Мимо Мейбл прошли Михаэль с Кейраном, а она осталась стоять возле высокой напольной вазы у дверей и смотреть на завернутую в ткань рапиру так внимательно, словно та могла рассказать ей о местонахождении своего владельца. Беспокойство Мейбл не улеглось и не исчезло, внутри все еще продолжал тлеть маленький огонек надежды на то, что Алоизас жив.

– Хайнц ведь пришел на его зов тогда в Теневале, правда? – тихо спросила Шерил.

– Да. Алоизас смог призвать его, так что думаю… надеюсь на то, что в этот раз он тоже помог ему. Мы можем только догадываться, но давай верить в лучшее, да? – улыбнулась ведьма, и Шерил вернула ей такую же вымученную улыбку. – Пойдем узнаем подробности. Нечего тут раскисать.

Идя в сторону гостиной, куда снова направились все остальные, ни Шерил, ни Мейбл не почувствовали на себе внимательный взгляд.

Глава 3

Прутья решетки казались толстенными, практически шириной с него самого. Он с любопытством притиснулся к ним грудью, высовывая голову и вытягивая шею так сильно, как только мог. Уперевшись плечами в холодный металл, он на мгновение бросил взгляд вниз и с изумлением обнаружил свое покрытое белоснежными перьями тело.

– Глупая птичка. Ты сломаешь шею, если будешь так жаться. – Глубокий и чувственный женский голос раздался снизу, и он посмотрел туда.

В помещении с серыми стенами белоснежная скатерть словно сияла, и ее накрахмаленное кружево рябило в глазах. Красивая женщина с короной из темного металла, переходящей в маску на правую половину лица, сидела за столом, изящно закинув обнаженную ногу на ногу. Ее серебристое платье напоминало обмотанную вокруг тела ткань, но сидело лучше, чем у любой модницы Крестейра.

Он заурчал по-голубиному и захлопал крыльями, стараясь вновь привлечь ее внимание, но женщина продолжала задумчиво смотреть в окно без стекла и рамы. Оно было настолько широким и высоким, что он прекрасно мог посмотреть в него тоже, со своей высоты.

За окном простиралось бескрайнее поле с почерневшими, мертвыми деревьями, и небо над ними было таким серым, словно вот-вот прольется дождь. Он встрепенулся от внезапно пробивших птичье тело мурашек, обернулся и застыл, оглядывая выше и позади себя множество таких же клеток с округлым сводом. В некоторых из них беспокойно хлопали крыльями белоснежные голуби, такие же, как он сам, другие пустовали.

– Глупая, глупая птичка. – Женщина поднялась с места и протянула к нему руки. Тени за ее спиной пришли в движение, меняя обстановку и силуэт комнаты. Ее холодные белоснежные руки открыли клетку, и он доверчиво прижался к ее ладоням. – Потом опять вернешься.

Женщина прижалась губами к птичьему плечу, и все его тело пронзило острой вспышкой боли, словно от множества воткнутых кинжалов.

Широко распахнутыми глазами он уставился на искаженные злобой лица вооруженных мужчин, а затем резко подскочил на постели, загнанно дыша.

– Халле? – Обеспокоенный голос Хальварда был сонным.

Алоизас пытался наглотаться воздуха и шарил руками по телу в поисках множества ран, но она была всего одна, на животе, как и прежде, спрятанная под тугими бинтами.

– Дурной сон. Все в порядке, брат. – Алоизас облегченно выдохнул, стараясь унять сердцебиение и успокоиться. Он потянулся и включил ночник на прикроватной тумбочке, в очередной раз поражаясь размеру постели, которую предоставил ему Хайнц.

Хальвард уже стоял возле кровати, встрепанный и сонный. На его лице отсутствовала повязка, и пустой, безжизненный глаз белел молочной радужкой, сливаясь с белком. Заметив взгляд Алоизаса, он поспешил начесать пальцами волосы вперед, закрыться, но тот опередил его, вцепившись в низ выправленной рубахи.

– Все в порядке. Не прячь это от меня, Хальвард. – Алоизас едва заметно улыбнулся, чувствуя во рту привкус крови. Похоже, во сне он прикусил щеку. Сон все никак не желал уходить от него, забираясь ледяными руками под кожу и заставляя зябко ежиться. Он все еще ощущал боль от десятка колотых ран на теле и видел перед глазами лица, перекошенные ненавистью.

