено.

– Что именно решено? – Мэрион удивилась тому, как резко прозвучали ее слова.

– Мы записали нашего Оуэна в Гильдию моряков, как я всегда и обещал!

– Ты ведь не расстроена, правда? – спросила Дениз, когда они с Мэрион чуть позже возились на тесном чердаке над кухней, где обе спали.

– Вовсе нет.

Ну да, конечно. Ученичество Оуэна было лучшим вложением средств, накопленных семьей. А про Салли никто не вспоминал, хотя умерла она всего лишь год назад.

– Я же собираюсь стать настоящей швеей! Тебе уже сказали? Нэн Осборн обещала обучить меня, а в следующем году – устроить в аккредитованную гильдией академию в Бристоле.

– Прекрасная идея, – рассеянно сказала Мэрион, открывая ящик комода и обнаруживая, что он забит вещами сестры.

– Ты попала в Инверкомб к богатеям и писаешь в фарфоровый горшок – кто бы мог подумать!

– На моем месте должна была быть ты, Дениз. Я все еще могу попытаться замолвить за тебя словечко.

– Вообрази, как я расхаживаю с тряпкой для пыли и делаю реверансы! Впрочем, твоя блуза мне очень нравится… – Дениз подскочила к сестре. – Эти вытачки и узкий крой…

Ее руки бесцеремонно прошлись по груди сестры.

– Правда? А я думала, что она тесновата.

Дениз устремила на сестру взгляд поразительно голубых глаз, в котором проскользнуло нечто вроде изумления. Ее лицо с прекрасными высокими скулами, обрамленное русыми кудряшками, раскраснелось от выпитого

рома и берегового ветра. Мэрион подумала, что это самое красивое лицо, которое она когда-либо видела. По крайней мере, до встречи с новой хозяйкой Инверкомба.

– Ты все еще многого не знаешь о мире, не так ли, сестренка?

К этому времени Мэрион успела забыть, что именно она искала среди своих старых вещей. Дениз наверняка уже все выбросила или присвоила.

– Какие-нибудь старые тряпки и пуговицы, Мэрион. Обрывки ленточек, вроде той, что отрывается от твоего платья. Я знаю, как все устроено в огромных особняках, – там вечно выбрасывают что-нибудь полезное.

– Я буду начеку.

Впрочем, как гласило одно из вышитых наставлений кухарки, «Таскать вещи из дома – форменное воровство».

– Но есть еще одна важная штука, с которой ты, Мэрион, можешь мне помочь… – Дениз с удивительно серьезным видом присела на корточки у окошка и поманила сестру. Открыла рот и сунула в него пальцы.

– Фидиш што-то?

Внезапный неприятный запах заставил Мэрион поморщиться. Коренные зубы старшей сестры были черными, как кусочки гагата. Дениз всегда любила сладкое. Особой страстью были «Молнии Болта» – огромные твердые карамельки, многослойные, как луковицы, и менявшие цвет по мере разгрызания. Красным слоем можно было намазать губы, и получалось не хуже помады.

– Если бы ты сумела принести мне нормальную зубную пасту, – проговорила Дениз, сглотнув. – Ну такую – белую, пахнущую лекарством. Я уверена, это бы помогло. Ты же ее достанешь, да?

Мэрион поняла, что возвращение домой, в Клист, получилось похожим на бессменники в кругу семьи, о которых она читала в газетах. А может, все дело в роме. Мама дремала у камина, папа, мурлыча под нос какую-то песенку, слонялся туда-сюда, откровенно бездельничая, а Дениз, вдохновленная блузкой сестры, энергично снимала мерки. Мэрион обнаружила, что даже обычно трудолюбивый Оуэн сидит на перевернутом жестяном тазу под навесом и смотрит на набегающий прилив.

– Поздравляю, – сказала она.

Он взглянул на сестру.

– От души?

– Конечно. А теперь подвинься.

Начинало темнеть. На самом деле, это был один из тех дней, когда не бывает по-настоящему светло – по крайней мере, за пределами Инверкомба. Вдали смутно мерцали огни кораблей. Кто-то вез товар в Бристоль, кто-то – в один из портов по всему миру. Стать моряком на таком судне, носить форму с галунами и пуговицами, безупречную, как надраенная палуба, – ее брат всегда об этом мечтал.

– Тебя уже посвятили?

– Нет, но папа действительно подписал бумаги. Ему дали копию на желтой бумаге, и он хочет вставить ее в рамку. Я не знаю, как тебя отблагодарить, сестренка.

– Это не мои деньги. Папа копил много лет.

– Ну… – Оуэн рассмеялся и покачал головой. – Он всегда так говорит.