Поначалу мы только созванивались, поэтому скрыть аварию было очень просто. Всего-то придумать пару отговорок, почему я несколько дней не выходила на связь – я плела что-то о мероприятиях по учебе. На самом же деле я была не в университете, а в реабилитационном центре на окраине Техаса, училась жить по-новому.

– И как же ты это от него скроешь, если вы созвонитесь по скайпу? Я переживаю за вашу дружбу.

Я переживаю за нашу дружбу с того момента, как вылезла из его постели.

– Мам, все будет хорошо. Обещаю. Когда он вернется, я все ему объясню. Он поймет, – пытаюсь успокоить я маму.

И себя заодно. В реальности же все выглядело совсем иначе – мне было страшно ему открыться. Рассказать, что несколько месяцев ему лгала, чтобы не рушить его карьеру. При мысли о реакции Картера на признание страх превращался в панику.

– Ладно, милая. Ты знаешь, что для тебя лучше. Я сейчас в магазин, а потом домой. Мерки для штор сниму в следующий раз.

Она по-матерински нежно целует меня в щеку, прощается с Хейзел и исчезает в дверях.

В ту же секунду я шумно выдыхаю и встречаюсь взглядом с Хейзел, у которой брови удивленно ползут вверх, и устало машу рукой.

– Долгая история. Чертовски долгая. Давай начнем разбирать коробки.

* * *

– Можешь прикрепить веревку на гвоздь?

Я сижу на свежезастеленной кровати, а Хейзел помогает превратить эту комнату в мою комнату. Мне придется жить здесь в ближайшие годы, так что я хочу чувствовать себя комфортно.

– Конечно. Здесь? – Она накручивает тонкий шнур на гвоздь, который уже забит в стену.

Я киваю.

– Да-да. Идеально! – В это время я креплю другой конец веревки на крючок в стене.

– Твоя мама волновалась больше, чем я в первый день учебы.

– О да, верно подмечено. Она считает, что я не справлюсь с жизнью в кампусе, но я докажу ей обратное. Мама постоянно за меня переживает, так было и до аварии. – Я театрально закатываю глаза.

– Видно, что она тебя очень любит. – Новая соседка смотрит на меня ласковым взглядом.

Я, так же с улыбкой, киваю. Мамина любовь всегда была безграничной.

– Можно спросить, что случилось?

– Попала под машину. Четыре месяца назад. Практически ровно, – с изумлением осознаю я, взглянув на календарь на письменном столе, – через два дня четырнадцатое июня.

– Ого, всего четыре месяца назад! А кажется, что ты уже давно освоилась.

– Камилла, мой терапевт, тоже так говорит. Ну а какой смысл вечно оплакивать прежнюю жизнь? – Я пожимаю плечами и рассеянно машу рукой в сторону ее жуткого гипса. – А с тобой что стряслось?

– Это произошло на прогулке. Мои бабушка с дедушкой… – Она ненадолго замолкает. – Мой дедушка владеет фермой, и я хотела верхом на лошади посмотреть на закат. Не знаю точно, что произошло, но внезапно конь меня сбросил, я по-дурацки упала и сломала ногу. Ну ничего страшного, врач говорит, что через пару месяцев будет как новенькая. – То, что Хейзел вскоре может переехать в другую комнату, мне не нравится, хоть я ее едва знаю.

– А что с жестовым языком? – спрашиваю я с любопытством. Я не из тех, кто подолгу ходит вокруг да около, мне хочется узнать людей рядом со мной. Со всеми их историями и чудинками.

– Мой брат Джейми родился неслышащим, поэтому я выучила жестовый язык. И после общения с ним мне всегда сложно перестроиться. К тому же я трижды в неделю веду занятия по жестовому языку. Для людей с нарушениями слуха и их родственников.

Эта девчонка нравится мне все больше и больше.

– Да это же офигенно круто! Ты в университете тоже что-то такое изучаешь?

– Да, я хочу стать сурдопереводчиком.

Она гордо улыбается.

– А сколько лет твоему брату?

– Восемь, – говорит Хейзел, и ее взгляд наполняется нежностью.

– Как он справляется?

– Просто отлично. Говорит, что это его суперсила. Из-за того, что он не может слышать, он гораздо лучше считывает людей.

