Ирен Софи: Вирус

Пролог

Шри-Ланка, археологический раскопки в джунглях близ Сигирии.

Воздух был густым и сладким, как перезрелый манго. Он обволакивал, лип к коже, смешиваясь с запахом влажной земли, гниющих листьев и пота. Солнце стояло в зените, раскаляя до бела известняковые скалы, но здесь, в тени гигантских фикусов, царил зеленый, душный полумрак.

– Раджив! Смотри, что я нашел!

Голос Аджита, молодого аспиранта, звенел от возбуждения, разрезая ленивое жужжание насекомых. Доктор Раджив Шарма, мужчина лет пятидесяти с сединой на висках и усталыми, мудрыми глазами, отложил в сторону кисть и медленно выпрямился, с трудом разгибая спину, затекшую от долгой работы в неглубокой траншее.

– Если это еще один черепок с орнаментом в виде волны, я лично закопаю тебя здесь вместе с ним, – проворчал Раджив, но в уголках его глаз залегли добрые морщинки. Радость Аджита была заразительной.

– Нет, сэр! Это другое. Каменный ларец. Герметичный, кажется!

Раджив поспешил к яме, где работал его протеже. Сердце застучало чаще. Герметичность – мечта любого археолога. Это означало нетронутость, возможность найти органику, папирусы, нечто, что не сгнило за тысячелетия.

Аджит аккуратно, с затаенным дыханием, счищал землю с плоского камня. Это действительно был ларец, грубо отесанный, но с искусно подогнанной крышкой, края которой были залиты темной, похожей на смолу субстанцией.

– Божественно, – прошептал Раджив, забыв об усталости. – Осторожнее, сынок. Дай мне.

Он надел перчатки и взял в руки инструменты. Минуты напряженной тишины, нарушаемой лишь цоканьем резца по камню. Наконец, раздался глухой скрежет, и крышка поддалась. Аджит замер, широко раскрыв глаза.

Внутри, на подложке из истлевшей ткани, лежали несколько изумительно тонких золотых пластин с вычеканенными письменами и маленькая алебастровая чаша, наполненная темным, высохшим порошком.

– Это не местный стиль, – завороженно произнес Раджив, проводя пальцем в перчатке по прохладному золоту. – Похоже на… нет, не может быть. Это нужно изучать.

Внезапно из-под камня, сдвинутого с места, метнулось что-то темное и юркое. Крыса. Крупная, откормленная на отбросах лагеря, она в панике пронеслась по руке Раджива, оставив на тыльной стороне ладони, где перчатка чуть сползла, тонкую, глубокую царапину.

– Ай! Проклятая тварь!

Раджив отдернул руку. Из царапины уже сочилась алая кровь, смешиваясь с грязью и пылью веков.

– Сэр! – испуганно вскрикнул Аджит. – Позвольте, я…

– Ничего, пустяк, – буркнул Раджив, но кровь не останавливалась, продолжая течь густой, тревожной струйкой. – Здесь, в этой влажности, любая царапина заживает неделями. Вода… нужно промыть.

Он пошагал к ближайшему ручью, что струился у подножия скалы, прозрачный и холодный на вид. Аджит беспокойно следовал за ним.

– Сэр, давайте лучше аптечку, йод! Кто знает, что было в земле…

– Йодом тут не поможешь, – отмахнулся Раджив, уже опуская руку в ледяную воду.

И тут произошло нечто странное. Вместо того чтобы смыться, кровь будто заиграла. Соприкосновение с водой не остановило кровотечение – оно усилило его. Алая струйка стала темнее, гуще, превратившись в поток, который не смывался, а растекался по воде, словно масло, создавая зловещие разводы.

– Что за черт? – прошептал Раджив, и в его голосе впервые прозвучала тревога. Он выдернул руку, но кровь продолжала хлестать с пугающей силой, капая на мшистые камни. Головокружение овладело им, и он пошатнулся.

– Сэр! Доктор Шарма!

Аджит, в панике, забыв обо всех правилах безопасности, схватил его за запястье здоровой руки, пытаясь осмотреть рану. Его пальцы запачкались в крови наставника – теплой, липкой, неукротимой.

