Элейн Димопулос: Необыкновенное спасение на Молочайном лугу

Афине, моему детенышу-девочке

Первое правило кроликов с Молочайного луга:

Истории имеют большое значение.

Все кролики на Молочайном лугу обучаются искусству рассказывать истории.

Нет, конечно, не все рассказанные нами истории обязательно должны быть о кроликах. Какие-то прорастают из реальной жизни, а какие-то – из красочных садов нашего воображения. Но в сердце любой истории должно лежать зерно истины.

Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.

Text copyright © 2023 by Elaine Dimopoulos

Illustrations copyright © 2023 by Doug Salati

All rights reserved, including the right of reproduction in whole or in part in any form.

Charlesbridge and colophon are registered trademarks of Charlesbridge Publishing, Inc.

© Шульга Е., перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2025

1

У нас на Молочайном лугу до сих пор только и разговоров что о необыкновенном спасении, и, если ты перестанешь вертеться, как непоседливый крольчонок, я расскажу тебе эту историю. Мама говорит, что хорошее начало – половина дела.

– Поймайте слушателя в силки! – так она говорит.

Это она, конечно, шутит – мы, кролики, вообще-то боимся силков, а я и подавно. Но интересный рассказ, пожалуй, и вправду похож на силки. Он впивается в твою шкурку, как острая серебряная проволока, и не отпускает до самого конца.

Я могла бы начать с того, как Винни провалилась в наш дом и сломала ногу, или с моей первой встречи с Лиром, когда я чуть не упала со шпалеры. Но начну ещё раньше, с Василька – и с его самого мерзкого поступка. Мне повезло, я тогда сидела в норе, занимаясь своими делами. И всё же я могу в мельчайших подробностях представить, как свершалось это злодеяние, зародившееся в его тёмном сердце.

Вот что тебе нужно знать о Васильке в первую очередь: он заправлял кормушкой на опрятно подстриженной лужайке рядом с нашим лугом. Так повелось с самого начала. Грозно хлопая крыльями, он отгонял братцев-синиц, если те смели подлететь к ней во время его трапезы.

– А ну кыш отсюда, пока я вам перья не повыщипывал! – рявкал он на воробьёв и других мелких птиц так, что крошки семечек фонтаном разлетались у него из клюва. Единственными, кто иногда осмеливался ему перечить, были дятлы, но этот задиристый здоровяк ни перед кем не робел. Даже белки разбегались по дубам, когда он бросался на них.

Василёк всегда умел приковывать к себе внимание. У меня самой мех цвета мокрой пшеницы, и мама была бы недовольна, услышь она мои слова, но, должна признаться, я всегда завидовала ярко-голубому оперению соек с чёрно-белыми пятнышками на крыльях. Да и не только я засматривалась на Василька: частенько, когда он прилетал к кормушке, в окне дома у лужайки появлялись два круглых личика. Человеческие детёныши, постоянно наполняющие кормушку семенами, стоит той опустеть, обожают за ним наблюдать.

Обидно, когда такое красивое создание оказывается чудовищем по своей натуре.

А самое возмутительное, что в тот день Василёк уже наелся досыта. Но вместо того, чтобы упорхнуть на дерево и, по обыкновению, приступить к гимнастическим упражнениям, он спрыгнул с кормушки и стал клевать землю вблизи стайки плачущих горлиц.

Бедные птички. Мама говорит, что умом они не вышли. Уж не знаю, так ли это, но характер у них мягкий. Они клюют семена, просыпавшиеся на землю, и не путаются ни у кого под ногами.

Василёк устремил свой черный глаз на одного из горликов и надвинулся на него. Тот проворно отскочил в сторону. Василёк снова прыгнул. Горлик снова отскочил. Во время их медленного танца Василёк ничего не предпринимал – только сверлил соперника взглядом и наступательно прыгал.

Наконец горлик не вытерпел.

– Что тебе от меня нужно?

Василёк склонил голову и вперил в птицу второй глаз.

– Имя?

– Серый.

– Вот смотрю я на тебя, Серый, и хочу познакомиться с тобой поближе. Мы на Молочайном лугу недостаточно дружелюбны, таково моё мнение.

