От напитков я отказалась, устроившись на небольшом кожаном диване у окна. Одна створка была распахнута, и с улицы доносились приятный шелест клена во дворе и чириканье воробьев. Дворик выглядел ухоженным и уютным – наверняка об этом позаботились в гостинице, ведь окна доброй части номеров выходили именно сюда. Я множество раз бывала на Левобережной, но ни разу не заглядывала во дворы. Теперь мне отчего-то захотелось побродить и по остальным. Можно будет заняться этим после встречи с нотариусом. Стоило вспомнить о Громове, как дверь его кабинета распахнулась, и оттуда показался молодой мужчина в сером костюме. На меня он даже не взглянул, направившись прямиком к двери.

– До свидания, – пропела блондинка из-за стойки.

Похоже, что клиент покинул нотариуса и вскоре настанет мой черед. В подтверждение моих слов уже через минуту секретарь позвала:

– Майя Аркадьевна, прошу вас.

Она вышла из-за стойки и теперь распахивала передо мной дверь. Я поднялась с дивана, откашлялась и вошла.

Петр Евгеньевич – грузный мужчина лет шестидесяти – восседал в огромном кожаном кресле за дубовым столом, ничуть не уступавшем ему в масштабах. Блондинка указала мне на мягкий стул с высокими подлокотниками. Я устроилась напротив, а Громов, не сводя с меня взгляда, бросил блондинке короткое:

– Кофе.

Девушка бесшумно скрылась, а мужчина, опершись о столешницу, с шумом приподнялся и, отвесив короткий кивок, обратился ко мне:

– Рад снова вас приветствовать, Майя Аркадьевна.

– Взаимно, – выдавила я, толком не понимая, что готовит мне это знакомство и стоит ли радоваться.

– Как я успел сообщить, встреча наша касается завещания вашего покойного родителя.

– В моем свидетельстве о рождении указан лишь один родитель – мать, и она, хвала небесам, жива и даже относительно здорова, – упрямо напомнила я ему.

– Это не может не радовать, – улыбнулся Громов. – Однако это имело бы значение в ситуации, если бы покойный не оставил завещания. В нашем случае имеется бумага, предписывающая исполнить волю завещателя относительно вашей персоны. Соответственно, кем вы приходитесь умершему по документам – совершенно не важно. Хоть сиделкой. Таких случаев, к слову, в моей практике было не счесть. Свое состояние оставляли медсестрам, домработницам и даже няням детей.

Я внимательно слушала, силясь представить себе ситуацию, когда человек склонен поступать таким образом. Вывод пришел довольно скоро: это, должно быть, очень одинокие и несчастные люди.

Секретарь вернулась с подносом и поставила его передо мной: чашка ароматного кофе, миниатюрный сливочник и розетка с шоколадным драже. Вскоре точно такой же набор возник и на столе перед моим собеседником.

– Значит, о моем существовании он знал, – вздохнула я.

Громов осекся – в этот момент он как раз рассказывал душещипательную историю о старике, решившем одарить соседку по даче. Старушка радовалась недолго: скончалась через неделю после мужчины, и в итоге все унаследовал ее непутевый сын. Я не хотела перебивать, но слова вырвались сами собой, будто без моего участия.

– Выходит, что так, – загадочно улыбнулся Петр Евгеньевич.

– Он жил в нашем городе?

– Нет, в Красных Оврагах.

О таком населенном пункте я слышала впервые.

– Это где?

– Километров триста отсюда.

– Всегда?

– Что вы имеете в виду? – не понял Громов.

– Он всегда там жил?

– Точная биография завещателя мне неизвестна. Но последние годы – абсолютно точно.

– Ясно, – я закусила губу.

– Интересная вы особа, Майя Аркадьевна.

Я вскинула брови, а он поспешил пояснить:

– Обычно в таких случаях людям не терпится узнать, что им причитается по завещанию, а уж потом они начинают задавать вопросы. И то не всегда.

– Наверное, в тех ситуациях они на что-то претендуют или хотя бы имеют представление, кто является автором завещания. Я же вообще ничего не понимаю. Мужчина, оставивший вам бумаги, вообще может оказаться мне совершенно посторонним. Вдруг это какой-нибудь сталкер, тайно следивший за мной?

– За вами следили? – Громов подался вперед, внимательно за мной наблюдая.

