– Как вы, возможно, слышали, дамы и господа, – или, более того, могли предполагать, даже если не слышали, – один из гостей, ожидавшихся во второй половине сегодняшнего дня, вынужден был отказаться от участия в конференции. Между ним и докладчиком, согласившимся в срочном порядке занять освободившееся место, общего очень мало. Однако то, что́ новому докладчику предстоит сообщить, на мой взгляд, не менее важно, чем то, что мог бы сказать нам новый казначей. Его зовут профессор Ричард Вилкс, и прямо сейчас он летит к нам из Венеции, где преподает английскую литературу в Университете Ка-Фоскари… Надеюсь, вас не обескуражит то, что тема доклада у профессора Вилкса не впрямую политическая. Он будет говорить о жизни и работе романиста Питера Кокерилла. Если это имя вам незнакомо, позвольте порекомендовать тем нашим делегатам, у кого найдется несколько свободных минут, обратить внимание на собрание гостевых книг этой гостиницы, представленное в библиотеке. Книги эти велись с 1920-х и предлагают восхитительную перекличку исторических имен XX века. Здесь останавливался Уинстон Черчилль, а также Эдуард VIII и мисс Уоллис Симпсон. Гостили Ивлин Во, Бенджамин Бриттен и Питер Пирс^[33]. (Эти три последних имени, подумал Кристофер, проблески узнавания вызвали не у многих из публики.) А две ночи – тринадцатого и четырнадцатого мая 1985 года – останавливался здесь еще один почтенный писатель – Питер Кокерилл. “Какая честь, – написал он в книге, – быть гостем в одном из величайших загородных имений былой Англии. Лорд Ведэрби… – это отец нынешнего графа, – оказался достаточно щедр, чтобы пригласить меня лично, и устроил мне долгую и исчерпывающую экскурсию по дому, включая его самые чарующие тайные уголки и закоулки”. С точки зрения некоторых, и сам Питер Кокерилл, возможно, относится к “тайным уголкам и закоулкам” современной английской литературы. Однако для многих из нас – особенно тех, кто трудится в славной традиции британского консерватизма, – его работа несколько важнее этого. А потому прошу вас, призываю вас явиться и послушать, что имеет сказать нам профессор Вилкс. Доклад обещает быть чрезвычайно насыщенным и необычным.

Сэр Эмерик далее добавил к своему объявлению несколько фраз о Джозефин Уиншоу, однако необходимости в многословии и не было, поскольку публика – в том числе те, кто стоял в проходах или смотрел на телеэкраны в дополнительном зале, – были уже полностью подготовлены к ее появлению.

Джозефин, тридцати двух лет, вышла на сцену в платье кобальтовой сини, дополненном жемчужным колье и хрустальной брошью в виде сцепленных колец (“Гуччи”, для тех, кто в курсе). Когда предсказуемые овации стихли, она сразу же перешла к своей спорной теме. Первая половина названия ее речи провоцировала достаточно, однако Джозефин уделила ей всего несколько минут: по ее мнению, опасности пандемии ковида в 2020 году были преувеличены, а карантин нанес неприемлемый ущерб британской экономике, но вообще-то его можно было избежать, если бы все были чуточку менее щепетильными насчет смертей нескольких тысяч пенсионеров, которые все равно померли бы немногими месяцами позже.

Но затем она взялась за суть дела. Беда британского общества, то, что его действительно истощает и ему мешает, – это пробуднутость. Что такое “пробуднутость”, она в итоге так и не объяснила. Да и незачем, поскольку ее публика и так это знала. Джозефин же явила такую манеру обращения с этим словом, что гордился бы и Шалтай-Болтай Льюиса Кэрролла: слова были ей служанками, и она употребляла их так, чтоб они означали именно то, что она хотела. И поэтому все у Джозефин было пробуднутое. Ну или по крайней мере, все, что делала и говорила британская элита, было пробуднутым, пусть даже эту самую элиту тоже нельзя было толком определить. В общем, не в том она была настрое, чтобы всякие там тонкости терминологии ее стесняли. “Би-би-си” пробуднутые. Это ослепительно очевидно. Англиканская церковь пробуднутая. Уж это-то ясно. Судебная система пробуднутая. Тут и говорить не о чем. Едва ли не все печатные СМИ пробуднутые, едва ли не все сетевые СМИ пробуднутые, и, очевидно (вернее даже, это настолько очевидно, что и произносить-то не стоит), вся академическая среда глубоко, смертельно, непоправимо пробуднутая. Оплачивать свою телевизионную лицензию – пробуднутость. Прививаться – пробуднутость. Желание вернуться в Евросоюз – пробуднутость. Раскладка мусора по разноцветным бакам – пробуднутость. Спасать планету – пробуднутость. Подавать бездомным, доброжелательно принимать иммигрантов и хотеть для социальных работников зарплату, на которую можно прожить, – пробуднутость, пробуднутость и, соответственно, пробуднутость. Вставать на одно колено – пробуднутость, ездить поездом – пробуднутость, особенно если можно туда же прилететь самолетом, питаться овощами – пробуднутость, покупать авокадо – пробуднутость, читать романы – пробуднутость.