Серый бросил взгляд на других горлиц, ожидая помощи от сородичей, но те в ответ только нервно дёрнулись. Он покачал головой и попытался склевать хотя бы несколько семян под бдительным взором Василька.

– Эх, гусь меня подери, – в конце концов вздохнул он и взмыл ввысь, словно брошенный в небо серый камень.

– Оставь их в покое, Василёк, – раздался голос сверху, высокий и звонки. Все птицы и белки задрали головы, чтобы посмотреть на кружащую в небе малиновку. Это была Матушка Перволёт.

– Что хочу, то и делаю, – огрызнулся Василёк.

– Да, и мы все от этого мучаемся. Может, мигрируешь уже и найдёшь себе жертв в новых стаях? – Малиновки питались червяками и жуками, поэтому им не приходилось терпеть издевательства Василька у кормушки. Возможно, это и придавало смелости Матушке Перволёт.

– За клювом своим следи, а не то пожалеешь, – предостерёг Василёк. – Таково моё мнение.

– Я тебя не боюсь. – Она описала дугу и улетела, скрывшись за крышей дома.

Василёк немного постоял молча. Должно быть, чувствовал, что все смотрят на него, ждут его реакции. Не знаю, что толкнуло его на дальнейшее – злоба ли, желание подкрепить свои слова делом или какая-то жуткая смесь того и другого.

Своё гнездо малиновки свили у самого дома, под фронтоном, где оно укромно примостилось на верхней перекладине деревянной шпалеры. Взлетев на шпалеру, Василёк уселся рядом с гнездом.

Каждый из нас слышал, с какой гордостью малиновки рассказывали о том, что высиживают целых четыре яйца этой весной.

Василёк схватил одно из яиц и вернулся с ним на землю. Слегка приоткрыв клюв, он принялся стучать по скорлупе, пока та не треснула. Мне не под силу описать, что случилось после, но там, прямо на лужайке в лучах утреннего солнца, пернатый злодей пировал.

2

– Прекратите дрожать. Птичьи разборки кроликов не касаются!

Мама вела урок в корневой комнате, когда в нору прискакала одна из моих тётушек и начала в красках пересказывать случившееся. Понадобилось время, чтобы угомонить нас с братьями и сёстрами. Но, даже перестав истерично подпрыгивать к потолку, я ещё долго не могла успокоиться. Мысли плутали в колючих зарослях моих страхов, острые шипы царапали, заставляя думать о самом плохом. «Что, если Василёк съест яйца всех птиц на Молочайном лугу? Что, если в округе не останется птиц, поедающих жуков и гусениц? Что, если те расплодятся и пожрут все растения? Что, если сам луг будет уничтожен?»

Мне не нравилась сосущая пустота в животе, которая появлялась всякий раз, когда я запаздывала на ужин. Что со мной станет, если мы останемся без еды?

Корневая комната в нашей норе – это большое помещение для семейных сборищ с земляным потолком в форме купола, по которому во все стороны разбегаются рельефные древесные корни. Не сходя с холмика, который она всегда занимала во время уроков, мама поднялась на задние лапы и строго воскликнула:

– Крольчата! А ну-ка, отставить панику! Да, Василёк поступил подло, но чего ещё вы от него ожидали?

Она напомнила нам, что птицы – существа низшего порядка. О чём вообще говорить, когда они несут яйца! Мама велела нам быть тише воды и ниже травы на лужайке во время кормлений и беспокоиться исключительно о сородичах.

Я не сдержалась.

– А если Василёк съест ещё одно яйцо? – дрожащим голоском пролепетала я. – А если он продолжит есть яйца? Неужели между птицами начнётся война? Чью сторону мы тогда примем? Нам придётся отсиживаться в норе? Как мы будем добывать пищу? Как…

– Не будет никакой войны! – Мой брат Кейл метнул в меня неодобрительный взгляд, который был мне хорошо знаком. – У малиновок осталось ещё три яйца. Дай маме закончить урок.