– Кто знает, – деловито ответила я и взяла в руку чашку.

– Предлагаю все-таки ознакомиться с волей умершего, а потом уже строить догадки. Возможно, после оглашения завещания ваши вопросы и сомнения отпадут сами собой.

Откашлявшись, Громов поднялся с места, кресло его откатилось и шумно ударилось о стену. Мужчина прошел к сейфу, открыл его и извлек на свет большой конверт из плотной бумаги. Вернувшись на свое место, он провел рукой по вороту рубашки. Как по волшебству в кабинете вновь появилась блондинка. И не одна. Петр Евгеньевич объяснил о необходимости присутствия свидетелей. Затем он долго и неуклюже вскрывал конверты и зачитывал волю того, кого неуклонно называл моим отцом.

– Значит, Аркадий, – произнесла я в задумчивости, когда мы вновь остались в кабинете одни.

– Что, простите?

– Его звали Аркадий, – пришлось мне повторить.

Громов смотрел на меня и, кажется, снова размышлял, почему я задаю странные вопросы, неочевидные в такой ситуации.

– Иванов Аркадий Александрович, – медленно повторил нотариус.

Я кивнула, непонятно с чем соглашаясь. На самом деле все мои мысли были о матери. Теперь я еще больше сомневалась в том, что мое отчество было выбрано ею едва ли не случайно, и еще меньше в том, что завещание оставил посторонний человек. Точнее, номинально умерший действительно был мне фактически чужим. Мы никогда не встречались, я ничего не знала о нем до сегодняшнего дня и, признаться, давно не рассчитывала разжиться хоть какими-то сведениями.

Вся эта информация обрушилась на меня потоком, и я хваталась то за один факт, то за другой, не зная толком, на чем следовало задержать внимание.

Аркадий Александрович, живший в Красных Оврагах, прекрасно знал о существовании у него дочери. Более того, счел меня достойной стать его наследницей. Должно быть, чувствовал за собой вину за то, что не принимал участия в моем воспитании.

– Значит, он знал, где я живу, раз обратился именно к вам, а не к нотариусу поближе к месту своего проживания, – вслух размышляла я.

По моему мнению, если Иванов поступил таким образом, он точно знал, где меня следует искать.

Громов молчал, внимательно за мной наблюдая. Удивительно, что он еще не попросил меня удалиться, ведь процедура оглашения завещания была окончена.

– Вы были с ним знакомы? – догадалась я.

– Немного, – не стал отрицать Петр Евгеньевич.

– И как давно он знал о моем существовании?

– Наше знакомство с Аркадием Александровичем нельзя было назвать настолько близким, чтобы он делился со мной подробностями своей личной жизни. Мне кажется, ваши вопросы можно будет задать его родственникам, если вы решите поехать на похороны или просто их навестить…

– Похороны? – перебила я.

– Ну да. Аркадий Александрович будет погребен по православным канонам…

Нотариус продолжал говорить, а я не могла поверить в услышанное. Отчего-то мне казалось, что с момента смерти Иванова прошло уже достаточно много времени. Теперь же оказалось, что у меня есть шанс увидеть отца, пусть и в гробу, но все же.

– Его убили? – откашлявшись, спросила я, невольно вспомнив вчерашнее послание.

– Кажется, он умер от сердечной недостаточности. Опять же, лучше осведомиться на месте. Похороны состоятся завтра. У меня есть вся необходимая информация, могу ее вам направить.

– Будьте добры, – кивнула я, поднимаясь.

Ноги вдруг показались чугунными, тело отказывалось подчиняться.

Уже на пороге, взявшись за ручку двери, я резко развернулась и сделала несколько шагов в сторону стола.

– Майя Аркадьевна, с вами все в порядке? – забеспокоился Громов.

– Петр Евгеньевич, я правда не думала, что когда-нибудь узнаю хоть что-то о собственном отце. Кем он был, можете сказать? Хоть что-то, – умоляла я.

– Порядочным человеком.

Я выжидательно смотрела на него, не собираясь сдаваться.

– Аркадий Александрович был талантливым доктором, более того – настоящим альтруистом. Собирался развивать медицину в регионе, строить реабилитационный центр в Красных Оврагах. Жаль, что его плану не суждено реализоваться.

– Ну, может быть, его задумку воплотит кто-то другой.