– Пусти, мальчик, испачкаешься! – попытался отстранить его Раджив, но его голос ослаб. Он вдруг почувствовал жар, разливающийся по венам, и тошнотворную слабость. – Что-то не так… Мне плохо…

Он грузно опустился на колени, а затем на землю, судорожно хватая ртом воздух. Из носа у него потекла кровь. Затем из уголков глаз, окрашивая слезы в багровый цвет.

Аджит отпрянул в ужасе, глядя, как его друг и учитель превращается в окровавленное, дергающееся в агонии тело. Вода в ручье вокруг его рук была алой.

– Нет! Нет! Держитесь, сэр! Я бегу за помощью!

Аджит развернулся и бросился прочь, через джунгли, к лагерю. Его сердце бешено колотилось, в ушах стоял звон. Он бежал, спотыкаясь о корни, смахивая с лица слезы и пот. Через несколько сотен метров его охватила жажда. Он увидел еще один ручей, тот самый, что протекал мимо их палаток. Не думая, не помня о предостережениях, он рухнул на колени и стал жадно хлебать ладонями холодную воду. Она была такой же чистой и прохладной, как всегда. Он пил, задыхаясь, чувствуя, как живительная влага возвращает ему силы. Он не видел, как в нескольких метрах выше по течению вода все еще несет в себе невидимую заразу, переданную из раны Раджива.

Вставая, он почувствовал легкое головокружение и тошноту. «Страх, – решил он. – Просто от страха». Он снова побежал, уже видя палатки.

– Помогите! – закричал он, выбегая на поляну. – Доктору Шарме плохо! Нужен врач!

Люди высыпали из палаток. Кто-то схватил аптечку. Аджит, тяжело дыша, оперся руками о колени, чувствуя, как по его спине бегут мурашки, а в горле застревает ком. Он обернулся, чтобы показать дорогу, и почувствовал, как из его носа что-то теплое потекло на губы. Он провел тыльной стороной ладони по лицу и посмотрел на нее. Рука была в крови.

В тот же миг закричала женщина-археолог, первая добежавшая до него. Она с ужасом смотрела на его лицо. Аджит не понимал. Он почувствовал влагу на шее, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки – на груди проступали багровые пятна. Он посмотрел на людей вокруг. Их лица искажались от ужаса. Они отшатывались от него. Кто-то потянулся, чтобы поддержать его, но более осторожный коллега резко одернул его за руку: «Не трогай его!»

Но было уже поздно. Вирус, пробудившийся из тысячелетней спячки, уже вел свою страшную работу. Он вошел в мир не через дыхание, а через прикосновение и воду. Через кровь и страх. И ему было всего этого достаточно.

Глава 1

Глава 1

Маргарита

Пробирка в моей руке была ледяной, словно выточена из самого вечного льда. Я задержала дыхание, переводя взгляд с ярко-желтой биологической опасной маркировки на микроскоп. В его окуляре дремал наш общий кошмар – вирус «Пандемоний». Пока дремал. Всего несколько нанометров генетического кода, упакованных в идеальную, смертоносную сферу, которые уже перевернули мир с ног на голову. А еще раньше, всего пару недель назад, главной проблемой дня был кофе. Вернее, его отсутствие в нашей общей кухне, потому что его снова выпил тот, кто сейчас сидел напротив меня, по ту сторону стерильного бокса.

Лев Орлов. Лео – так мы все его называли. Его спина была идеально пряма, даже сейчас, в четыре часа вечера пятницы, когда институт практически опустел. Он был погружен в данные секвенатора, и свет от монитора отбрасывал голубоватые блики на его скулы и упрямо сжатые губы. Он не просто работал. Он медитировал над цифрами, отрешаясь от всего материального, словно буддийский монах, только в качестве мантры у него были последовательности РНК.

Мы работали в одной команде полгода, и за эти полгода мы не обменялись ни единым личным словом. Только факты. Гипотезы. «Передайте, пожалуйста, физраствор». «Ваша методика имеет погрешность в 0.4%». «В протоколе допущена ошибка».

Иногда, в самые редкие и странные моменты, я ловила на себе его взгляд. Не коллеги, оценивающий работу. Взгляд мужчины. Тяжелый, изучающий, такой плотный, что его почти физически можно было ощутить на коже. Он длился микросекунду, а потом бесследно испарялся, словно его и не было, а я оставалась с противным чувством, что мне показалось, и легкой дрожью в коленях, которую я приписывала усталости.

