Глава 1

«Как мерзко, везде обман – денатурат разлили, народ травят, мерзавцы. И буржуи, забугорные твари, отраву продают нам, чтобы быстрее передохли русские люди!»

Мысли пронеслись в голове, но одновременно с ними накатила тошнота. Клубок чего-то очень горячего рванулся из желудка. Алексей, еще толком не придя в себя, успел повернуться на бок и, почувствовав рукой пустоту с края кровати, наклонился. Его мучительно вырвало, от сильного спазма содрогнулся всем телом.

«Повезло – желудок был почти пустой, оттого не помер, а блевал желчью, пусть долго и мучительно. Фу, как мне хреново – голова сильно болит, живот. Надо же, не помню, как до кровати добрался и лег».

Снова затошнило, но Алексей немалым трудом унял порыв. Мозг уже сбросил оцепенение – мысли потекли быстро, без всякого напряжения, даже в висках молоточки перестали колотить.

«Лежать нельзя, надо попытаться встать. Есть активированный уголь, нужно принять, но вначале напиться и промыть желудок – вывести токсины. Да убрать на полу, подставить тазик – самому же этой гадостью дышать. И бутылки в раковину слить – еще кто-нибудь на эту отраву позарится, так до смерти ведь дело дойдет!»

Алексей рывком сел на кровати и открыл глаза – где-то минуту ничего не мог разглядеть, все плыло в каком-то тумане. Пришлось тряхнуть головой – помогло, будто навели резкость.

– Охренеть…

«Где это я?!»

Это была не его комната, в которой он прожил пять долгих, мучительных лет. Натуральные бревенчатые стены, щели заткнуты чем-то похожим на мох, потолок из досок, порядочно грязных и почерневших. На самодельном столе – массивный подсвечник, в нем горит толстая свеча, судя по всему даже не парафиновая, а сальная. Копоть буквально летала в воздухе – он отметил маленькие черные лохмотья в ярком пламени.

«Не понял! Это явно не больница!

Это куда меня привезли?!

Похоже на зимовье в тайге – окно из кусочков стекла собрано. Оп-па-па – попал, тут меня и порешат, как я все бумаги подпишу».

Внутри заледенело – о таких случаях ходили слухи. Бандиты выискивали одиноких пенсионеров, тех, кто не имел родственников и на свою голову приватизировал жилье. Пытками заставляли переписать, даже оформляли дарственные, а потом убивали жертву.

«Со мной такой номер у них не прокатит – я не оформил документы, все отойдет государству.

Или они в сговоре с чиновниками?!

Тогда плохо мое дело – присвоят комнату. И сестра ничего не сделает: жилплощадь государственная, подвал в центре Иркутска в двадцать квадратов – лакомая добыча. Убьют, как подпись свою поставлю!»

Алексей почувствовал, как у него вспотело тело, стало немилосердно жарко. Отбиться и удрать не сможет, куда там инвалиду, что полторы руки имеет и еле ходит, хромая.

«Мне нужен нож – при удаче хоть одному гаденышу брюхо вспорю и потроха наружу выпущу. Не зазря пропаду хоть!»

Комната поплыла перед глазами, когда Алексей встал на ноги. Он был бос, ступни сразу ощутили холод дощатого пола. По лицу неприятно поползли капли пота, машинально вскинул левую руку – иной раз ему снилось, что кисть цела, и сейчас возникло такое же ощущение. Однако прикосновение не обрубка, а вполне живых пальцев к лицу ошеломило, и он бессильно рухнул на топчан, оторопело разглядывая уже обе ладони.

– Офигеть! Это сон!

У него имелось две руки с узкими ладошками, длинные тонкие пальцы – и все без малейших следов ожогов.

– Этого не может быть!

Алексей языком облизал пересохшие губы и тут же вскочил – он почувствовал гладкую кожу, а не рубцы, и зубы во рту были нормальные, какие природой положены, а не стальные мосты протеза.

– Я вижу сон, иначе бы меня давно инфаркт тряхнул…

Сомнамбулой Алексей поднялся с топчана и провел пальцем по пламени свечи. Зашипел котом, которому на хвост наступили, сунул палец в рот – боль была настолько явственной, что любой человек сразу бы проснулся. А потому сразу же уселся на топчан и посмотрел на красное пятнышко ожога, что хорошо было видно на белой коже.