– Да твой брат просто бог приготовления лимонадов из лимонов, – шепчу я и замечаю, что в глазах стоят слезы, потому что я думаю не только о Картере, но и о Хизер.

Хейзел поспешно кивает, и уголки ее губ слегка приподнимаются.

– Да, он такой.

– Ты не могла бы передать маленькую обувную коробку?

Я показываю на потрепанную желтую коробочку, в которой храню свои ценности. Она стоит на самом верху штабеля из коробок, Хейзел легко достает ее, несмотря на гипс, и протягивает мне. Едва я открываю крышку и вижу фотографии, у меня на лице появляется улыбка. Одну за другой я закрепляю фотографии на веревку небольшими деревянными прищепками. Хейзел с интересом разглядывает фото и показывает на снимок, где мы с Картером на пляже Кристал-бич. Его светлые волосы развеваются, а я кидаю в него песок. Смех на этом снимке – на вес золота.

– Это твой парень?

– Лучший друг, – возражаю я, хотя в глубине души у меня язык не поворачивается назвать наши отношения просто дружбой. При мысли о нем мое сердце всегда начинает биться чаще. Далеко не просто по-дружески. Кто-то скажет, что у меня в последние четыре месяца были другие проблемы, но чувства к Картеру все еще обволакивают меня, как облако.

– Симпатичный, – произносит Хейзел одобрительно и начинает разглядывать остальные фото.

Почти на всех мы вдвоем, на некоторых есть мама, а на каких-то только Картер. Моей любимой фотографии уже сто лет. Картер сидит на моей кровати в доме Пенелопы и пишет в дневнике. Перед ним невозможно устоять, когда он держит ручку.

– А как у тебя? Есть парень?

Хейзел театрально плюхается на кровать, запрокидывает загипсованную ногу на коробки и тяжело вздыхает.

– Да. Его зовут Мейсон.

– И чем занимается твой Мейсон? Тоже здесь учится? – не унимаюсь я.

Глаза Хейзел наполняются слезами, и я начинаю думать, что́ я не так сказала.

– Он служит в Афганистане. Уже пять месяцев. И ему нужно продержаться еще как минимум полгода.

На секунду мое сердце становится чугунным и перестает биться. Я многое предполагала, но уж точно не то, что ее парень на войне.

– У меня есть такая же коробка, только не с фотографиями, а с его письмами.

– Черт, мне очень жаль, – шепчу я, опираюсь кулаками на матрас и силой своего веса подвигаюсь к ней поближе. Ноги я переставляю руками. Затем крепко сжимаю ладонь Хейзел.

– Он справится! – уверяю я.

Она быстро смотрит мне в глаза, и по загорелой щеке катится одинокая слеза.

– Я надеюсь.

* * *

Я уже несколько секунд сижу, уставившись на экран ноутбука, лежащего у меня на коленях. Аватарка Картера мигает, и я понимаю, что рано или поздно придется ответить. За последние недели он все уши прожужжал о том, как хочет увидеть меня по скайпу, но все во мне отчаянно сопротивляется, ведь он тут же поймет, что что-то не так. Что я его обманываю. Каждый день.

– Так, Скай. Соберись!

В последний раз тяжело вздыхаю, и как только соединение устанавливается и я вижу лицо лучшего друга, все сомнения словно ветром сдувает. Я сияю как солнце, на глаза тут же наворачиваются слезы.

– Привет, Скай-Скай! Только не говори, что я так погано выгляжу, что довел тебя до слез, – вместо приветствия говорит Картер.

Я не могу на него насмотреться. Светлые пряди падают на лоб, пирсинг в носу справа, на его пухлых губах слева прокол «укус паука». Черная майка лишь слегка прикрывает четко очерченные мышцы груди, а татуировки даже через размытую камеру старого ноутбука выглядят как произведение искусства.

– Скай! Ты меня слышишь? – Он машет рукой, и я выхожу из оцепенения.

– Да, слышу. И вижу. Я. Тебя. Вижу. Господи, даже не верится!

– Мне тоже, я так скучал. Классно выглядишь!

Простой комплимент, но из его уст это ощущается как душ из комплиментов, под которым мне безумно комфортно.

– Ты тоже. Но я тебе так скажу: тебе не хватает техасского загара. Выглядишь как французский сыр с плесенью!

– В Лондоне поганая погода. Дождь льет три недели без перерыва. В Италии мне больше понравилось.

