– Милош, знаю, выбрал ты лучших воинов для подвига ратного. А вот скажи мне, князь, станет ли твой отряд слабее, если в нём старик Сава место займёт?

– Сава, нет такой дружины, которую ты слабее сделаешь. Но кто обучать молодых будет после битвы? Нет лучше тебя учителя.

– Не всё ты ведаешь, князь. Мало мне осталось дней под Богом ходить, нового лета мне не увидеть. И ещё – посчитай своих воинов, князь. Одиннадцать вместе с тобою. Не лучше ли – дюжина? Так и песни сочинять складнее.

Прав старик. Как всегда, прав.

– Готовь коня, Сава. Почту за честь сражаться с тобой сегодня.

– Моё копьё с тобой, князь.

И вот мы, блестя доспехами в лучах взошедшего солнца, врываемся на поле боя единым стремительным клинком. Войска только начали сближаться, но уже вижу, что Влатко не ждёт и пускает тяжёлую рыцарскую конницу на прорыв левого фланга османов. У турецкой лёгкой пехоты против них шансов нет, но если завязнут – пиши пропало: быстрая кавалерия вымотает их и окружит, если не подоспеют наши пехотинцы.

Мы не останавливаемся ни на миг, лишь сильнее пришпоривая коней. Вся надежда на то, что внимание турок сейчас на атаке основных войск.

Почти не встречая сопротивления, просачиваемся сквозь вражеских лучников, занявших позицию впереди, прорываем строй легковооружённых азапов, обходим конных акынджей – те не успевают развернуться, готовясь ко встрече наступающих войск. А вот теперь самое сложное – янычары. Не сбавляя темпа, выстраиваемся клином и врезаемся в строй дисциплинированной турецкой пехоты. Первые ряды не успевают среагировать, сабли, скользящие по доспехам, не причиняют вреда нашему безрассудному отряду. Но впереди ряды янычар уплотняются, готовясь к нашей встрече.

– Влево! – кричу я и поворачиваю коня.

Сохраняя напор, продолжаем движение, обойдя уплотнение пехоты. Удары сабель и ятаганов становятся всё сильнее. По доспехам бьют стрелы. Слетает с коня Ненад, врезаясь в турецкую глефу, и исчезает под турками, словно проваливаясь в болото. Падает конь под Тихомиром. Андрия получает стрелу в лицо и тоже тонет.

– Теперь вправо!

Последний ряд. Мы прорвались! Добрило сползает с коня – смертельно раненный, он бился из последних сил. Я вижу шатёр султана. Пришпориваем коней и снова набираем борзости. Телохранители султана – элита турецкого войска – уже готовы встречать нас длинными копьями и глефами. Их не больше пятидесяти, и, видит бог, в другой ситуации мы бы дали им славный бой! Но потеряна уже треть моего отряда, а из оставшихся половина истекает кровью.

Мы на ходу, как можем, строим клин и врезаемся в строй телохранителей. Йован, Милун, Драган сбиты с коней, поднимаются, пытаясь принять бой, но быстро падают под атаками турок, уже не шевелясь.

– Где ты, Мурад?! – кричу я. Если не добраться до него сейчас – всё напрасно.

– Вон он! – ревёт Предраг, показывая на сгорбленную фигурку, убегающую от места схватки в окружении нескольких военачальников и телохранителей.

Мгновение – и мы уже настигли беглецов. Конь Ангелара натыкается на выставленное копье, и тот летит вперёд, сбивая с ног двух телохранителей. Первый получает такой удар кулаком в лицо, что больше не шевелится, но второй успевает вонзить ятаган в спину под доспех моему дружиннику.

Я уже вижу цель – Мурад больше не бежит и стоит с саблей, приготовившись к бою. А мне не до ритуалов чести. На ходу прыгая с коня, сбиваю с ног турецкого султана и вонзаю меч в его грудь.

– Сделано, братцы!

Мои товарищи спешиваются и становятся вокруг меня. Все, кто остался: Сава, Предраг, Небойша. Вокруг нас уже сотни турок, но мы смеёмся и плачем, поём какую-то песню. Предраг уже словил несколько стрел, но отбивает атаку первых нападающих, Небойша держит меч левой рукой, правая висит плетью, Сава падает на колено, но снова поднимается, оставляя на земле кровавый отпечаток. К нам тянутся копья и ятаганы, по нам бьют булавы, но мы поём, смеёмся и плачем.