– Очень в этом сомневаюсь, Майя Аркадьевна, слишком много сложностей, которых любой другой просто испугается.

– Большое вам человеческое спасибо, что поделились. Всю сознательную жизнь я считала, что мое отчество – плод маминой фантазии, а имя моего родителя она не помнит. После их случайной связи он исчез и ничегошеньки обо мне не знает. Теперь же оказывается, что Аркадий Иванов прекрасно знал о моем существовании все эти годы… – я осеклась. – Или?

– Что? – не понял Громов.

– Или о том, что у него есть дочь, он узнал не так давно?

– Все же вам лучше поговорить с его родственниками, – виновато улыбнулся Петр Евгеньевич.

– Или со своими, – усмехнулась я и направилась к двери.

Солнце слепило, и я пожалела, что не взяла с собой из машины солнцезащитные очки. Я прошла до конца Левобережной улицы, глядя исключительно себе под ноги: во-первых, от новостей меня слегка покачивало, а во-вторых, так глаза хоть немного спасались от яркого света. В руке я крепко сжимала телефон. Мне ужасно хотелось позвонить матери и призвать ее к ответу. Но Ромка был прав: не стоит родительнице знать о происходящем. По крайней мере, пока.

Зная ее, я почти не сомневалась: она все это время была в курсе того, кто мой отец и где он находится. Вопрос только в том, как Иванов узнал о моем существовании. Было ему это известно с самого начала или он искал меня долгие годы? А может быть, мать в какой-то момент сама нарисовалась с этой замечательной новостью? Вот только зачем? Просить пособия на мое содержание? Но мы и так не бедствовали. Впрочем, денег, как известно, много никогда не бывает.

К тому же, если отец участвовал в моей жизни финансово, к чему оставлять мне что-то по завещанию? Он и так вносил свою лепту. Громов сказал, что родственники у него имелись. Логичнее было бы оставить все им.

Однако более всего меня занимал другой вопрос. Если Иванов знал обо мне, почему не связался? Неужели ему не хотелось познакомиться с собственной дочерью? Хотя, возможно, у него семеро по лавкам в этих его Красных Оврагах. Тогда снова непонятно, зачем завещать что-то мне, когда можно оставить это детям, которые являются его отпрысками на законном основании. Впрочем, им может достаться куда больше, чем то, что отписано мне. Вдруг он мультимиллиардер?

Телефон в сумочке разрывался, и я решила-таки извлечь его на свет. Звонил, конечно же, Ромка.

– Ну что? – просипел он в трубку.

– Лиза вернулась? – ответила я вопросом на вопрос.

– Ага.

– Сможешь спуститься кофе попить в пекарне на первом этаже вашего дома?

Повисло молчание, только частое дыхание братца не позволяло забыть, что он все еще на проводе.

– Ясно. Благоверная находится где-то рядом, и при ней ты не можешь озвучить, что так далеко она тебя не отпустит!

– Лиза готовит сборную солянку, можешь купить свежего хлеба по пути?

– Все понятно. Я приезжаю на обед, и это, похоже, единственная возможность поговорить с собственным братом.

– Я тоже тебя люблю.

К тому моменту я успела отойти довольно далеко от нотариальной конторы. Хотела было отправиться к брату пешком – отсюда было минут пятнадцать ходьбы до их дома, но вспомнила, что приехала на машине, которую нежелательно было надолго бросать в центре города. Развернувшись на пятках, я зашагала в обратном направлении, туда, где оставила автомобиль.

Уже достигнув нужного подъезда, я вспомнила о хлебе, который просил захватить братец, и отправилась в пекарню. А ведь могли бы спокойно попить здесь кофе, если бы Ромка не был таким подкаблучником.

– М-м, ржаной, теплый еще! – обрадовалась Лиза, забирая у меня бумажный пакет.

Ромка с Аришей на руках появился из гостиной.

– Привет, Маюша! – Брат взял руку дочери и помахал мне в знак приветствия.

– Муж сказал, тебя сегодня не ждать, но хорошо, что выбралась! – Лизавета Степановна была после маникюра в приподнятом настроении.

Она устремилась в кухню, и я следом за ней.

– Спасибо за билеты в филармонию, мы чудесно провели время! – поспешила я поблагодарить хозяйку.

– Ну ничего, скоро и я смогу выбраться в свет. – Лиза легонько хлопнула себя по пышной груди.