Сновидец (страница 9)
– Так вот. Я предлагаю тебе иногда вместе работать. Думаю, ты мог бы ассистировать мне в некоторых экспериментах. Тебе интересно?
– Да.
– Ещё бы, – улыбается Зотов, – это поинтереснее архитектуры. Конечно, у меня есть некоторые несложные условия. Первое – секретность. Я не нарушаю закон, поскольку не произвожу сновидения, но эксперименты за стенами «Фабрики» под негласным запретом. Второе – тебе не следует афишировать свой уровень онейрогномики.
– Но, Ярослав Николаевич, с низкой онейрогномикой же не берут в архитекторы.
– Шести баллов хватит.
– Вы думаете, у меня уже сейчас больше пяти?
– Потенциально, думаю, достижимо и семь. А шесть у тебя изначально было.
– Но ведь тест показал… – удивляюсь я словам Зотова.
– Тест показал верно. Неверно тебе был озвучен его результат. Помнишь, как ты не смог дотянуться до лестницы?
– Конечно. И это значит, что у меня средний уровень, разве нет?
– Дело в том, что большинство испытуемых хватались за лестницу и продолжали тест. В том сне механика пространства такова, что попытка приблизить лестницу отталкивает от неё. А если сил притянуться не хватает, то тебя поднимает к лестнице. Внутренние законы сновидения. По сути, всё просто. Но если не знать – вряд ли догадаешься.
– А почему не следует афишировать уровень?
– Чем выше уровень, тем меньше свободы. Шестёрок – примерно два процента людей, один из пятидесяти. Семёрки встречаются в три раза реже. Простой пример: если ты шестёрка, то, скорее всего, сможешь продолжать жить в своей квартире, а если семёрка – то только в общежитии на территории «Фабрики», под полным контролем всех контактов.
– Но вы говорили, что проводите эксперименты дома. А как же контроль?
– Мой официальный уровень – шесть баллов. Как ты, думаю, понимаешь, реальный – повыше.
– И как вам это удаётся – занижать уровень?
– Если тебе интересно, я научу. Я тестировал или участвовал в создании почти всех испытательных сновидений на «Фабрике». Но и для остальных законы те же. Понимаешь или знаешь механику – действуешь в соответствии с той онейрогномикой, которую хочешь продемонстрировать.
– Сейчас научите?
– Сейчас нам пора всплывать и радоваться спасению. Приходи завтра ко мне домой, часа в два например. Адрес тебе придётся запомнить. Ты сможешь это сделать во сне?
Я отвечаю утвердительно. Зотов называет адрес, а я пытаюсь собрать воедино маркеры: метро «Бунинская аллея», «рядом со школой», дом 8к3, квартиру 11 и улицу Евлоева – в объединяющий образ, как ещё в детстве меня научила учительница русского языка. Дом 8к3 я определяю как «вокзал» из-за схожести написания, а остальные образы прицепляю к нему. У Бунина припоминаю стихотворение «В поезде» и рассказ «Учитель» (рядом со школой), а Евлоева, к своему стыду, закрепляю в памяти по фразе «чемодан, вокзал…». Квартира 11 запоминается легко по нескольким причинам – число напоминает рельсы, лишь на единицу отличается от номера школы, находящейся по соседству, а также это сумма номеров дома и корпуса. К моменту, когда субмарина всплывает недалеко от берега в небольшом заливе, я уже уверенно храню в памяти адрес своего начальника.
Когда мы с Ярославом Николаевичем покидаем наше судно и, пройдя небольшие тропические заросли, выходим на пляж, там уже собираются все обитатели острова.
– Вы живы! – восклицает Адолат, первая увидевшая нас с Зотовым, и бросается обниматься.
Остальные тоже довольны. Больше всех, похоже, Джо, который облегчённо вздыхает, садится на скамейку возле бара, привалившись затылком к стене, и закрывает глаза. И ещё раз громко выдыхает. Как-никак, а отвечать-то за всех ему.
