“Куда меня вообще занесло?” – В этот момент промелькнуло в голове парня. Он, обычный парень, пусть и с опытом выживания на Дикой планете, теперь стоял на ржавой станции гоблинов, в кишках которой можно было потеряться, как муха в паутине. Снаружи – рынок, странный и опасный, где торгуют всем. От старых винтовочных стволов до живых и даже разумных существ в клетках. А у него – ни денег, ни связей, ни хоть какой-то уверенности в завтрашнем дне. И всё же – шанс был. Он ощупывал его мысленно, как воришка ощупывает ключи от чужого дома в кромешной темноте.

Первым делом – нужны средства. Хоть что-то, чтобы купить паёк, арендовать койку, оплатить мелкие услуги, которые на таких станциях решают всё. Эта эльфийка – офицер, да, но пока от неё не возьмёшь знания, она балласт, а не ресурс. И к тому же она уже “подчистила” даже свои карманы – деньги, что она стащила у стражи на флагмане, почти все ушли. На еду, на жалкие побрякушки, на мелкие расходы. Даже на тот самый ошейник раба. Всё, что осталось – крохи. Значит, придётся продавать. И если не эльфийку, то что?

Он мысленно прошёлся по пространственному карману. Там были кое-какие инструменты, пара примитивных артефактов, обломки с Дикой планеты. Но главную ценность представляли шкуры. Те самые, что он выделывал собственными руками, сидя у костра, сдирая мясо с грубой кожи монстров и вычищая её до последнего слоя. Грубые, да… Не фабричная работа, не гоблинские или эльфийские мастерские. Но каждая такая шкура была уникальна. Несла на себе рисунки и оттенки, которых не воспроизведёт ни один магический пресс. И он сразу решил отложить несколько из них. Одни из первых. Не самой лучшей выделки.

Одна была серая, словно из чистого металла, и при свете лампы давала лёгкий голубоватый отлив. Другая – жёсткая, с узором, похожим на трещины высохшей земли, но при этом прочная, словно кольчуга. Третья и вовсе была полупрозрачной, словно соткана из жил и тончайших нитей, и в ней угадывался странный внутренний свет – остаток животной магии, ещё “теплой”.

Их было не так много, но они были разнообразны, и главное – настоящие. Ручная выделка, без магических ускорителей, без химических ванн. В мире, где везде использовались фабричные методы, ручной труд, особенно связанный с добычей на опасных планетах, ценился куда выше. Торговцы любили такие вещи – за их “историю”. Каждый кусок можно было продать не только как материал для доспеха или украшения, но и как реликвию. Ведь это была шкура монстра, убитого собственноручно в дикой глуши.

Кирилл даже представил, как какой-нибудь толстый перекупщик будет пересчитывать монеты, ворча, но всё же соглашаясь заплатить выше средней цены. Или как мастер-ремесленник проведёт ладонью по грубой коже и пробормочет:

“Такие вещи больше не встретишь.”

Размышляя над этим, он задумчиво прищурился. Да, это могло стать его первым шагом. Продавать все шкуры сразу – глупо. Нужно пустить часть, чтобы получить стартовый капитал. Остальные приберечь. Они ещё сыграют роль – может, как взятка, может, как товар для обмена, а может, как “подарок” тому, кого стоит расположить к себе.

Он откинул голову на холодную стену, слушая, как где-то в глубине станции гудит воздух, и криво усмехнулся. Выходило, что всё, что у него есть для старта новой жизни в этом проклятом переплетении магии и технологий – это шкуры зверей, снятые собственными руками. И – эльфийка в ошейнике, которая скоро откроет глаза.

Он сжал пальцы на металлической дуге ошейника. Средства… Потенциальные враги и даже союзники… Знания… Выход… Всё ещё впереди. Но начинать придётся отсюда. С грязного коридора, с вялых огней ламп, с запаха ржавчины и собственной изобретательности…

……….

Сначала это был лишь дрожащий вдох. Грудь молодой эльфийки медленно вздрогнула, рёбра раздвинулись, и воздух станции – тяжёлый, ржавый, пахнущий озоном и пылью – впервые за долгое время прошёл в её лёгкие. Её веки дрогнули, словно у того, кто спит и никак не может проснуться из дурного сна. Потом раздался резкий выдох, полный боли и раздражения, словно организм сам осознал тот факт, что что-то пошло совсем не так, как планировалось.

