Под предлогом защиты христианства в Китае Япония (как без неё), шесть христианских европейских держав и… Россия заключили тогда «Альянс восьми». Сама-то китайская императрица Цыси сначала поддержала то народно-освободительное движение своих людей, да затем примкнула к Альянсу…

Вот и отправлены были уссурийские казаки на чужую войну. Усмирять китайских мужиков.

В 1904–1905 годах поколебала-потрясла устои российского государства русско-японская война. Позорной для высоких царских генералов России оказалась она.

Но только не для казаков Уссурийского войска.

Они-то уж чести своей не уронили! Георгиевскими кавалерами стали 180 уссурийцев!

Так-то. Даже сам генерал Мищенко сильно их хвалил.

Да и как можно иначе?

Дальневосточные казаки хорошо читали местность, были выносливы, изобретательны, знали местные восточные уловки. Ох и пригодился уссурийцам опыт стычек с китайскими хунхузами!

В 1910 году – опять беда.

Полвека Англия и Франция по-шакальи рвали богатый Китай. Отравляли население опиумом и хватали-рушили всё, до чего дотягивались жадные белые руки. В результате, отравив наркоманией почти 90 процентов китайцев, поделив и разграбив бывшую великую «Поднебесную» империю, разукрасив личные банковские счета очередными «нулями», а «мэнор-хаузы» китайскими вазами, лакированной старинной мебелью и драгоценными изделиями из нефрита, европейские «сагибы» почили на лаврах.

Что им до того, как там живут под их господской рукой презренные, растоптанные солдатским сапогом «местные».

Да хоть бы и совсем пропали!

Жизнь в Китае пошла невыносимая.

Покатились эпидемия за эпидемией. Холера последовательно выкашивала целые провинции Поднебесной.

А в 1910 году крысы разнесли грозную бубонную чуму.

Но не англичане, не французы пошли на бой со смертельной заразой.

Россия.

Решив поддержать соседей, самозабвенно-героические русские медики добровольно отправились в Китай оказывать помощь. Врачи использовали защитную одежду – длинные белые халаты, бахилы и перчатки, закрывали повязками лицо, чтобы не заразиться.

Однако при этом глаза оставались открыты.

Обозлённые на весь «белый свет» белыми захватчиками из Англии и Франции, китайцы не верили, что «белые луси», врачи, спасают их. Старались китайцы, больные чумой, плевком попасть медикам прямо в очи.

И ведь попадали!

И убивали заразной слюной спасителей своих.

А в глазах «луси», русских, сами китайцы представляли собой жалкое, пугающее и ужасающее зрелище. Несмотря на увещевания врачей не трогать крыс, китайцы охотились на этих вёртких разносчиков чумы прямо посреди свалки, грязи и мусора своих улиц. Тут же жарили этих отвратительных грызунов на палочках и ели.

А через полчаса начинали корчиться в страшных предсмертных муках…

А как их винить? Голод распростёр костлявые длани свои над Поднебесной, затянул небо саваном. Если не от чумы, то от голода погибало население.

Но, несмотря ни на что, русским медикам удалось обуздать заразу в тогдашнем убогом и мало приспособленном для нормальной жизни Китае. Мало-помалу эпидемия прекратилась.

А на российские земли чума не прошла.

Уберегли Приморье уссурийские казаки!

Выставили вдоль всей границы свои посты. Ежедневно по 450 человек несли тяжёлую службу. Не щадя себя, стали живым щитом на путях чумы. Не допустили распространения эпидемии на дальневосточные земли России, ставшие казакам родными.

А уж какими путями уберегали, о том только Бог ведает… Стреляли в каждого, пытавшегося самовольно перейти границу.

Не до разбирательств тогда было.

Чума!

Ох как бедно начинали свою новую жизнь на краю света переселённые казаки… Как же бедно!

В какой крови и поту!

Да в каких трудах!

Однако население росло. В 1907 году на территории войска существовало 71 казачье поселение, где проживало 20 753 человека. На 1 января 1913 года насчитывалось 76 станиц и посёлков, где проживало 34 520 человек. А к 1917 году численность населения Уссурийского казачьего войска достигла 44 434 человек: 24 469 мужчин и 19 865 женщин. Это около восьми процентов от тогдашнего общего числа жителей Приморской области!