Острия лезвий всё ближе.

Перед глазами всё плывёт. Контуры турок, тех, что видно боковым зрением, становятся резче. Фиолетовое свечение.

Я просыпаюсь.

8

– С тобой моё копьё! – крикнул Егор.

– И мой меч! – вторил Серёга.

– И мой лук! – добавила Адолат.

– И моя секира! – довершил Роман шершавым гномьим голосом.

Засмеялись. Этот сон сегодня отсматривал весь отдел. Очень важный заказ, на экспорт. Роман попросил Варданяна дать посмотреть его дважды, будто бы для уточнения деталей. Как показалось Гончаренко, начальник даже отметил его рвение. Сновидение осталось как будто тем же самым, но эмоции несколько приглушились: крик обиды уже не рвал лёгкие, и в конце он не пел с другими персонажами, а с суровой готовностью встречал неминуемую кончину.

На утреннем обсуждении у Валерия Платоновича сегодня присутствовали все, хотя и длилось оно всего минут пятнадцать. Адолат высказала мнение, что «моё копьё с тобой» – слишком явная отсылка к «Властелину колец», с чем согласились почти все, даже те, кто этого не заметил сам. И так по мелочам. Содержание нооформ в сновидении наблюдалось минимальное, значит, сон был предсказуем, неприятных сюрпризов быть не должно.

– Завтра проверим финальную версию и отдадим Ярославу Николаевичу. Кто-то должен отсмотреть ещё раз.

– Можно я? – поспешно поднял руку Роман.

Варданян вскинул бровь.

– Мне привычно уже, – отшутился Гончаренко.

– Ладно. Хорошо. Тогда все свободны, отчёты прислать не забудьте.

Роману показалось, что Варданян что-то прокручивал в голове в фоновом режиме. Гончаренко давно понял, что у его начальника весьма острый ум, скрываемый в теле эдакого Тома Бомбадила (сегодня день Толкина, не иначе), который Валерий Платонович старался не афишировать. Но, как-никак, физмат в самом престижном техническом вузе страны даром не проходит.

Сновидцы покинули кабинет. Адолат Набиева встретилась взглядом с Романом и сделала жест головой, означавший «на крышу?». Тот согласно кивнул.

Они отправились в лифт, доехали до восьмого этажа и вышли на открытую крышу второго корпуса – там располагалась уютная зелёная зона метров тридцати в длину, упиравшаяся в увитую плющом стену. Работники прозвали это место «сквером». Зона отдыха «на природе» находилась в том месте, где здание имело минимальную высоту, по краям же «сквера» вверх шли ещё несколько этажей: три у той части, откуда вышли Адолат и Роман, семь – у противоположной, фасадной.

На удобных креслах-мешках под тенью гинкго уже полулежали Егор и Серж. Насколько знал Роман, за пределами «Фабрики» из их небольшого коллектива дружили лишь эти двое. И он ещё не уставал этому удивляться, поскольку с трудом мог представить точки соприкосновения двух настолько разных людей. Егор – высокий, спортивный, с модной стрижкой, Сергей – маленький, полноватый, с беспорядочными вихрами на голове. Егор – программист, помешанный на технологиях, достающий на чёрных и серых рынках заграничные гаджеты и одежду. Сергей – филолог, любящий время молодости его родителей, фанат старой техники и вязаных свитерков с барахолок.

– Как вам сеанс одновременного сна? – поинтересовалась у них подошедшая Адолат.

– Да как обычно, вообще-то, – ответил Егор, – мы же не в одном сне были.

– Не патиссон, – вставил Марков.

Коллеги с недоумением посмотрели на него. Серж филфак окончил, любит всякие вывороты со словами. Нередко понятны они лишь ему одному.

– Ну, патиссон – пати и сон, вечеринка во сне, чего непонятно-то? – привычно объяснил Сергей элементарные вещи непонятливым коллегам.

– Интересно было бы патиссон провести, а? – поддержал товарища Роман.

– Это невозможно. К сожалению. – Адолат сделала по-детски грустное лицо и села в кресло, обняв колени.

– Вообще-то, возможно, – заявил Егор.