Она очнулась как будто медленно выныривая из густого, тягучего тумана. Веки дрогнули, ресницы дрожащей тенью скользнули по коже щёк. Первое ощущение – холод жёсткого пола под спиной, и сырость воздуха, отдающая железом и чем-то гниловатым. Затем пришла вторая волна – боль. Она прошла по телу словно десятки игл, остаточное эхо парализующего заряда. Пальцы дернулись, мышцы послушно не откликались, но она знала – тело постепенно возвращает себе контроль.

И тут, почти одновременно с возвращением сознания, Сейрион почувствовала давление. Оно не было физическим – ни рук, ни оков. Но словно в глубине груди, в самом сердце её сущности, защёлкнулся тугой замок. Она резко вдохнула, глаза распахнулись, и взгляд – прозрачный, зелёный, как весенняя листва – упёрся в металлическое нутро коридора. В углу зрения блеснул тусклый серебристый ободок – и она всё поняла.

Всё ещё не веря в это, Сейрион слегка пошевелилась. Тело отзывалось медленно, с трудом, будто каждое сухожилие обмотали железной проволокой. Ноги не слушались, руки дрожали. Но всё же пальцы сумели согнуться, заскрести по грязному полу, нащупав лишь холодные пятна конденсата и обломки пластика. Она попыталась рывком подняться – и мир качнулся, ударился о неё лампами и звуками. И наконец-то её глаза раскрылись.

И первое, что она увидела, это мрак коридора. Мигающий свет… Ржавые трубы, стекающие чёрными полосами влаги… Второе – он. Кирилл. Сидящий чуть поодаль, в тени, с холодным прищуром и парализатором в руках. Он не скрывал себя. И её память, ещё не до конца собранная, мгновенно сложила всё в цельную картину. Его усмешка в ответ на её провал… Выстрел… Обжигающий свет… Пустота в теле… Он. Он был тем, кто свалил её в эту грязь.

Даже не пытаясь что-то осмыслить, возможно именно из-за вбитых в неё инстинктов, молодая женщина рванулась к нему. Сейрион, несмотря на остатки паралича, попыталась вскочить, броситься на него. Выбить оружие… Хотя бы ударить ногой в это ненавистное лицо… В её движениях всё ещё чувствовалась военная выправка, отточенные рефлексы офицера. Но в тот же миг что-то сжалось вокруг её шеи.

Ошейник. Холодный, тяжёлый, незнакомый металл внезапно обжёг её, будто только что раскалился. Не боль… Нет… Кое-что похуже… Это был внутренний удар. Из глубины. Словно кто-то резко потянул за невидимые нити её сознания. Мысли, ещё секунду назад острые и яркие, зазвенели пустотой, стали вязнуть, как ноги в болоте. Она почувствовала, как гнев в груди вспыхнул – и тут же захлебнулся, превратился в бессильное дрожание. Её тело всё ещё рвалось вперёд, но каждая мышца подчинялась чужому ритму, чужой воле, будто в её движениях теперь проложили новые, невидимые маршруты.

Она дернулась ещё раз, почти вскинула руку, но пальцы сжались в кулак – и… Расслабились. Пальцы разжались сами, предательски, вопреки охватившей её ярости. Колени подогнулись, и она осела на пол. Дыхание сбивалось. Горло перехватывало невидимое давление. Ошейник жил своей собственной жизнью. Он не просто сидел на шее – он словно впивался в её разум, в саму ткань сознания, отсекая гнев, перекраивая приказы тела.

Глаза её расширились. Ярко-зелёные, полные огня, они метнули в Кирилла взгляд, который должен был прожечь насквозь. Взгляд воина, офицера, того, кто привык повелевать, а не подчиняться. Но вместе с этим в глубине вспыхнула тень ужаса. Она почувствовала, что не может сопротивляться. Она могла хотеть, могла рваться, могла проклинать его в мыслях, но её тело уже принадлежало не ей.

Кирилл встретил этот взгляд спокойно. Не отвёл глаз. Не дрогнул. Его лицо было твёрдым, даже жестоким, и в уголке губ мелькнула едва заметная тень ухмылки – не радостной. Нет… Скорее… Холодной. Констатирующей факт случившегося:

“Теперь ты подо мной.”

И сейчас он пристально наблюдал за тем, как её дыхание становится чаще. Как грудь высоко поднимается. Как мышцы борются с невидимой волей ошейника. И он понимал – в этой борьбе она обречена. Ошейник не даст ей шанса.

