– А к батюшке мы в Москву едем или в Киев?

Брякнув про последний город и увидев заметно округлившиеся глаза слуги, выругал себя, вспомнив уроки истории в шестом классе. Хотя учительница постоянно мямлила, но многое рассказывала верно, да и фильмы исторические смотрел, и книги читал – по программе требовали. Два экзамена сдал на четверки – по истории и литературе.

«Дурак, в Киеве ведь только князья были, а в Москве вроде цари. Глупость сморозил. Надо в сторону разговор увести».

И сразу спросил, видя, как слуга начал открывать рот, опередил:

– А ты чародею служишь, волшебнику, что меня сюда перенес и тело новое дал?! Как тебя зовут?

Слуга от таких слов прямо присел, будто ноги разом ослабли. Глаза уже не то что округлились – из орбит вылезли, а челюсть отвисла, как у собаки. Деревянный ковш выпал из его рук – хорошо, что пустой был, – только звук от падения по комнатенке прокатился.

– Это ж что такое, царевич-батюшка, Алексей Петрович?! Какой чародей, какое тело?! Волшба злокозненная! То-то ты во сне бредил, приказывал красными знаменами махать! Горбатого поминал словами нехорошими, врагом Отечества называл, иудой!

Слуга запричитал горестно, лицо за считаные секунды буквально залила смертельная белизна – как побелка на печи.

– Ой, дурень я, ты ведь вчера упал, когда штоф хлебной водочки изволил выкушать, и головой о печку ударился. Ой, горе какое! Ведь у тебя там шишка вскочила!

Слуга сунул свою ладонь в его волосы на затылке, что-то там нажал пальцами. Алексей, изрыгая вычурную ругань, оттолкнул мужика. Дотронулся сам до больного места – действительно, пальцы нащупали шишку с небольшое яйцо, пусть не куриное, а перепелиное точно.

– Ой, лишенько, казнят меня, ей-богу, казнят, не углядел. Прости, царевич, не знаю я про чародея, не ведаю про волшбу злонамеренную. Я сейчас Петру Андреевичу все скажу про колдуна богомерзкого, а князь-кесарь его живенько отыщет. Ох, разгневается государь Петр Алексеевич, никому голов не сносить. Прости, царевич!

Мужик рухнул на колени, подполз, принялся целовать Алексею босые ступни, коснувшись ладонью лужицы. Машинально посмотрел на пальцы – в свете свечи они отдавали багровым цветом.

– Опоили тебя, царевич, бесовским зельем! Сейчас я, за лекарем!

Мужик чуть ли не закричал заполошно, выскочил за дверь в мгновение ока. Послышался громкий крик, где-то бухнула дверь, по деревянному полу затоптали сапоги. В доме началась суматоха.

Алексей наклонился над лужицей – то действительно была желчь, но с кровью, ошибки быть не могло. Запах шел омерзительный – сразу снова затошнило. Перед глазами все поплыло, и он стал терять сознание. И, не удержавшись на топчане, рухнул на пол…

Глава 3

– Ты все записал, что царевич в бреду говорил?!

Голос принадлежал пожилому человеку, властному, привыкшему приказывать, пожившему изрядно на веку. Видел очень многое на свете, ничему не удивится, такой человек не только для врага опасный – своего, случись нужда какая, без жалости раздавит.

– Все сделал, кормилец, третью ночь без сна, – слугу Алексей узнал сразу по дрожащему голосу. – Как усну, а царевич метаться начнет, то Гришка его слова пишет и меня будит тотчас.

– Смотри, пес, что упустите – кожу сдерут. Государь Петр Алексеевич на царевича гневен сильно – он измену учинил, сам знаешь! Бегун окаянный! Ишь, удумал – у цезаря войско просить и на отца ратью идти!

– Сам слышал, благодетель, те его речи воровские, все написал в точности, как ты велел. Ефросиньи слова тож, якобы и у Карла свейского помощи просил, и посланца к нему отправил – офицера Дарю, на французской службе обретающегося. Изменник он, кормилец!

– Судить царевича токмо сам Петр Алексеевич будет, а мы, холопы его верные, обязаны все в точности сообщить, в Петербурх нарочного с листами отправим. Ты ведь не зря слугой при нем два года обретался, доверие получил, как и девка… Кхе-кхе…

Слова оборвались покашливанием, словно говоривший вовремя сообразил, что сказал нечто лишнее, о чем даже доверенным слугам знать непозволительно.