Лица, потерявшие человечность.

Хальвард перестал прятать мертвый глаз, снова обеспокоенно оглядел шумно задышавшего Алоизаса и шагнул к тумбе, чтобы налить ему стакан воды. Пальцы продолжали сжиматься на его рубахе совсем как в детстве, отчего Алоизасу стало стыдно, и он поспешил убрать руку, но Хальвард шлепнул его по запястью легонько, почти неощутимо.

– Оставь. И ты не прячься от меня, Халле. – Он подал ему воды.

– Мне уже не десять лет, – благодарно улыбнулся Алоизас.

– Да хоть сколько, брат.

Хальвард сел рядом на постель, свешивая ладони между колен. Алоизас принялся с жадностью пить, чтобы скорее стереть этот мерзкий металлический привкус с губ. Он напоминал ему о многом: о том дне, когда пришли Они; о доме на берегу Единого океана; о Теневале и о пытках в стенах Ордо Юниус.

Этот вкус навсегда будет связан для него с той жуткой сценой, когда Хальвард отрубил голову Джейкобу так же легко, как потрошил свежую рыбу в детстве отцовским ножом.

– Что тебе снилось? – тихо спросил Хальвард.

Желтоватый свет ночника образовывал неровное пятно на потолке и ложился на складки одежды и одеял светлыми отсветами. На открытом окне еле заметно покачивались занавески, пропуская в комнату свежий ночной воздух. Шумно пели сверчки и птицы.

– Как маленького ребенка убивают взрослые мужчины. Снова. И снова. Понятия не имею, к чему это, – ответил Алоизас. – И еще там была странная женщина. Мне кажется, этот сон что-то значит…

Алоизас хотел что-то добавить, но грохот в доме заставил его замолчать на полуслове и схватиться по привычке за рапиру, которой ожидаемо не оказалось под рукой.

Хальвард моментально подскочил, вцепился в приставленный к стене меч, и Алоизасу показалось, что тот издал еле заметный стон, когда пальцы мужчины сомкнулись на рукояти.

– Я пойду посмотрю. – Хальвард направился к дверям, но Алоизас тут же скинул с себя одеяло и вскочил с постели.

– Я с тобой!

– Нет, ты останешься здесь, – возмущенно обернулся Хальвард.

– Я пойду с тобой, и это не обсуждается, – так же возмущенно ответил Алоизас, скрестив руки на груди.

– Ты ранен. – Хальвард указал на скрытые под рубашкой бинты.

– Ноги-то мои при мне. – Алоизас усмехнулся, похлопав себя по бедрам, и деловито прошлепал босыми ногами мимо обескураженно уставившегося на него Хальварда. – Пошли.

Они вдвоем выглянули в коридор, освещенный изящными бра. Пол под ногами покрывал толстый ковролин, скрадывая звуки их шагов. В доме царила такая тишина, словно грохота, раздавшегося минуту назад, не было, но тревога все равно повисла в воздухе. Кристалл на груди Алоизаса завибрировал, и это же он ощутил от лезвия меча брата.

В конце коридора из приоткрытых двойных дверей падала яркая полоса света. Хальвард и Халле подошли решительно и быстро, и старший из двойняшек, вооруженный мечом, распахнул двери, чтобы застать противника врасплох.

Но застали они только сгорбленного у опрокинутого навзничь стола Хайнца, сжимающего свое запястье с такой силой, словно он хотел оторвать себе руку.

Грех даже не вздрогнул, когда они ворвались в кабинет, как будто знал, что те придут.

– В поздний час гостям полагается спать в своих постелях, – с вымученной улыбкой сказал Хайнц, продолжая стискивать запястье. Он казался бледнее обычного, его плащ неряшливо валялся у распахнутого окна, и поднявшийся ветер разносил по комнате черные перья. Спутанные темные волосы почти скрывали лицо, но сквозь волнистые пряди зло сверкали золотистые глаза, как у загнанной в западню птицы.

Алоизас сделал шаг вперед, кладя руку на ладонь Хальварда и заставляя опустить меч. Брат подчинился, продолжая стоять недвижимой скалой рядом, и Мастер чувствовал от него готовность атаковать.