Кейл был самым старшим из нашего выводка – ему всегда удавалось всё, за что бы он ни брался, он всегда делал всё первым, а потом помогал нам… Но порой мне казалось, что он совсем не понимает меня и даже не пытается понять.

Моя сестра Люцерна легонько прижалась ко мне своим дрожащим тельцем.

– Теперь малиновки с Василька глаз не спустят, – пробормотала она. – Это хорошо.

«Но должны же они когда-то спать!» – чуть не вскричала я. Но сдержалась, почувствовав на себе пронизывающий взгляд Кейла, и только молча кивнула.

Мне нравилось, что Люцерна не смеялась, когда я рассказывала ей о своих страхах. Однажды, когда люди оставили садовые оросители на лужайке включёнными на всю ночь, я испугалась, что вода зальёт сад, а потом просочится на луг и затопит нашу нору, ведь она на самой границе с лужайкой.

– Это было бы ужасно, – согласилась Люцерна, сонно прижимаясь ко мне в нашем спальном гнёздышке. – Но если уж нам суждено утонуть, я бы предпочла это проспать. Спокойной ночи, Тыковка.

Как ты можешь догадаться, наш луг не затопило.

И да, меня зовут Тыковка!

Это бабушка Мята придумала называть членов нашего семейства в честь растений, которые любят есть кролики. Мою маму зовут Крапива. Моих сестёр – Лаванда, Мальва, Расторопша, Люцерна и Морковка, а братьев – Кейл, Цикорий, Латук и Клевер.

Ну, знаешь ли, мне твоё имя тоже кажется смешным!

В тот день в корневой комнате маме наконец удалось продолжить урок. Кажется, она рассказывала, как добиться живости в диалогах, но я не могла думать ни о чём другом, кроме как о разбитых яйцах, так что не могу сказать наверняка.

Безобразная выходка Василька не давала мне покоя и тогда, когда мы всем семейством выбрались из норы на ужин. Я искала его глазами, хоть мама и просила не высовываться. Я ничего не могла с собой поделать. Мне было страшно, но я хотела увидеть преступника. Однако в тот день Василёк не показывался нам на глаза.

Я посмотрела на гнездо малиновок. Одна птица сидела на оставшихся трёх яйцах, повернувшись к лужайке спиной. По перьям на её хвосте я не смогла определить, была это Матушка или Отец Перволёт.

Мы жевали траву на газоне, пара воробьёв безмятежно чирикала у кормушки. Белки рыскали по лужайке в поисках желудей.

Никто не решался заговорить с малиновкой.

В конце дня мы улеглись спать в спальном гнезде – в самом уютном местечке нашей норы! Пол и стены тут покрыты шерстью и повсюду разбросаны игрушки, веточки и красивые камешки, но мама не против. Мы с братьями и сёстрами спим здесь все вместе, одной большой, дружной оравой. Иногда малютка Морковка втягивает нас в свои проказы, но потом появляется мама и отчитывает нас по первое число. Но порой сон клонит наши ушки к земле, и мы засыпаем сразу – сразу после истории на ночь, разумеется. Мы рассказываем их друг другу по порядку, по одной за ночь.

В тот вечер подошла очередь Клевера быть рассказчиком. После суматошного дня мне хотелось отвлечься, но, видно, Клевер тоже не мог выбросить Василька из головы. Кейл утихомирил нас и велел ему начинать.

– Однажды Василёк вознамерился стать скульптором, – повёл рассказ Клевер. – Из веток и бечёвки он принялся возводить статую самому себе. В глубине своей мелочной душонки он неожиданно ощутил радость, создавая что-то новое там, где прежде ничего не было. Он часами корпел над своим творением. Но ветер помнил о преступлении Василька. Он подул, разнося дождевые капли, яростно ломая кусты и раскачивая стволы деревьев. Внезапно налетевшая стихия разбудила Василька. Он взмахнул крыльями, борясь с порывами ветра, пытаясь добраться до своей скульптуры. Он подоспел как раз вовремя: переплетённые ветки не выдержали и разлетелись во все стороны, с тихим стуком рассыпавшись по земле. Василёк горько заплакал и улетел прочь, подхваченный очередным порывом ветра.

Клевер закончил и прыснул со смеху.