Тяжкий труд и упорство принесли свои плоды.

И казачество стало богатеть.

Больше половины семей уже считались «середняками». Были и те, кто выслужил себе чины, даже личное дворянство, а некоторые – даже и наследственное – вона как!

Высоко стали подниматься некоторые семьи. Обучать детей, родниться с купцами и промышленниками, которых развелось во множестве. Лес, уголь, рыбный промысел, золотодобыча, пушной зверь. Да и меценатство начало пышно расцветать.

Своя полнокровная жизнь ладилась в Приморье.

Вот с этого самого места и начнём мы повествование о любви.

2. Тонечка. Детство на лезвии времён

Страшно далеко отсюда, в столицах, кипит политическое варево.

Грозовою тучей ходят по казацкой слободе слухи о неминучей войне с кайзером, царём немецким.

Но в семье Екатерины и Степана Терченко – своё событие, много для них важнее. Родилась дочь – Антонина. Появилась на свет 14 июня 1914 года, чуть опередив начало Первой мировой.

Отец новорождённой Степан Петрович человеком слыл примечательным.

Был он родом из семьи первых казаков-переселенцев.

Пётр, отец его, обладал весьма даже немалым состоянием. Но и страшным гордецом был к тому же. Крутенёк нравом. Имел Пётр большой дом во Владивостоке и затейливую, из белого камня сложенную, дачу у далёкого тёплого Чёрного моря. Выслужил личное дворянство и приобрёл себе двойную фамилию – Терченко-Рябов.

Вся семья была покорна его воле, но однажды сын его старший Степан стукнул кулаком по столу и в сердцах покинул отчий кров.

Ушёл. Навсегда.

Супротив воли отца женился Степан по великой своей любви на огневой красавице, казачке из простых Катерине Беловой.

Пётр же в гневе лишил непокорного сына наследства, да и знаться с ним перестал. Теперь, заприметив на улице Степана с семьёй, отец переходил на другую сторону. Даже не смотрел на сына.

Пришлось Степану дальше самому жить, своим умом. К счастью, был он человеком образованным, очень даже знающим и рассудительным к тому же. Так что его с радостью взяли проводником на КВЖД. Восточную железную дорогу начали строить ещё в 1898 году и ведут всё дальше и дальше в китайские края. Не останавливаются.

Часто, очень часто бывает теперь Степан в отлучке. Ездит с составами в Китай.

И каждый раз поражается чудесам. Сказочным природным ландшафтам – богатству выдумок незримого, вездесущего Творца, вознёсшего к облакам эти кручи, расстелившего, как скатерти-самобранки, эти луга и поляны, щедрой рукой рассыпавшего вековые вечнозелёные леса и живописные долы… Красота-то какая!

А ещё восхищается Степан искусностью человека – дорожного строителя. Прорубил человек тело гор, вечной мерзлоты, пробурил тоннели, возвёл высоченные насыпи, чтобы спрямить рельефы местности.

Свистит-ревёт паровоз… Как червь, ползёт-извивается состав.

Еле вписывается в узкие теснины меж прорубленных сопок.

Ныряет в темень под сводами каменных утёсов, меряет вёрсты болотистой равнины…

Всё дальше и дальше идут-бегут рельсы, мелькают шпалы, стучат колёса…

Вперёд-вперёд!

Где окончится дорога?

Может, и нет у дороги конца?

Катерина же живёт в посёлке возле пригородной станции Угольная. Живёт в своём большом доме среди целой слободы Беловых – родных братьев, сестёр, двоюродных и троюродных, дядьёв и тётушек.

Вот уж и свои детишки пошли… Трое старших (Никита, Марья, Георгий), а затем и Тонечка, за нею – Таня и Люба.

Достойная должность Степана даёт возможность жить хоть и не роскошно, но безбедно. Семью уважают.

Первая мировая не затронула работников КВЖД – слишком важным был объект для всех. И Степан призван на войну не был.

А казаки-уссурийцы выставили на поля далёкой от них и чуждой русским войны конный полк шестисотенного состава, конный дивизион из трёх сотен и ещё шесть отдельных сотен.