– Это кто меня так приодел?

И только сейчас Алексей обратил внимание, что его привычный тренировочный костюм с отвисшими коленками на штанах превратился в кальсоны с рубашкой, но не из хлопка, а из льняной ткани, жесткой, скорее серого, а не белого цвета.

Да и постель была застлана точно такой же простыней, причем вместо матраса была шкура, скорей всего медвежья. Роль одеяла играло покрывало из очень плотной ткани, теплой и мягкой – шерсть пальцы ощутили сразу. А вот подушка вполне себе обычная, только размером вдвое больше – птицы извели на нее немало.

– Нет, я не понял – что это за шутки?

Недоумение переросло в ошеломление… Зловредные бандиты исчезли – криминальному элементу не под силу творить чудеса. Убить – да, это они могут, а вот заново вырастить ладонь – тут даже медицина бессильна. Да и не сон это – боль ведь вполне реальная.

– Может быть, я в сказку попал?! Маг или чародей решил меня излечить и сотворил сразу две руки, чтобы контраста между ними не было?

Версия оказалась почти убедительной – любой взрослый человек читал в детстве сказки и помнит, как в сопливой юности мечтал полетать на Сером Волке или чтоб Конек-Горбунок предложил послужить ему честно, как хозяину. Особенно хорошо волшебную щуку выловить и как дурак Емеля сказать: «По щучьему велению, по моему хотению». Или как в кинофильме, где мальчишка коробок с волшебными спичками нашел: сломал одну – и желание моментально исполнилось.

– Скорее всего, это добрая сказка.

Алексей усмехнулся и покачал головой, ему никак не верилось, что такое возможно. Он тронул ладонью грудь – там что-то касалось кожи. Потянул ворот и достал крестик, причем очень массивный и тяжелый.

И эта находка его сильно удивила – он не был верующим, потому православный крестик никогда не носил. А тут прямо ювелирное изделие из желтого металла с блестящими камушками. Судя по тяжести, скорее всего из золота, а ограненные стеклышки явно не от пивной бутылки.

– Бриллианты?! Но почему красные? Рубины вроде бы алого цвета, если мне память не изменяет. Дорогая вещица!

Алексей хмыкнул – он держал на ладони перед лицом драгоценный крестик, что висел на обычном гайтане – веревочке. А должна быть цепь золотая, толщиной в палец, чтобы соответствовать моменту.

– Новые русские удавились бы от такого великолепия – с меня бы его живо содрали. Или купили – миллиона за три, хотя стоит дороже. Таких денег мне бы надолго хватило!

Алексей немного помечтал, потом мотнул головой, отгоняя мысли. И встал с топчана, подошел к окну, за которым царствовала ночь. Ему захотелось посмотреть на свое отражение, благо видел, как на темном стекле играет пламя одинокой свечи.

– Это не я! Странно, почему я даже не удивился?!

На стекле отразилось лицо, пусть смутно, но этого хватило. На него смотрел совершенно иной человек – лицо узкое, без малейших следов ожогов, а потому приятное. А если учесть черные волосы до плеч, а не те седые, что у него были, то новый образ ему понравился.

– Спасибо тебе, неизвестный колдун, ты настоящий маг, волшебник и чародей. А судя по драгоценному крестику и моим холеным рукам, я царевич или королевич…

Алексей обвел взглядом бревенчатую комнату, стол и приставленную к нему такую же лавку, поправился:

– Нет, королевичи живут в замках, а не избах. Я царевич!

Обозначенная роль ему понравилась – царевичи в сказках герои, а не дураки, им полцарства положены и Василиса Прекрасная в жены. И это здорово – он теперь сможет целоваться…

Глава 2

«Стану как в сказке жить, мед-пиво пить, во дворце, слуги во всем угождать будут, в ноги кланяться! Стой! Ты о чем, мерзавец, теперь мечтаешь – над людьми измываться?! Забыл уже, как сам жил?!»

Алексей одернул себя мысленно – действительно, нехорошо как-то получается. Он ведь искренне разделял коммунистические идеи, а тут размечтался, как новый русский: как бы народ заставить себе служить и тиранить его, обдирать как липку.