«Все, мне конец!

Как вовремя я очнулся – узнал, наконец, в какой сказке я обретаюсь. Со страшным концом сказочка будет – под пытками умру, а то и удавят подушками в одночасье. Такой вот старикашка придет с обломами, и выполнят волю царскую, задушат.

Пропал я!»

Алексей очнулся совершенно случайно; лежа на топчане с закрытыми глазами, он подслушал разговор двоих – его собственных тюремщиков и конвоиров. И понял все, осознал, кто он и какова его участь – все же не зря учебник по истории в седьмом классе читал и картину видел, где Петр Великий допрашивает своего блудного сына.

«Вляпался по полной норме, на расстрел с повешением через четвертование. Я оказался в теле царевича Алексея Петровича, сына императора Петра Первого, причем при самом плохом варианте – уже в роли изменника, что желал смерти своему отцу и просил помощи войском и деньгами у австрийского цезаря.

Однозначное предательство без всякого снисхождения!

Девка Ефросинья, на которой этот дурак, то есть сейчас сам я, жениться хотел, на очной ставке то подтвердила, полностью слила царевича, стерва, а он ведь ее искренне любил. Как же, видел старый фильм, там этот момент хорошо обыгран!

Ой, как хреново!

Неужто со шведами тоже шашни закрутил?!

Похоже на то, потому отец его собственноручно пытал, суду предал и приказал казнить. Собственный слуга и любовница сдали – судя по всему, их к нему приставил кто-то из вельмож, а не сам царь.

Кто?!

Откуда мне знать? Чужой памяти в мозгу нет, начнут пытать, а я и ответить не смогу царю. А потому не поверят, начнут терзать еще сильнее. Скажу правду – бес вселился, – а такое костром попахивает.

Что делать?! Что?!»

Отчаяние заполнило теплотой прежде холодное тело, придало сил, и Алексей непроизвольно дернулся, застонал.

– Царевич!

– Алексей Петрович! К жизни возвернулся!

В голосах присутствующих прозвучала такая искренняя радость, что можно было бы умилиться, если бы он не слышал их разговора раньше. Их счастье, впрочем, объяснимо: не выполнить царское поручение и привезти в Петербург хладный труп вместо живого царевича – одно «спортлото» сплошное, где отсутствие выигрыша означает неминуемую казнь для каждого игрока, причем мучительную.

– Помогло соборование со Святыми Тайнами с причастием! Отмолили царевича!

– Заткнись! Гришка, лекаря сюда живо! Алексей Петрович, царевич, открой очи, моргни – ты хоть мои слова слышишь?!

«Ах ты лиса хитрая, проверку решил устроить?! Ты меня за дурака не держи, я ведь книг много прочитал. Так что буду лежать бездыханно – не слышал я ваши беседы ни одним ухом».

– Батюшка, ты хоть пошевелись! – Крепкие пальцы схватили ладонь, и, к удивлению Алексея, руку стали целовать, причем истово. – Очнись, ваше высочество! Заклинаю, приди в себя!

Перед глазами Алексея всплыло злорадно ухмыляющееся лицо генсека, на блестящей лысине отсвечивало большое родимое пятно. От кошмарного видения Алексей почувствовал, как сердце в груди стало останавливаться и удары стали редкими, замедляясь.

– Лекарь! Удавлю! Ты где?! Отходит царевич!

От этих слов Алексею стало страшно, он сам почувствовал, что умирает, но самый ненавистный человек продолжал его мучить, склонившись – «клякса» расползалась по черепу.

Не в силах пошевелиться, чувствуя, как замирает сердце, он стал звать на помощь, еле шевеля губами, почти беззвучно. Но склонивший ухо к его рту мужчина обладал каким-то невероятным слухом и успел не только разобрать бессвязный шепот, но и сделать определенные выводы:

– Горбатый колдун тебя мучит?! С пятном диавольским на голове?! Так ведь, царевич?! Он рядом?! Прогнать надо?!

Видя перед собой ухмыляющуюся морду, искаженную расползшимся по лицу пятном, Алексей попытался сказать, но не смог. Но его затравленный хриплый призыв был услышан.