Я ненавидела эту его способность – выстраивать вокруг себя невидимую стену из абсолютного спокойствия. Пока весь мир сходил с ума от новостей о вспышках на юге, пока в соцсетях плодились панические посты, он оставался непоколебимым ледником. Меня это бесило. Потому что я чувствовала. Я читала каждое сообщение, каждую сводку, и внутри меня закипал ужас за всех этих незнакомых людей, чьи жизни превращались в статистику. А он видел лишь красивую математическую модель распространения.

– Захарова, вы закончили с культивированием? – его голос, низкий и безэмоциональный, прорезал гул системы вентиляции. Он не обернулся, продолжая смотреть в монитор.

«Захарова». Всегда «Захарова». Ни разу – «Маргарита» или хотя бы «Рита».

– Да, Орлов, – отозвалась я, стараясь, чтобы мой тон был таким же ровным и холодным, как и его. – Штамм P-42 показывает ожидаемую скорость репликации. В три раза выше, чем у P-41.

– Пришлите данные мне. Я веду сравнительный анализ.

Не «пришли, пожалуйста». Не «можно». Просто приказы, отданные в пустоту. Я стиснула зубы и несколькими кликами переслала ему файл. На его мониторе всплыло уведомление. Он кивнул, всего один раз, и погрузился в изучение. Я отвернулась к своему микроскопу, пытаясь сосредоточиться на прекрасной, страшной симметрии вирусных частиц. Но сегодня не получалось. Сегодня было тяжело. Утром пришло сообщение от подруги из соседнего города – у них ввели карантин в нескольких районах. Она писала, что в аптеках сметают все, а по улицам ездят военные грузовики. Мои пальцы непроизвольно сжали подол белого халата. Я представила этих людей. Их страх. Их семьи. Для Лео они были лишь переменными в уравнении. Для меня – нет.

Внезапно резко зазвонил телефон на столе у Лео. Не его личный, а служебный, прямой провод правительственной связи. Он вздрогнул – редкое проявление чего-то живого – и схватил трубку.

– Орлов, – отрывисто представился он.

Я притворилась, что занята своими пробирками, но все мое существо напряглось, ловя каждый звук.

– Когда?.. Где?.. Понятно. – Его голос стал еще жестче, в нем зазвучали стальные нотки. – Сколько образцов?.. Да, лаборатория готова. Жду.

Он положил трубку. В лаборатории повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь монотонным гудением оборудования. Он медленно повернулся ко мне на своем стуле. И впервые за все полгода я увидела в его глазах не холодное безразличие, а нечто иное. Сосредоточенную, острую, как скальпель, серьезность.

– Захарова, – произнес он, и мое имя в его устах прозвучало как приговор. – Карантин объявлен у нас. В городе. Первые заболевшие поступили в первую горбольницу час назад.

У меня перехватило дыхание. Холодная волна страха прокатилась от макушки до пят. Это было уже здесь. Рядом. Не на экране телевизора, а за стенами этого стерильного, безопасного кокона.

– Боже… – вырвалось у меня шепотом.

– Боги не имеют к этому никакого отношения, – холодно парировал он. – Ко мне сейчас доставят образцы тканей первых носителей. Нам предстоит работа. Вам лучше позвонить родным и сказать, что вы остаетесь здесь. На неопределенный срок.

Он встал и направился к шкафу, чтобы достать дополнительный комплект защиты. Его движения были выверенными, экономичными, лишенными суеты. Он выглядел так, словно ждал этого всю жизнь. А я стояла, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Я посмотрела на свой телефон. Родные. Мама, живущая в трехстах километрах отсюда. Я должна ей позвонить. Сказать… что? Что я заперта в лаборатории с самым опасным патогеном на планете и с человеком-айсбергом, который, кажется, вообще лишен эмоций?

Мои пальцы дрожали, когда я набирала номер. Лео уже облачался в дополнительный костюм биозащиты, и сквозь прозрачное пластиковое забрало его взгляд на мгновение задержался на мне. В тот миг мне показалось, что в его глазах мелькнуло нечто похожее на понимание? Нет, показалось. Просто свет играл.