– Стыдись, – буркнул он себе под нос и встал с топчана.

Огляделся – и удивился несказанно.

– Это не изба.

Подозрения усилились – в углу у топчана выступала кирпичная стенка, обмазанная и в побелке. Прикоснувшись рукой, убедился, что теплый камень. Хмыкнул – печь, и топится она по-белому, на то похоже. Дым ведь, зараза такая, во все щели пролезет, как их ни заделывай, и потолок был бы не в пятнах копоти, а в саже.

– Странно, моей одежды нет, на полу домотканый коврик, такой у бабушки был в комнате, свеча, стол и лавка, топчан… И все?! А где моя одежда? И чем лужицу поганую подтереть?!

Алексей огляделся – ничего похожего на половую тряпку не имелось. Зато узрел под топчаном большой горшок с крышкой, похожий на ночной. Не поленился и достал – так и есть, параша. Пованивало от емкости – видимо, не мыли после употребления толком.

– И это все?!

Алексей прикусил губу – диспозиция ему перестала нравиться. Либо это опочивальня, но тогда зачем в ней стол с лавкой? Или просто комната, но тогда возникает закономерный вопрос: куда делись одежда и обувь? Ведь перед сном ее складывают на стул, то есть лавку, а те же тапки стоят рядом с кроватью. А тут ничего нет от слова совсем, даже на стене нет, а ведь гвоздь вбить в бревно проще простого.

Подошел к двери, сбитой из толстых плах, толкнул – не открылась, стояла как каменная стенка.

– А может, я под замком? Взяли и посадили под арест?! Но тогда почему окно решеткой не забрано и креста дорогого меня не лишили?! Может быть, просто дверь в пазы плотно входит и нужно сильнее толкнуть?

Придя к такому выводу, Алексей тут же приложил достаточные усилия, навалившись плечом. Дверь стала отползать по миллиметру, и он, вдохновившись результатом, удвоил натиск.

– Ой, мать…

За дверью что-то бухнуло, послышались слова, напоминавшие ругань. Еле слышно произносились слова и весьма недовольным тоном, напоминавшим бухтение, но, несомненно, на русском языке, ругань на котором всегда одна и та же. Объяснял ему один знающий человек, что русский мат аналогов не имеет. А дело в том, что все европейские языки в плане ругани построены на оскорблениях, проклятиях и богохульствах, и лишь русские всегда поминают процесс сотворения человека и все связанные с ним проблемы, включая разнообразные связи, в том числе и родственные.

– Сей час, царевич, прикорнул я малость!

«Надо же, не ошибся – я на самом деле царевич. Это я удачно перевоплотился – было бы хуже в тюрьме очутиться».

Алексей отступил на несколько шагов и уселся на топчан. Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина лет тридцати, волоса длинные, рыжеватые или шатен – все же в комнате стоял сумрак. Одет в старинное иностранное платье – кафтан темно-серого сукна, под ним камзол, белый галстук, коротенькие штанишки красного цвета, серые чулки или гетры. На ногах солидные полуботинки с большими пряжками – все как в фильмах про Петровскую эпоху, а посмотрел их Алексей немало. «Юность Петра» и «Россия молодая», да и другие тоже.

– Вот, испей кваса, царевич. Здесь, в Режице, его помнят, как делать, не забыли. А то чухна да немчины здешние только глаза умеют пучить, дрянь всякую пьют, а квас не ставят. Вот, испей, Алексей Петрович!

«Надо же, он мое имя с отчеством знает. Значит, не Иван-царевич я, это только в сказках имя одно, как Бова-королевич. Точно, колдун постарался. А это слуга его, вон как мне угождает!»

Жидкость оказалась холодненькой, с пузырьками, щипала язык, вкус с небольшой горчинкой.

– Из репы квас ставят, этим летом хлебушко у них не уродился. Тут пашен добрых нет, а на болотах что вырастишь?! Ничего, как приедем, батюшка царь тебя приветит, а я в баньке тебя отпарю, с веничком, а квас у нас не чета этому, хлебный дух от него – страсть!

«Странно, а ведь голос у него дрогнул в конце, когда про царя заикнулся, вильнул как-то нехорошо, сбойнул. А так всегда делают, когда лгут. И глаза отвел в сторону».