Вот сколько собрали людей.

Храбро бились уссурийцы. Многие сложили буйны головы на европейских полях той войны, в грязи окопов, задыхаясь от немецких газов… Так далеко от родных дальневосточных мест.

Казак умирает, друзей умоляет: «Насыпьте курганчик земли в головах…»

Так сложили песню… В боях с немецкой кавалерией героями показали себя казаки! Немногие вернулись домой. А те, кто вернулся, пришли с Белой армией.

И дальше события на ранее неторопливое Приморье посыпались как из рога изобилия.

Завертелось, закрутилось колесо Истории.

В город прибывали войска, много войск. С ними вместе – немыслимые ранее порядки и страшные, потрясающие воображение слухи о сломе мирового трёхсотлетнего государственного устоя, о надвигающемся конце света…

И вот тем временем в сонном посёлке, на пригородной станции Угольная росла себе героиня нашей повести – Тонечка. Раньше, до начала угольной добычи, место это называлось «Разъезд 30-я верста». Но нашли уголь, открыли шахту, и стала теперь станция – Угольная.

Посёлок этот был заселён казаками довольно поздно. Раньше здесь жили только корейцы. Долина полуострова Муравьёва-Амурского, конечно, место весьма примечательное, но для первопоселенцев – не мёд и не сахар. Зажатая сопками, выходит долина к Амурскому заливу.

Бежит там речка Песчанка.

С востока над станцией Угольная и посёлком вздымается Синяя сопка. Высокая и непролазная. Летом стоит вся она в зелени кустарников, дальневосточных лиан и пихт. Растут там и приветливый лимонник, и колючий чёртов куст.

Вот уж воистину – чёртов куст. Высотой в два человеческих роста, всё вокруг оплёл плетями в острых колючках. Мимо так просто не пропустит.

Тонечка всем на свете интересовалась, выспрашивала мать.

– А отчего это – «чёртов куст», а иные говорят – «дикий перец»?

– «Чёртов куст» потому, что лезет, хватает тебя! Пока продерёшься мимо него, чёрта дикого, перечертыхаешься, всё платье порвёшь. А «дикий перец» – потому, что корни его выкапывают и лечатся ими. Бають-то, ничем они женьшеню не уступают, – поясняла Катерина дочурке.

Мальчишки, старшие братья Тонечки, хвастали дома, что добирались до вершины Синей сопки. Говорили – поросла она колючими страшного вида то ли деревьями, то ли высоченными кустами.

– С вот такими колючками! Не хочешь, а заорёшь! Насквозь прошивают!

И в доказательство своих слов пугали Тонечку страшными, крепкими и острыми древесными иглами. Тонечка визжала, а мать отвешивала мальчишкам по увесистому подзатыльнику, а сама посмеивалась над Тонечкой.

– Вот то-то же, орёшь! Так и зовут это дерево-то! Отец баить, это «оралия», да ещё и «маньчжурская» в придачу. Она на гарях хорошо растёт.

Мать любила петь и рассказывать сказки. Тонечка особенно просила одну, про багульник. И коротка была та сказка, а чем-то задевала детское воображение.

– Сказывают тутошние корейцы, в незапамятные времена жили в этих местах две семьи. И крепко не любили они друг друга. А и какая меж ними обида, никто уже и не упомнит. Да вот родились в этих семьях день в день, час в час девочка и мальчик. Росли, по одним местам ходили и встретились раз весной. А как встретились, так и полюбились. Пришла пора жениться да замуж идти. Хотят они сказаться родителям, да родители им уже других подыскали. Решили молодые убежать и начать жизнь свою в чужом месте. Вот опять весна пришла, то и убежали они. А родные – следом вдогонку! Бегут молодые, споткнулась девушка, ногу поранила о камни, идти не может. А родные всё ближе, кричат, грозят! Поняли парень с девушкой, что им не убежать. Подхватил парень любимую на руки – да и шагнул с ней прямо с обрыва сопки.

– Нашей, Синей сопки? – с замиранием сердца спрашивала Тонечка.

– С нашей Синей сопки, – твёрдо отвечала мать Катерина.

– И упали они, разбились? – допытывалась Тонечка.