– Ты пришел, Александр Иванович?! Это колдун, порчу он навел! Капитан, его изловить надобно, рядом чародей проклятый!

– От нас не уйдет! Поручик! Ловить всех горбатых и под караул брать строгий! По всей округе на полсотни верст! Потом разберемся, кто таковы! Сейчас всех хватать надобно! Драгунам в седла!

– Постой, капитан! У колдуна метка диавольская на черепе есть, по ней искать надобно, могут под париками скрывать! Это он царевича зельем своим опоил!

– Найдем, теперь знаем, кто лиходей! По коням!

Голос военного хриплый и грубый – капитан был лет сорока, что удивило Алексея, ведь в таком возрасте столь невысокое звание говорило о никчемности офицера: либо горький пьяница, либо «залетчик» – встречал раньше таких «вечных» капитанов.

– А вот и ты явился, дохтур! Царевича колдун душит, порчу на него навел! Видимо, кто-то сильно не хочет, чтобы он до отца доехал. Да, а ну, парик снимай! Горбатый не горбатый, а метка есть!

– Затцем мой парик? Тфой плох?

– Снимай! Помнишь, что по артикулу воинскому с колдунами, ведьмами да ворожеями всякими делать приказано?! Или напомнить?!

– Профосы толжны казнить с отсечением компфа! А там сжечь на костре то пепла! Вот мой парик.

– А вот мой – у нас пятен нет! А потому всех проверить, кто с накладными волосами! Соль царевичу давай!

«Придурки! Какие колдуны с ведьмами?!

С дуба рухнули?! Чушь собачья – в поповские бредни верят!

Не думал, что Петр Первый до таких глупостей опустится, во всякую чертовщину поверит. Да еще в устав воинский вписывать! Кому рассказать в наше время – помрут со смеху!»

Все происходящее казалось Алексею дурным театром, в который почему-то все верили и играли положенные роли, согласно замыслу обезумевшего режиссера.

И тут под нос что-то сунули – то был не нашатырный спирт, но мерзость первостатейная, описать которую было невозможно. Алексею показалось, что его заставляют нюхать выпаренную мочу. Запах был стойкий, острый и застарелый – именно такой царит в привокзальных уличных сортирах, особенно в провинциальной глубинке.

– Апчхи! Апчхи!!!

В первую секунду показалось, что фугасом взорвался мозг, – настолько сильно он чихнул два раза подряд. Глаза неожиданно раскрылись – в них хлынул яркий дневной свет. Моргнув несколько раз, Алексей увидел склонившегося перед ним старика небольшого роста, с коротко остриженными седыми волосами. Красный мундир был расшит золотыми позументами, на боку шпага, в одной руке зажат пышный парик с длинными локонами. А вот взгляд не понравился – умный, цепкий, подозрительный.

И он брякнул совершенно искренне первое, что пришло в голову:

– А вы кто, дедушка?

Глава 4

Лицо старика приняло неописуемое выражение – жуткая смесь удивления, озадаченности, животного страха и в то же время непонятной радости. Он даже отшатнулся от топчана, впившись взглядом в Алексея.

– Как кто, царевич?! Дык я Петр Андреевич Толстой, ты меня уйму лет знаешь!

– Воспитатель мой, что ли? Да я тебя первый раз вижу, товарищ, что ты мне гонишь?! Старый ты уже, чтобы пургу гнать!

«Блин горелый, я что-то не то сказал или у него припадок начался – перекорежило личико. Последняя стадия удивления – это полное охренение! А ведь терять мне нечего – о местных реалиях я ни сном, ни духом, ни нюхом. Интересно, и кто ты таков, Петр Андреевич? Не тот ли самый, что царевича и его девку отыскал в Австрии и Италии, как помнится, и уговорил к отцу вернуться, обещая прощение.

Старая сволочь – хитрая и расчетливая!

А я тебя правдой тогда брать буду – в нее ты никогда не поверишь. Такие люди, как ты, по жизни всегда лгут и поверить в то, что другим это занятие без надобности, никогда не смогут».

– Царевич, милостивец ты мой, я ведь дела многие, что государем Петром Алексеевичем поручены были, с тобой вершил.