На этом этапе ее выступления Кристофер начал витать умом – извлек телефон и принялся сочинять краткое электронное письмо Джоанне.

Вряд ли же, – писал он, – в рукописи Брайена упоминается прозаик по имени Питер Кокерилл? Он, кажется, был среди выступающих на одном из Эмериковых салонов в нашу пору в Святом Стефане. А если упоминается, не могла бы ты прислать мне – и желательно побыстрее – джипег тех страниц, где эти упоминания есть.

С трибуны же не давали передышки. Прислушиваться к экспертам – пробуднутость. Верить в науку – пробуднутость. Оксфорд и Кембридж – пробуднутые. Северный Лондон – пробуднутый. Чай-латте – пробуднутый. Чечевица – пробуднутая. Жизнь без машины – пробуднутость. Езда на велосипеде на работу – пробуднутость. Работа из дома – исключительная пробуднутость, нечто едва ли не пробуднутейшее из всего, что можно, по мнению Джозефин, себе позволить.

Ответ от Джоанны прилетел стремительно.

Да, вообще-то упоминается. И конечно же, я тебе чуть погодя эти страницы отправлю. Ты отдаешь себе отчет, что в наши дни электронная почта считается устаревшим способом общения? (Со слов Прим.) Так или иначе, приходской вебсайт уходит на профилактику сегодня в полночь, после чего электронный адрес у меня работать не будет до следующей недели.

“Национальный фонд” – пробуднутый. Ассоциация пеших туристов – пробуднутость. КОПЖОЖ, КОЗП и НОПЖОД^[34] – все пробуднутые. “Канал 4” – пробуднутый. “Радио 4” – пробуднутое. “Радио 3”^[35] – пробуднутое. Кого ни возьми из национального достояния, кто б ни пришел в голову, от Ричарда Аттенборо и Джуди Денч до Мэгги Смит и Стивена Фрая, – все пробуднутые, пробуднутые, пробуднутые и пробуднутые. Принц Чарлз пробуднутый дальше ехать некуда. Принц Гарри и того пробуднутее. У Меган Маркл пробуднутость полностью зашкаливает. Байден – пробуднутый. Демократы – пробуднутые. Голливуд – пробуднутый. Болливуд – пробуднутый…

В этой точке выступления Кристофер уже уловил его суть и ощутил потребность глотнуть свежего воздуха. Встав и выбравшись из своего ряда мимо остальных делегатов – они все как один завороженно слушали и энергично кивали, – он вышел из конференц-зала через заднюю дверь и вновь решил немного размяться, пройдясь по берегу декоративного пруда. До чего спокойное это место, идеальное для тихих размышлений, – и снова никто не мешал его мыслям, если не считать все того же одинокого рыбака на складном стуле. Кристофер, проходя мимо, приветственно кивнул, но затем, поддавшись внезапному порыву, остановился, повернулся и решил перекинуться с ним парой слов.

– Удачное ли утро нынче? – спросил он.

Рыбак покачал головой.

– Нет. Сегодня утро неудачное.

– Какая жалость. На что надеетесь? Щука, окунь, форель?

– Трудно сказать.

– Ну, сколько обычно ловится – в средний день?

– Нисколько.

– Вообще?

– Вообще. Ни одной не видел, ни одной не поймал.

– О. – Кристофера это признание несколько обескуражило. – Скажите, а давно ли вы сюда ходите?

– Почитай, пять лет, наверное.

– И ни одной поклевки?

– Ни единой.

– Вот те на. Выходит, это вроде как… тщетное занятие.

Человек обдумал сказанное, а затем пожал плечами.

– Вся жизнь тщетная на самом-то деле, верно же, если вдуматься?

Кристофер обдумывал этот неоспоримый тезис личной философии на пути обратно в основное здание. Там, когда он остановился у стойки портье, чтобы узнать, нет ли для него каких-нибудь сообщений, администраторша спросила:

– Вызнали чего толкового из него?