Он с улыбкой откидывает голову и играет с кольцом на среднем пальце правой руки. Мой взгляд задерживается на четырех буквах, выбитых на костяшках пальцев.

СКАЙ.

– Чем занимаетесь в Лондоне перед началом второй части тура?

Все эти месяцы Картер сопровождал Айзека Уокера и его группу Crashing December во время записи альбома, был на всех промомероприятиях в его поддержку и ходил на все концерты группы, чтобы собрать материал для новой книги. Скорее всего, Италия понравилась ему не только из-за погоды и пасты – он обожает макароны, – но и из-за местных красоток. Мне даже не надо ничего рассказывать, ведь я знаю его лучше самой себя.

– Мы сейчас в доме у Айзека. Слушай, тут настоящий дворец. В пентхаусе есть сауна и роскошная терраса. С ума сойти. Нам еще нужно устроить фотосессию для обложки, а потом поедем в тур по Германии. Берлин, Мюнхен, Кельн, Франкфурт, а дальше во Францию.

– Да ты буквально ведешь жизнь мечты любой рок-звезды! – говорю я, смеясь.

Я чувствую, как вздрагивает левая нога. Такие спазмы чертовски болезненные, но я стараюсь не подавать вида.

– Так и есть, Скай-Скай. Но стало бы еще лучше, если бы ты была рядом. Тебе бы тут понравилось!

Слезы встают в горле комом, ведь я очень скучаю по Картеру. Но осталось всего восемь недель, и он снова будет рядом. Я справлюсь.

– Хватит обо мне. Как дела у моей любимой девочки?

Мое. Сердце. Танцует.

Оно танцует так энергично, что мне начинает казаться, что ноги сейчас тоже пустятся в пляс.

– Сегодня переехала в новую комнату. Картер, она такая классная! Гораздо больше старой, и у нас даже есть общая гостиная.

– А почему ты решила переехать? Змея по соседству достала?

– Мама сказала, что там темно и воняет.

Очередная ложь.

– Очень в стиле Пенелопы. Господи, как я по вам соскучился! Можешь встать? Хочу посмотреть на тебя целиком, а не только на лицо.

Во мне поднимается паника, ведь я не смогу исполнить его желание.

Я прикрываю глаза и всерьез подумываю притвориться мертвой. Вдруг прокатит.

– Скай! Встань! Ради меня, ну, пожалуйста! – Картер дуется, и черный пирсинг на его соблазнительных губах поблескивает.

– Не могу. Я в одних трусах.

– Тем лучше. Разве я там чего-то не видел?

Картер многозначительно мне подмигивает, и на мгновение все тело охватывает пламя. И пока верхняя половина сгорает от жара, в ногах я чувствую лишь слабое тепло. Неужели при его намеках на нашу ночь теперь так будет всегда?

– Картер, – одергиваю я его.

– Что? Ты сексуальная. Разве ты забыла, как мы…

– Нет. Не забыла.

В этом-то и проблема. Я не забыла, как приятно было ощущать твои пальцы на самых деликатных местах, которые теперь ничего не чувствуют. Но сознание сохранило воспоминание о том, как ты теплыми руками гладишь мои бедра, а потом решительно берешь. Черт, надо прекращать думать об этой ночи. И задаваться вопросом, будет ли он считать меня сексуальной в Холли. И вообще, не стану ли я ему противна, когда он узнает, что я пять раз в день ставлю катетер… Я трясу головой, отгоняя от себя воспоминания.

– Прости, Картер. Сегодня я не встану.

Я никогда больше не встану.

Все эти месяцы он то и дело пытался завести разговор о ночи перед отъездом, но мы так и не поговорили, потому что я переводила тему. И мне от этого плохо.

– Жаль. Ну ничего страшного, Скай-Скай. Через два месяца я тебя увижу. Целиком. Может, ты будешь и не в одних трусиках, но я затискаю тебя до смерти. Просто предупреждаю… – Он все еще играется с кольцом, быстро крутит его туда-сюда на пальце. – Это что, стена позора?

Картер приближается к камере, и я вижу его синие глаза. Боже, они прекрасны.

– Ага. Первым делом повесила.

Картер называет это «стеной позора», потому что на большинстве фоток выглядит нелепо. А еще невероятно сексуально.