Да уж, помотало моего деда, похоже, немало он горя видел. Я, честно сказать, в прошлой жизни тоже немало пережил, но это не идёт ни в какое сравнение с тем, что я только что услышал. Пусть рассказал он все без деталей, но благодаря хорошей фантазии додумать, как это было на самом деле, несложно. Правда один вопрос не давал мне покоя. Где Урал, куда в своих скитания забрались дед с прадедом, и где Москва, в которой живут родственники. Почему тогда после изгнания из Тулы они сразу не направились к родне? Об этом я и спросил деда.

– Нельзя было идти к родне. Такие силы нас гнобить начали, что и родственники могли пострадать, поэтому мы уходили как можно дальше от цивилизации.

Вот же зацепило деда словечко, теперь везде его сует с ехидцей.

По дороге домой я чуть ли не все время анализировал жизнь пацана до моего появления, вернее свою здешнюю жизнь, ведь пацан это я.

Дед, который воспитывал меня здесь, из-за своего настороженного, если не сказать хлеще, отношения к людям, воспитал пацана настоящим нелюдимым бирюком. Вылепил свое подобие, иначе и не скажешь.

С самого раннего детства пацан отличался неуступчивостью, был неразговорчивый и не признавал никаких авторитетов, кроме деда. Как в любой деревне, среди молодежи есть заводилы, авторитеты и вообще желающие показать свою крутость за счет других. Пацана все это не касалось. Дрался он всего несколько раз за всю жизнь, но этого хватило, чтобы к нему в принципе не лезли. Он сам по себе, деревенская молодежь сама по себе. Мало того, что он всегда отличался недюжинной силой, так к тому же в драке всегда шел до конца и не стеснялся использовать подручные средства. Вот и получилось так, что вроде и не авторитет, но трогать его себе дороже.

Вспоминая жизнь парня, я охреневал напрочь. Я и сам особой разговорчивостью не отличался, но это просто что-то. Нормально говорил он только с дедом и то нечасто, по большей части молчал. Жесть жесткая, социопат во всей красе. Но это ладно. Непонятно другое, как при такой коммуникабельности он стал здесь, как говорит учительница, очень одаренным учеником? Ведь большую часть своего времени, свободного от работ по хозяйству, парень проводил в кузнице, где ему действительно было интересно.

Заданные уроки он в принципе никогда не учил, но зато все, что давала учительница на занятиях, запоминал влет и мог со временем повторить чуть ли не дословно. Может, она надумала себе эту одаренность как раз из-за памяти, потому что по другому ее настойчивое желание отправить меня на дальнейшее обучение не объяснить.

Теперь, конечно, неважно, как дед воспитывал парня, но обматерить его хочется, собственно, как и похвалить.

Обматерить – за привитую нелюдимость, а похвалить – за вбитые на совесть навыки в работе с железом. Знаю, о чем говорю, мне и самому не чужда работа руками, хоть занимался я не этим, но тоже ведь был связан с механизмами, а значит с железом. Парень (вернее, уже я) стал под руководством деда очень даже продвинутым кузнецом, хоть сам он так до моего появления не считал. Полезная профессия, особенно в моем случае.

За этими размышлениями для меня дорога домой прошла гораздо легче и незаметнее, чем когда мы шли за изумрудами, да и дед выглядел бодрым и совсем не уставшим.

Наверное, поэтому он по возвращении, даже не дав сходить попариться в бане, сразу поволок меня смотреть золото. Спрятано оно оказалось прямо в доме, закопано под одним из двух больших сундуков.

Смотрел я на это богатство и задавался вопросом: зачем нам нужны были еще и камни?

Помимо пары килограммов золотых самородков, здесь были спрятаны ещё и три десятка николаевских червонцев, которых одних, по моему мнению, хватит за глаза на все про все. Дед у меня оказался настоящим буржуем, о чем я ему и сказал, не подумав. В итоге получил хлесткий подзатыльник, был обруган и выпровожен из дома с приказом не попадаться ему на глаза, а заниматься домашними делами. А именно растопкой бани, скотиной и ужином. Сам он, спрятав золото обратно, ушёл говорить односельчанам, что мы вернулись, а значит, и присматривать за нашим хозяйством больше не надо.

Почти месяц я жил обычной жизнью деревенского парня. Занимался хозяйством, помогал время от времени деду в кузне. Нарубил огромное количество дров из заготовленного зимой леса. Много времени проводил на огороде, ухаживая за посадками. Жил так же, как и до того, как осознал себя здесь после перерождения.

Когда пришло время уходить, я чуть не расплакался. Привык к этой жизни и к деду и уходить из деревни не хотел от слова совсем, но деваться было некуда, ведь все решено и переиграть не получится.

С дедом прощались, будто навсегда. Не выдержал старик и пустил все-таки слезу. Только пробурчал на прощание:

– Учись, Саша, на совесть и не забывай старика, навести при случае.

Сам я тоже находился в состоянии грогги, как пыльным мешком прибитый, но нашел в себе силы ответить:

– Обязательно вернусь, как только смогу, так сразу и вернусь.

Дед провожать в деревню не пошел, обнял, перекрестил на прощание и подтолкнул в спину, как будто говоря «иди уже, люди ждут».