– Пробуй. – Тихо сказал он, глядя прямо в её глаза, будто проверяя, сколько ещё сил в её сопротивлении. – Дёргайся… Кричи. Всё равно это не изменит сути. Ведь именно это ты хотела сделать со мной? Так что не удивляйся тому, что твои же желания повернулись против тебя. Я только воплотил их в жизнь. Чтобы ты сама прочувствовала это.

Его голос, спокойный и низкий, только усиливал давление. Словно он и сам был продолжением ошейника. Его волей. И Сейрион ощутила это. Её губы дрогнули – она хотела что-то выкрикнуть, оскорбить его, обещать месть. Но рот не открылся. Горло сдавило. Ошейник не позволил проявить то, что могло бы даже просто означать сопротивление.

Она вновь ударила его взглядом – и в этот раз в нём было больше ярости, чем страха. Но за этой яростью уже таилась тень беспомощности. Она знала, что проиграла.

А Кирилл… он сидел так же спокойно, и лишь глаза его чуть блестели – не от злорадства, а от понимания, что с этой минуты расклад изменился. Теперь не он зависел от её воли. Теперь она принадлежала ему.

Осознав это, она снова дёрнулась, резко – насколько позволяли окаменевшие мышцы. Руками потянулась к собственной шее, и кончики её ухоженных пальцев почти коснулись холодного металла. Паника мгновенно заполнила её грудь, дыхание стало резким, учащённым. Она и сама прекрасно понимала, что это за вещь, и понимала, ЧТО теперь значит каждый её вздох.

– Ты… – Голос сорвался, звучал хрипло, но в нём всё ещё чувствовалась ярость. Её взгляд снова резко метнулся на Кирилла. В её глазах сверкнула ненависть, ярость, гордость, уязвлённая до глубины души. Она резко попыталась подняться, шагнуть к нему, рвануться, вцепиться хоть в горло, хоть в руку с оружием. В ней снова взыграла агрессия офицера, бойца, того, кто привык действовать, а не быть жертвой.

Но в тот же миг ошейник также ожил. По её телу прокатилась волна, похожая на сжатый приказ, будто чужая воля скользнула по нервам, и каждая клетка её плоти дрогнула. Сталь чужой команды вошла в неё – подавляюще, хладнокровно. Она почувствовала, как ярость ломается, как гнев сминается в грудной клетке и вязнет, превращаясь в бессильное рычание. Колени подкосились, дыхание сбилось, глаза дрогнули – и в них впервые появилось то, чего у неё никогда не было в бою. Растерянность… И паника…

Она смотрела на него, прикусив губу до крови. Сердце стучало как сумасшедшее. Она хотела плюнуть ему в лицо, выругаться, хоть как-то показать, что не сломана. Но пальцы рук предательски расслабились, тело замерло, подчинившись этому невидимому давлению.

Кирилл же всё также сидел напротив, не отводя от неё своего пристального взгляда. В его глазах не было ни сожаления, ни смущения. Лишь холодное, тяжёлое спокойствие, чуть ироничное, будто он уже заранее предвидел её вспышку. Он наблюдал, как яростная офицер эльфийского флота, гордая, независимая и красивая, в одно мгновение лишается власти над собой. И в его взгляде сквозило то, что её бесило ещё больше: он был хозяином ситуации.

Мгновение тянулось, словно вечность. Её дыхание рвалось в коротких вздохах, глаза метались, и каждый раз, когда она пыталась вновь возмутиться, ошейник мягко, но жёстко вбивал в неё чужую волю. А Кирилл… лишь слегка склонил голову, встретил её взгляд – и ухмыльнулся. Он явно выждал, пока её очередная попытка вырваться окончательно захлебнётся в пустоте, оставленной ошейником. Он видел, как дрожат её губы, как зелёные глаза метают искры, но уже бессильно. Её гордая осанка, ещё секунду назад напоминавшая воина, теперь сломана этим куском металла на шее.

Потом он поднялся и сделал шаг ближе – медленно, нарочито спокойно, словно подчёркивая, что теперь он может позволить себе любую скорость, а она будет вынуждена ждать и терпеть. Поднял руку, но не для удара – просто позволил пальцам лениво скользнуть по ободку ошейника, будто проверяя его прочность.

– Ну вот и всё, красавица. – Сказал он негромко, но голос его прозвучал в гулком коридоре особенно ясно. – Ты хотела примерить это на меня? А в итоге сама стала… Вещью… Или, как там у вас, у эльфов, о подобных разумных говорят? Игрушка? Ну, как? Приятно ощущать себя вещью?