Значительно проще прийти к психологу с целью доказать самому себе (и заодно пославшему на это странное мероприятие человеку), что все психологи одинаковы, а затем уйти с консультации с гордо поднятой головой, не признав никаких собственных сложностей, ошибок и ответственности за происходящее. Согласитесь, всегда приятнее считать себя во всем правым, чем тем, кто мучит окружающих или не понимает, как жить. У таких людей экзистенциальная составляющая как будто спит или реализуется не через терапию, ведь вопросы бытия и смысла для них неактуальны. Подобного рода клиенты могут созревать постепенно и начинают «разведывать территорию» только тогда, когда идея психологической помощи и поддержки уже не отвергается ими категорически. Порой им надо просто дать время. В каком-то из исследований приводились цифры, что среднее время с момента осознания необходимости психотерапии до факта обращения к специалисту составляет примерно год. Поэтому иногда надо просто подождать.

Хорошо, мы немного разобрались с первой группой: если получается их развернуть к самим себе – медаль нам на грудь, если не получается – тоже не страшно, у всех свой путь, у всех свое время.

Группа вторая – те, у кого уже созрел какой-то симптом: психологический, психосоматический или психиатрический. То есть появилось личное страдание и личная заинтересованность это страдание уменьшить.

Хроническая бессонница, панические атаки, постоянные боли, навязчивые состояния, депрессия, булимия, сложности в общении… Да мало ли как можно мучиться. Нежелание страдать, «к счастью», рождает серьезный стимул, чтобы разбираться со своей жизнью или для начала со своей психикой.

В этом случае у нас есть два основных варианта:

1. Работа с симптомом, что обычно бывает короче, но не факт, что эффективнее, поскольку если мы не до конца разобрались с первопричиной появления симптома и тем, какую важную функцию он выполнял в психике, то он обязательно вернется, только в другом виде. Однако иногда бывает достаточно и этого.

2. Долгосрочная работа не с симптомом, а с человеком, с его психикой. Тогда симптом все равно уйдет, когда в нем отпадет необходимость, и больше не вернется, потому что изменится та глубокая причина, из-за которой он возник.

Если вы практикуете краткосрочные методы, то вам, конечно, захочется опереться на них и работать с симптомом. Ведь так быстрее, и клиент будет доволен, и вы почувствуете себя успешным терапевтом, что, согласитесь, приятно. Но если вы работаете в долгосрочной терапии, то вы точно понимаете, что симптом – не враг, с которым нужно бороться, а друг человека и его психики. Он посланник субъективного и бессознательного, он заявляет о сложном и часто многоплановом неблагополучии, о внутреннем конфликте, нерешенной проблеме, дискомфорте, дефиците, о чем-то непрожитом, неразрешенном, запретном, вытесненном. И как посланника мы его приветствуем и благодарим, потому что он открывает нам путь к исследованию и проживанию (звучит слегка эзотерически, но я надеюсь, вы понимаете, что эти приветствие и благодарность лишь символические, никаких ритуалов мы не проводим).

То есть, прежде чем работать с бессонницей и «убирать» ее, нам нужно понять, последствием чего она является: избыточного контроля, возбуждения, тревоги, зависимости, плохой саморегуляции, недоверия миру, перенапряжения, нарушений сексуальной жизни, травматического опыта – да мало ли что еще может открыться, если мы начнем не про бессонницу спрашивать, а про жизнь.

В общем, с людьми этой группы работать уже, как правило, легче, потому что у них есть мотив и даже некоторое представление о том, что проблема не где-то вовне, а внутри, в психике, в настоящем и прошлом опыте.

Группа третья – люди в состоянии серьезного жизненного кризиса. Иногда это люди из двух предыдущих групп, которые слишком долго игнорировали или отрицали свои проблемы, иногда – те, кто переживает какое-то шоковое переживание: тяжелые потери, серьезные жизненные или возрастные изменения, кризисы, горе, отчаяние, пустоту, разрушение прежних представлений о себе и мире, бессмысленность, страх смерти, одиночество. То есть, как правило, уже сама жизнь столкнула их с экзистенциальными данностями, не давая им возможности отрицать наличие проблемы и необходимость ее решать.

И вот здесь у нас уже лишь один путь – идти в долгосрочную терапию, помогая человеку исследовать и вновь обретать себя. Такой клиент, возможно, и хочет, чтобы ему волшебным образом помогли за одну встречу, но его психика точно знает, что одной встречей не обойтись. Не для того они упорно, но не очень осознанно шли в кризис, чтобы быстро что-то поправить. Так в ином здании бесполезно поправлять горшки на балкончике, если все стены в трещинах, трубы лопнули, а основная проблема вообще в фундаменте.

Если людей из второй группы мы еще можем напугать тем, что, начав погружаться в прежде отрезанные переживания, они спустя какое-то время начнут недоумевать: «На терапию хожу, а становится все больнее, переживания делаются все тяжелее», то людей из третьей группы пугать уже нечем, им, как правило, уже достаточно плохо и падать некуда, потому что они «на дне».