Опрокинутый стол был обезображен длинными глубокими царапинами, все его содержимое рассыпалось по полу, марая чернилами ковер и шелестя страницами книг. Стул с бархатной обивкой валялся в углу, створки окна еле слышно поскрипывали от ветра.

Алоизас сделал первый шаг, и под его голой ступней смялся исчерканный хаотичными записями лист пергамента. Хруст бумаги показался громким и резанул слух, хотя в комнате не было оглушающе тихо. Хайнц не обратил на это внимания, продолжая натужно дышать, словно ему не хватало воздуха. В комнате отчетливо пахло горелым мясом.

– Стой на месте, – выдавил из себя Грех, когда Алоизас подошел еще ближе.

Хальвард напрягся, шагнул следом, стиснув меч, но Алоизас показал ему жестом остановиться.

– Все хорошо. – Он чувствовал себя так, словно успокаивал дикого зверя, попавшего в капкан. – Спокойно. Я хочу помочь.

– Мне не нужна жалость, – прорычал Хайнц. – Я в порядке.

– Конечно. Я вижу. – Мастер все равно бесстрашно подошел и аккуратно опустился на колени рядом с взъерошенным Грехом. Сердце заполошно билось в груди, отдавая болью в живот и заставляя пульсировать рану. Метку на руке пекло так, словно на кожу попал уголек. Алоизас с опаской покосился на его бледные ладони, но не заметил на пальцах острых когтей, и это его немного успокоило.

Он мог бы сейчас встать, развернуться и уйти, не рискуя остаться с откушенными по локти руками. Это вообще было не его дело, Хайнц был их врагом, даже если сейчас, по его словам, поменял сторону. От него исходила опасность, острая, как только что наточенная бритва цирюльника. Полосни по горлу – и захлебнешься кровью.

Тем не менее Алоизасу казалось, что он поступал правильно. Что здесь и сейчас он должен быть рядом с этим изломанным, источающим ненависть существом, как будто по-другому и быть не могло. Странные ощущения. Они пугали Алоизаса, но он решил пока не заострять на них внимания. Он подумает об этом потом, если выживет.

Хальвард тоже приблизился, лязгнув мечом в ножнах, таких же пугающих, как сам клинок. Он выглядел напряженным, как будто ожидал нападения в любой момент, но не стал говорить Алоизасу держаться подальше. Похоже, он достаточно много общался с Хайнцем прежде, раз верил в его относительную адекватность.

– Жалость и помощь, вообще-то, разные понятия, Хайнц, – заметил Алоизас, протягивая руки так, будто пытался поймать хищную птицу. Он осторожно коснулся его плеча, чувствуя под ладонью холодный шелк рубашки.

Хайнц дернулся, посмотрев на Алоизаса широко распахнутыми глазами, словно не верил, что его только что так бесстрашно и нагло коснулись.

– Ты ранен? Лучше пересесть на диван, станет легче. – Алоизас закусил губу, потянув Хайнца на себя. Было странно ощущать его реальность под руками, хотя до этого он уже дважды жал ему ладонь и знал, что кожа у него на ощупь как человеческая.

Хайнц оказался твердым, и теплым, и очень настоящим, когда Алоизас смело скользнул под его рукой, чтобы подпереть собой и помочь подняться. Его длинные волосы щекотно задели щеку Мастера. Хайнц застыл, практически не дыша, и в такой близости Алоизас заметил его изуродованное запястье под серебряным браслетом. От Греха пахло кровью, горелой кожей и приторным розовым маслом.

Алоизас вспомнил, как матушка делала мазь из цветков шиповника, пестиком перемалывая нежные лепестки в однородную кашицу. Тогда пахло так же удушающе сладко, навевая неясную тоску по чему-то неземному, недоступному в их запертом на конце материка Хайкреле.

Хайнц тоже пах так: сладко и горько одновременно.

– Обопрись на меня, – тихо сказал Алоизас. – Ты тяжелый, так что тебе придется мне немного помочь.

– Ты ранен. Не стоит, – выдохнул Хайнц. От его теплого бока, от банального человеческого тепла, не ожидаемого от чудовища, Алоизасу стало странно и бросило в жар. Он часто наблюдал со стороны за отношениями Фергуса и Грея, и ему всегда было интересно, что чувствует Грейден, общаясь с чудовищем так, словно это был его лучший друг.

Словно он был не Грехом, а человеком.