Шатёр мудрости. Рубаи (страница 2)
Переводили Омара Хайяма и Константин Бальмонт, и Валерий Брюсов, и А. Е. Грузинский, а также многие другие переводчики, большинство из которых так или иначе отступали от особенностей оригинала – рифмовки, ритма и/или количества строк. Каждый переводчик невольно находил «своего Хайяма», привнося в тексты нечто собственное и в разной степени жертвуя оригиналом в угоду поэтической красоте. Сегодня, при сопоставлении переводов, зачастую совсем не просто установить их соответствие единому источнику – настолько самостоятельными они предстают в глазах читателя.
В данной книге представлено 368 избранных рубаи Омара Хайяма, скомпонованных по тематике (конечно же, компоновка условна – каждое четверостишие представляет собой отдельное произведение), в переводах О. Румера, И. Тхоржевского, Л. Некоры, К. Бальмонта и М. Ватагина, включая поэму «Неверная красавица» Э. Фицджеральда (в переводе О. Румера) и цикл рубаи о беседе кувшинов под условным названием «В гончарной мастерской» (в переводе И. Тхоржевского).
Стихи восточной мудрости гармонично дополнены картинами известных британских художников, каждый из которых в своё время проиллюстрировал «Рубайят» Омара Хайяма и сказки «Тысячи и одной ночи», – Эдмунда Дюлака (1882–1953) и Рене Булла (1872–1942); благодаря чему каждый читатель совершит прекрасное поэтическое путешествие в «загадочную душу перса».
Александра Крючкова,
член Союза писателей России
I
Шатёр мудрости
Расшил Хайям для Мудрости шатёр, –
И брошен Смертью в огненный костёр.
Шатер Хайяма Ангелом порублен.
На песни продан золотой узор.
И. Тхоржевский
Вчера в гончарную зашёл я в поздний час,
О. Румер
И до меня горшков беседа донеслась.
«Кто гончары, – вопрос один из них мне задал,
Кто покупатели, кто продавцы средь нас?»
В гончарной мастерской
Нет гончара. Один я в мастерской.
Две тысячи кувшинов – предо мной,
И шепчутся: «Предстанем незнакомцу
На миг толпой разряженной людской».
Их множество! На полках, на полу…
Большие, малые… Сквозь полумглу
Я плохо вижу. Различаю шёпот,
Но есть совсем безмолвные в углу.
Кувшин храбрится: «Да, я – из земли!
Но раз меня оттуда извлекли,
Раз дали форму, блеск… не с тем, конечно,
Чтоб снова сделать глыбою земли!»
Другой спокоен: «Даже будь сердит,
Раз на столе кувшин с вином стоит,
Не разобьёшь! Чтоб тот, кто сам же лепит,
Стал разбивать? Не может быть! Грозит!»
Молчание. И вздох исподтишка
Нескладного щербатого горшка:
«Все надо мной смеются… Кто ж виною,
Что дрогнула у мастера рука?»
Ещё болтун-горшок. Довольно стар.
В скуфейской шапочке. В нём пышет жар:
«Я был тобой! Ты… станешь глиной, мною!
Так кто ж из нас – горшок, и кто – гончар?»
«А вот, – вставляет кто-то, – говорят,
Что будет смотр: и кто испорчен – в Ад
Швырнут, и – вдребезги! Не верю! Сплетни!
Наш Добрый Друг устроит всё на лад…»
Непроданный, забытый на краю:
«Совсем иссох – так долго здесь стою!
Но если б мне, бедняге, дали влаги —
Воспряну вмиг! Весь мир я напою!»
Болтали долго. Шёл нестройный гул.
И. Тхоржевский
Вдруг ясный месяц в окна заглянул.
И все врасплох забормотали: «Тише!
Дозорный сторож! Спать!..» И мрак уснул.
Небесный гончар
Нам форма наша Мастером дана,
М. Ватагин
Но нам порой не нравится она.
Он сделал хорошо? Но почему изъяны?
А если плохо – чья тогда вина?
Гончар лепил, а около стоял
И. Тхоржевский
Кувшин из глины: ручка и овал…
И я узнал султана череп голый
И руку, руку нищего узнал!
Я к гончару зашёл: он за комком комок
Клал глину влажную на круглый свой станок:
Лепил он горлышки и ручки для сосудов
Из царских черепов и из пастушьих ног.
Лепящий черепа таинственный гончар
Особый проявил к сему искусству дар:
На скатерть бытия он опрокинул чашу
И в ней пылающий зажёг страстей пожар.
Дивлюсь тебе, гончар, что ты имеешь дух
О. Румер
Мять глину, бить, давать ей сотни оплеух,
Ведь этот влажный прах
трепещущей был плотью,
Покуда жизненный огонь в нём не потух.
Кем эта ваза нежная была? —
Вздыхателем! – Печальна и светла.
А ручка вазы? – Гибкою рукою:
Она, как прежде, шею обвила.
Гончар. Кругом в базарный день шумят.
Он топчет глину целый день подряд,
А та угасшим голосом лепечет:
«Брат, пожалей, опомнись: ты – мой брат!..»
В зерне – вся жатва. Гордый поздний брат
И. Тхоржевский
Из древнего комочка глины взят!