В эту группу людей – людей, готовых идти в долгосрочную терапию, – мы бы также отнесли коллег и клиентов, которые давно находятся в поиске и самопознании. К приятному удивлению, в последнее время таких становится все больше. Как правило, их насущные, симптоматические, или, как говорит Джеймс Бьюдженталь, «дефицитарные», запросы уже решены. Работа идет в штатном режиме, отношения складываются, творчество проявлено, есть хобби, друзья, распланированный спорт и отдых. Конечно, это не святые люди, и у них бывают стрессовые ситуации. Но в целом уже много что разобрано по полочкам (иногда за десятилетия терапии), прожито и разложено по своим местам на их скатерти жизни. И возникает вопрос: «А что дальше? Как я могу улучшить то, что и так достаточно хорошо?» Часто люди понимают, что этот вопрос связан с глубинными экзистенциальными переживаниями. И чтобы разобраться с «бытийностью» и своим «существованием», не нужно спешить, нужно дать себе время спокойно посмотреть и порассуждать (Эмми Ван Дорцен говорит «пофилософствовать») о своей собственной уникальной и неповторимой жизни. И хорошо бы делать это не одному, а с человеком, способным об этом размышлять, а не давать ответов и технологий.

Безусловно, подобная классификация весьма условна. Нет такого индикатора, по которому мы легко можем определить, кто перед нами. Но, разделив клиентов по степени мотивации, проще понять, куда нам стоит приложить усилия при формировании клиент-терапевтического альянса. Поэтому следующая наша глава о том, как будет выстроена…

Первая встреча и контракт на длительный процесс, или Почему клиент с вами останется (а может, и нет)

Ирина Млодик. Я не отношусь к тем терапевтам, которые первую встречу используют лишь для сбора анамнеза и постановки диагноза. Во-первых, потому что диагноз для меня, немедицинского психолога, вторичен, а во-вторых, мне важно понять ту точку бытия, в которой клиент сейчас находится. Ведь почему-то он именно сейчас решил обратиться за помощью, что-то его сподвигло на это. Иногда я напрямую об этом спрашиваю, узнавая, какой опыт терапии или общения с психологами был раньше и чем, как говорится, дело закончилось. Из описания прежних встреч с психологами можно до какой-то степени представить будущую динамику развития и наших отношений. И еще (возможно, весьма проективно) мне кажется, что для того, чтобы минимально доверять другому человеку, нужно сначала ощутить, что тебя понимают. Вот этим я и занимаюсь на первой встрече: стараюсь понять своего клиента и отразить ему это свое понимание. А также, если получается, осторожно помогаю ему увидеть себя чуть шире, чем он привык.

Понятно, что всеобъемлюще понять человека на первой встрече нет никакой возможности. Поэтому узнавание приходится сузить до попытки понять его боль, или «заботу», как называет это Дж. Бьюдженталь (именно на его методологической основе я веду свою практику, которая, впрочем, обросла и некоторым личным, авторским пониманием того, как устроена терапия). Бьюдженталя, впрочем, имеет смысл почитать отдельно (что я вам настоятельно рекомендую сделать).

Итак, что же привело нашего клиента в терапию? Если очень-очень обобщить, то получается, что в его жизни организовался некий кризис, и образовался он именно потому, что, как бы странно это ни звучало, человек слишком хорошо приспособился к своей детской ситуации. Настолько хорошо, что теперь, когда это приспособление никак не вписывается в его взрослую жизнь, изменить его не получается. То есть внутренний конфликт между привычными моделями поведения, позволяющими выжить в ситуации детской зависимости от окружения, и вызовами взрослой жизни создает психически неразрешимое напряжение или симптомы.

Леонид Юдин. Кстати, в связывании кризисов взрослой жизни и детских переживаний я вижу авторский подход Ирины Юрьевны к экзистенциальной парадигме. Ни у кого из известных мне экзистенциальных философов и терапевтов я не встречал подобного. Особенность, на мой взгляд, заключается в соединении теории развития («генетическая гипотеза») с идеей адаптации к текущей ситуации («теория гомеостаза») в преломлении экзистенциального подхода («феноменология» и экзистенциальная методология). Если упростить, то экзистенциальная терапия – это поиск ответа на вопрос: «В чем глубинная сложность внутреннего ребенка, оказавшегося в текущей взрослой ситуации?»

Тогда становится понятным, в каких областях психологии должен ориентироваться специалист, работающий в таком подходе. Во-первых, нужны знания по теории развития: Анна Фрейд, Эрик Эриксон, Дэниел Стерн – непринципиально, на кого опираться, важно понимать, как организуется становление личности. Во-вторых, важно понимать, что такое контакт и каков психологический механизм взаимодействия с внешней средой. Об этом говорит гештальт-терапия или теория «взаимосвязанности» Эрнесто Спинелли. И в-третьих, в работах по экзистенциальной терапии (например, у Джеймса Бьюдженталя, Пауля Тиллиха или Карла Роджерса) описана гуманистическая составляющая проявленности личности, и с этими мыслями тоже важно ознакомиться.

Так или иначе на первой встрече клиент описывает нам свою проблему, однако часто не может объяснить суть своего страдания, хоть и пытается. А нам важно понять именно суть. Это не означает, что мы не верим его формулировкам или попыткам описать свои сложности, это всего лишь означает, что из той точки бытия, в которой он сейчас находится, он свой запрос видит именно так, как рассказывает, и никак иначе. Если попробовать описать боль клиента через метафору дома, то клиент жалуется, что у него на балконе все время падают горшки с цветами, как бы прямо он их ни ставил. И нам вместе с ним предстоит понять, в чем подлинная причина этого странного явления, что, собственно, происходит с самим домом его психики. Мы можем пойти по пути «давайте прибьем здесь подпорку, здесь укрепим полочку, и горшки перестанут съезжать», а можем попытаться разобраться, что случилось с домом, в результате чего он стал терять свои прежние вертикали и горизонтали.