Любопытно, каким образом персонажи сновидения испытывают чувства? И испытывают ли вообще?
Мне становится немного неловко смотреть на коллег – как будто подглядываешь в окно за ничего не подозревающими людьми. Все, кроме меня и Зотова, искренне радуются спасению, своему и чужому. Наверно, это можно сравнить с утренником, на котором только взрослые знают, что Кощей и Баба-яга не настоящие.
Выпустив излишек эмоций, островитяне направляются в коттедж.
Там, уже расположившихся на диванах и креслах, нас и накрывает вторичный эндогнозис. Мы смеёмся, пересказывая в красках крушение со всех ракурсов, а в конце устраиваем овации Зотову. Тот скромничает.
Уже после заката, сидя на крыше коттеджа нашим узким кругом, мы решаем, что с исследованием стоит закончить.
– Нет, это превзошло все ожидания, – заявляет Адолат. – Особенно знаете, что меня пугает? Это откатывание назад. Как, интересно, мы выглядим в этот момент? Это же ужасно!
– Ну что ж, рыбалка – значит, рыбалка, – формулирует Сергей непрошеный вывод.
– Я сёрфингом займусь, – продолжает Адолат, – кто со мной?
– Я пас, – отвечает Егор, – я лучше с Сержем на рыбалку. Интересно, как это реализовано.
Передо мной дилемма, которая решается, конечно, легко – нельзя же оставлять товарища покорять волну в одиночку.
– Я с тобой. Надеюсь, волн-убийц больше не будет.
Мы смеёмся.
– Слушайте, а как насчёт поспать? – спрашивает Егор.
– А разве в этом есть необходимость? – интересуюсь я.
– Вообще-то есть, но я не к тому, – отвечает он, – а в смысле изучить сон во сне, каково это?
– А ты не спал никогда во сне, что ли? – вклинивается Сергей.
– Да не приходилось как-то. Обычно сны короче.
– Хорошая идея, ребят. Я спать! Кто со мной? – спрашивает Адолат и добавляет: – Шутка.
Сон во сне – штука странная. Как я понимаю, длится он до того момента, когда запланировано ближайшее действие. Всё остальное время между засыпанием и пробуждением как бы на быстрой перемотке: сжимается в мутный чёрный комочек, из которого я и выныриваю прямиком в сегодняшнее утро.
Казалось, я только что уснул, но вот уже выскакиваю из коттеджа, жмурясь от лучей восходящего солнца.
– Алоха! – кричит мне Адолат.
И дальше мы вместе отправляемся на пляж, где берём сёрфы и плывём навстречу горизонту.
Малозначимые события во сне движутся быстрее, чем важные и интересные. Наше сознание стремительно проматывает действия к нужной точке и там уже замедляется, позволяя сконцентрироваться на моменте. Именно поэтому здесь невозможно использовать обычные единицы времени. Минутула, часоид, условные сутки, применяемые в сновидениях, имеют различную длину в разные отрезки сна, и лишь относительно идентичны обычным интервалам. В том числе из-за этого в относительно небольшом отрезке сна мы можем уместить так много событий.
Мгновения – и мы уже довольно далеко от берега.
Ни она, ни я раньше сёрфингом не занимались, поэтому первые попытки удержаться на досках оборачиваются провалом. Но примерно в одно время, после обидных падений, мы уже уверенно стоим на сёрфах. Вспоминаем советы Джо, пытаемся поймать волну. Конечно, в реальности это заняло бы куда больше времени, но здесь, после десятка неудач, мы мчим к берегу, «оседлав» каждый свою волну. Доплыв до берега, я падаю на песок рядом с Адолат, которая меня чуть опередила.
– Что-то в этом есть, правда? – спрашивает она.
– Однозначно, – соглашаюсь я.
– Не случайно некоторые вещи так долго сопровождают человека в его истории. Сёрфинг как раз из таких.
– Серьёзно?
– Конечно. Европейцы впервые лет двести назад о нём узнали, но в Океании он уже был за сотни лет до них, а может, и за тысячи.