И то, что в жизнь вписало утро мира,
Прочтёт последний солнечный закат.
Кувшин мой, некогда терзался от любви ты.
Тебя, как и меня, пленяли кудри чьи-то,
А ручка, к горлышку протянутая вверх,
Была твоей рукой, вкруг милого обвитой.
Вот кубок! Не найти столь дивного другого.
Ему расцеловать чело душа готова.
Но брошен оземь он небесным гончаром,
Что вылепил его, – и глиной стал он снова.
Ужели бы гончар им сделанный сосуд
Мог в раздражении разбить,
презрев свой труд?
А сколько стройных ног, голов
и рук прекрасных,
Любовно сделанных, в сердцах разбито тут!
Жизнь сотворивши, смерть
Ты создал вслед за тем,
Назначил гибель Ты своим созданьям всем.
Ты плохо их слепил? Но кто ж тому виною?
А если хорошо, ломаешь их зачем?
На свете можно ли безгрешного найти?
Нам всем заказаны безгрешные пути.
Мы худо действуем, а Ты нас злом караешь,
Меж нами и Тобой различья нет почти.
Скажи, ты знаешь ли, как жалок человек,
О. Румер
Как жизни горестной его мгновенен бег?
Из глины бедствия он вылеплен и только
Успеет в мир вступить, – пора уйти навек.
Книга жизни
Наш мир – поток метафор
Л. Некора
и символов узор.
Зачем же брать всерьёз нам
их мнимосущий вздор?
Мирись и с болью, сердце! – Её не устранить,
Ведь текст пером небесным
записан с давних пор.
Мгновеньями Он виден, чаще скрыт.
И. Тхоржевский
За нашей жизнью пристально следит.
Бог нашей драмой коротает вечность!
Сам сочиняет, ставит и глядит.
Ты обойдён наградой? – Позабудь.
Дни вереницей мчатся? – Позабудь.
Небрежен ветер – в вечной Книге Жизни
Мог и не той страницей шевельнуть…
О, если бы крылатый Ангел мог,
Пока не поздно, не исполнен срок,
Жестокий свиток вырвать, переправить
Иль зачеркнуть угрозу вещих строк!
Рука упрямо чертит приговор.
И. Тхоржевский
Начертан он? Конец! И с этих пор
Не сдвинут строчки и не смоют слова
Все наши слёзы, мудрость и укор.
Когда скрижаль судьбы познал бы я,
Её своей рукой переписал бы я:
Печаль и горечь со страниц изгнал бы
И головою до небес достал бы я!
Зачем себя сверх силы утруждать
И для себя кусок побольше ждать?
Что предначертано тебе, то и получишь,
И нечего гадать, и нечего страдать.
Господь, Ты милосерден – я о грехах молчу,
М. Ватагин
Господь, Ты хлеб даруешь – и я вперёд лечу!
Я верю, все грехи Ты мне легко отпустишь —
О страшной Чёрной книге и думать не хочу!
К чему кумирен дым, светильники мечетей?
К чему про Рай и Ад все разговоры эти? —
Наставницей-судьбой от века на доске
Начертан ход земных и неземных столетий.
Сей мир, в котором ты живёшь, – мираж,
не боле:
Так стоит ли роптать и жаждать лучшей доли?
С мученьем примирись и с роком не воюй:
Начертанное им стереть мы в силах, что ли?О. Румер
От веры к бунту – лёгкий миг один.
И. Тхоржевский
От правды к тайне – лёгкий миг один.
Испей полнее молодость и радость!
Дыханье жизни – лёгкий миг один.
Жизнь – только миг
Земная жизнь – на миг звенящий стон.
Где прах героев? – Ветром разметён,
Клубится пылью розовой на Солнце…
Земная жизнь – в лучах плывущий сон.
Дни – волны рек в минутном серебре,
И. Тхоржевский
Песка пустыни в тающей игре.
Живи Сегодня, а Вчера и Завтра
Не так нужны в земном календаре.
Не изменить, что нам готовят дни!
Не накликай тревоги, не темни
Лазурных дней сияющий остаток.
Твой краток миг! Блаженствуй и цени!
В одном соблазне юном – чувствуй все!
В одном напеве струнном – слушай все!
Не уходи в темнеющие дали —
Живи в короткой яркой полосе!
Живи, безумец!.. Трать, пока богат!
И. Тхоржевский
Ведь ты же сам – не драгоценный клад.
И не мечтай – не сговорятся воры
Тебя из гроба вытащить назад!
Мы больше в этот мир вовек не попадём,
Вовек не встретимся с друзьями за столом.
Лови же каждое летящее мгновенье, —
Его не подстеречь уж никогда потом.
Вот снова день исчез, как ветра лёгкий стон,
Из нашей жизни, друг, навеки выпал он.
Но я, покуда жив, тревожиться не стану
О дне, что отошёл, и дне, что не рождён.
День завтрашний от нас густою мглой закрыт.
О. Румер
Одна лишь мысль о нём пугает и томит.
Летучий этот миг не упускай! Кто знает,
Не слёзы ли тебе грядущее сулит?
Для тех, кто искушён в коварстве нашей доли,
Все радости и все мученья – не одно ли?
И зло, и благо нам даны на краткий срок, —
Лечиться стоит ли от мимолётной боли?