– Нет, ну возможно, конечно. Теоретически. – Адолат с её короткой стрижкой и тонкими очками выглядела почти как профессор на лекции, если бы не полосатые штаны, футболка и небольшая татуировка на правом предплечье в виде старинного ловца снов – из тех, декоративных, что существовали до распространения синтетических сновидений. – Но ведь для этого нужен кто-то посильнее, чем мы.

– «Девятка» же, не меньше? – спросил Гончаренко.

– Некоторые «восьмёрки» вроде бы тоже могут, – вставил Сергей.

– Но нам от этого не легче, – подытожил Егор.

Ребята закурили и стали вспоминать, есть ли среди знакомых им коллег «девятки» и «восьмёрки».

– Можно подумать, кто-то из них согласился бы нам патиссон провести, – подумал вслух Роман.

– Ну, если это, например, Варданян, то почему бы и нет? – Адолат, похоже, всерьёз заинтересовалась вопросом.

– А он может? – повернулся к ней Роман.

Та пожала плечами.

– Я помню, однажды к нам в отдел пришёл Зотов, вы ещё не работали, – начал Егор, – нас всего четверо было. У Ленки что-то во сне приключилось. Ну, Зотов с Варданяном её спать отправили, сами «ириски»^[3] надели и на креслах у Варданяна задремали. Вот я думаю, очевидно же, что её сон пошли смотреть.

– Похоже на то, – согласился Сергей.

– Только это значит, что без Зотова Варданян нас в сон поместить не может, – рассуждал Роман, – а ещё это значит, что Зотов – минимум «восьмёрка».

– Короче, надо пробить этот вопрос. И сделать это должен ты, – Сергей посмотрел на Егора.

Тот согласно кивнул. Егор работал здесь дольше всех – с тех пор, когда Варданян ещё был простым сновидцем, а руководил отделом Зотов. Коллеги встали с кресел и направились к лифту.

9

Роман не поделился с коллегами своими планами, а точнее сказать, мечтами – у планов-то должны быть определённые основания, а мечты – они на то и мечты. Не хотелось спугнуть. А хотелось ему не только смотреть сновидения, периодически запуская эндогнозис, или, как говорили у них в отделе, «открываться». Гончаренко мечтал попробовать себя в создании снов. Как таковое повышение его не слишком интересовало, но вот творить в новых условиях – о, это стоило бы попробовать!

У него «пятёрка», причём, как тогда определил Зотов, твёрдая. Читай: есть потенциал развить онейру до шести. Ему уже под тридцать, но почему бы не попробовать?

На днях он поинтересовался у Варданяна, есть ли на «Фабрике снов» возможность повысить онейрогномику. Тот ответил, что да, но этим в НИИ при «Фабрике» занимаются, а чтобы попасть туда на глубокое обследование, нужен запрос от руководителя управления. То есть от Зотова в его случае. Поинтересовался мотивом, конечно. Гончаренко скрывать не стал. И решил поговорить с Ярославом Николаевичем сегодня, если получится. После того как отсмотрит вчерашний сон и получит, как он надеялся, ответы на некоторые вопросы.

– Спокойной ночи! – по традиции приветствовали его вечером коллеги.

– Спокойной ночи, – отвечал им Гончаренко.

Всё как всегда, но кое-что сегодня будет иначе – никогда до этого он ещё не смотрел один и тот же сон третий раз подряд. Роман включил рабочий сонник, довольно мощный, третьего поколения – он не только транслировал сновидения и удлинял фазу быстрого сна, но и ускорял засыпание, а также несколько упрощал эндогнозис, чего в домашних и персональных моделях, разумеется, не было. Лёг, набросил плед, закрыл глаза. «Открылся» Роман поздно, самопроизвольно, сонник он на режим эндогнозиса не ставил. Ему было нужно как можно дольше отсматривать сновидение как простому пользователю – погрузившись в него целиком. Гончаренко дождался конца сна и открыл глаза. «Обмозгую на крыше», – решил он.

…Никого. На встроенном в рукав комбеза экране – три часа ночи, пульс 92 (решил по лестнице пробежаться), вероятность дождя 12 %. Отчёт Варданяну отправлен. Теперь, когда почти всю порученную на сегодня работу он выполнил, на крыше можно посидеть часов до четырёх, а то и до пяти – один оставшийся небольшой сон он уж как-нибудь за полчаса отсмотрит.