– Из кого?

– Из Деда Боба Хопкинза. Я видела в окно, вы с ним разговаривали.

– А. Ну… да, кой-чего, надо полагать, вызнал. Есть над чем подумать, во всяком случае.

– Бедолага юродивый, – произнесла регистраторша. – Вот в чем беда.

– Юродивый?

– Да, и я вам скажу, в чем тут потеха: рыбы в том пруду нету. Ни единой. И никогда не было. Туда никого не запускали, понимаете? А он все равно приходит что ни день, в любую погоду. Лорд Ведэрби позволяет. Очень он добрый в этом смысле, его светлость. Никакого вреда не видит от Деда Боба, так почему ж не пустить его посидеть день-деньской у воды?

– И впрямь – почему? – отозвался Кристофер. И повторил задумчивее: – Действительно – почему?..

Разговор вроде бы завершился, и Кристофер пошел вверх по лестнице на первый этаж.

В два пополудни Кристофер решил принять ванну. Флешка по-прежнему не нашлась, однако по электронной почте прибыл повод отвлечься от этой загадки – письмо от Джоанны, к которому прилагались изображения в высоком разрешении – снимки всех страниц из рукописи Брайена, относившиеся к Питеру Кокериллу. Кристофер удивился, до чего их много. Довольно шатко установив ноутбук на антикварную латунную подставку на ванну, Кристофер расположился в горячей мыльной воде и принялся читать, полотенцем для рук время от времени стирая с монитора оседавший пар.

Начав читать, Кристофер первым делом поразился, сколько всего вобрали в себя мемуары Брайена. Он не отдавал себе отчета, до чего подробны воспоминания его покойного друга об их студенческих днях – и до чего ясны. Не успел Кристофер приступить к чтению, как его тотчас перенесло в ранние 1980-е, в квартиру Эмерика Куттса в колледже Святого Стефана и в диковинную, взбудораженную атмосферу тех салонов, которые он иногда (но не в тот раз) посещал и сам.

Питер Кокерилл, – читал он, – долговязый, тощий, угловатый человек с хрупкими чертами и выражением лица в лучшем случае меланхолическим. Он сидел сам по себе на одном из четырехместных диванов, держа на коленях открытый экземпляр своего недавно опубликованного романа. По временам он отпивал белое вино из бокала, стоявшего рядом, но в основном сосредоточивался на книге и делал карандашные пометки на полях.

Далее следовало краткое отступление о Кокерилле в целом: как зазвучало его имя в XXI веке (преимущественно благодаря усилиям профессора Ричарда Вилкса) и какое место занимает роман “Адское вервие” в корпусе его работ. Повествование возобновилось описанием того, как Питер Кокерилл цитирует старую народную песню под названием “Лорд Рэндалл”, ставшую эпиграфом к этой книге.

Он отложил книгу, с очевидностью в ней не нуждаясь. Он явно знал ее текст наизусть, и, когда начал его декламировать, настроение в комнате – сводившееся до того мига к скуке или недоуменному безмолвию – преобразилось в нечто более внимательное, более заряженное. Кокерилл сосредоточенно закрыл глаза, голос у него сделался спокойным, размеренным. Ритм стихотворения он задавал умелыми акцентами, выговаривал медленно, с долгими выразительными паузами между строфами.

Тут Кристофер отвлекся на звук, донесшийся из спальни, – во всяком случае, казалось, что исходит он оттуда. То был звук тихо открывшейся двери, а затем примерно тридцать секунд спустя дверь закрыли. Кристофер резко выпрямился в тепловатой воде и обратился в слух. Но никаких новых звуков не последовало. Однако ситуация все равно требовала расследования. Он выбрался из ванны, натянул белый пушистый банный халат и осторожно вступил в спальню.

– Эй? – подал он голос.

В комнате никого не было.

Объяснение Кристоферу в голову приходило только одно: должно быть, в номер заглянула горничная или коридорный – может, со свежими полотенцами или парочкой нелепых маленьких шоколадок, какие гостиничные управляющие любят класть гостям на подушки. Но тут он вспомнил, что, перед тем как залечь в ванну, он закрыл дверь на цепочку, и та была по-прежнему где полагается. Значит, этим путем проникнуть никто не мог. Шум ему наверняка почудился. Внутренние стены в доме были довольно толстые, однако все равно возможно, что звук открываемой и закрываемой двери донесся из соседнего номера. Теперь, после того как он про это подумал, звук и в самом деле помнился ему как приглушенный.