Добираться до обжитых мест мне предстояло с деревенскими мужиками, которым подошло время идти к перекупам для обмена зимней пушнины на необходимые в хозяйстве вещи. Раньше этой меновой торговлей занимались весной, но уже как лет пять перенесли на лето. Решили, что выделанными шкурами торговать выгоднее, да и дорога летом попроще будет. Вот теперь и мне предстоит отправиться в путь с этой своеобразной торговой миссией.

Уже в деревне я оглянулся на наш дом на холме и увидел так и стоящего как изваяние деда, который, казалось, не сдвинулся ни на сантиметр. До сих пор я боялся оборачиваться, не уверен был, что не плюну на все и не побегу обратно, домой.

Помахал рукой на прощание, дождался ответного взмаха деда и, вытирая повлажневшие глаза, продолжил путь в глубь деревни.

Подошел к собравшимся возле дома учительницы (половина которого была отведена под что-то вроде школы) мужикам, уже готовым к выходу, поздоровался и стал дожидаться отмашки. Ждать долго не пришлось и уже через пару минут мы в составе пяти груженых, как мулы, человек отправились в путь.

Темп движения выбрали неторопливый, размеренный, поэтому, покинув деревню и перебравшись по неширокому мостику через реку, прежде чем скрыться в лесу, я еще раз посмотрел на наш холм и свой родной дом. Дед так и стоял на том же месте, прикрыв глаза рукой от солнца и вглядываясь в нашу сторону. Таким он мне и запомнился, сильным, несгибаемым и в тоже время, с ранимой душой. Слезы снова сами собой потекли из глаз, и я, с трудом сохраняя самообладание, зашагал вслед за мужиками, которые уже успели уйти вперед.

Глава 2

Рассказывать, как шли по лесам и горам больше недели не буду, точно так же, как с перекупщиками добирался до только недавно построенного Красновышевска, где располагался лагерь с заключенными. Нудно, долго и тяжело, так можно коротко описать пройденный путь. Из этого поселка до Соликамска доехал на легендарной для меня и уже привычной для местного населения новенькой полуторке.

Весь мой дальнейший путь до самой Москвы прошел уже на железной дороге.

Путешествие выдалось то ещё, даже похудел неслабо от такого счастья. Ни о каком комфорте и мечтать не приходилось, особенно учитывая, сколько наличных бумажных денег смог выделить дед. Нет, я не голодал, да и на билеты хватило или, как было в Соликамске, отблагодарить машинистов, которые пустили меня к себе. Вообще добрался благополучно и даже смог сэкономить пару сотен рублей.

Володю, дедового племянника и моего хрен его знает сколькоюродного дядьку отыскал тоже без проблем. Вернее, нашел я дом по адресу, где он жил, а вот его самого пришлось ждать до позднего вечера.

Удивило, что дома до самого вечера так никто и не объявился, хотя дед рассказывал, что у него здесь немаленькая семья.

Вернулся он домой уже в сумерках и я по понятным причинам не смог опознать его на подходе, не видел ведь его никогда. Собственно, дед тоже лично с ним не встречался, знаком с ним только по переписке.

Поэтому я узнал, что он пришел, только когда в нужных окнах появился свет.

Дверного звонка не было, поэтому пришлось стучать. Дверь открыл невысокий, лысый и какой-то пухлый колобок с очень недовольным лицом, который не стал заморачиваться с вежливостью и сразу же выпалил несколько вопросов.

– Кто такой? Что надо?

Я, слегка ошалев от подобной встречи, спросил:

– Дядя Володя?

Пухляш как-то криво усмехнулся.

– Александр, что ли?

Я кивнул ему в ответ, на что он, зачем-то осмотревшись по сторонам, произнес каким-то снисходительным тоном:

– Заходи, родственничек.

Делать нечего, вошёл и огляделся. Квартира у дядьки по нынешним временам была очень даже достойной, да и в будущем будет стоить немалых денег. Комнаты, по крайней мере те, которые мне удалось увидеть, были довольно просторными, с высокими потолками, украшенными лепниной, полы везде паркетные, натертые до блеска, а стены обильно увешаны множеством разных картин. На ум пришло сравнение с Третьяковской галереей, правда выглядело это в целом не особо. Аляповато и бестолково. Но это ладно, на вкус и цвет товарищей нет, нравится родственникам такой интерьер, значит пусть будет. Волновало меня другое – поведение дядьки. Едва приведя меня на кухню, он тут же задал вопрос, на который я сразу и не нашел, что ответить.

– Ну и что тебе не сиделось в своей глуши? Умным себя возомнил? Или, может, это дед начал чудить на старости лет?

Честно сказать, я слегка растерялся от такого наезда, поэтому и затянул с ответом, думая, сразу поставить на место эту жирную харю или посмотреть, что будет дальше.

Дядька же, не дождавшись ответа, как-то недобро прищурился и добавил:

– Сейчас пьем чай и ложимся спать, завтра подумаю, как с тобой быть, сегодня я устал. И смотри не поцарапай здесь ничего, веди себя осторожно, не в лесу.

Да уж, похоже, с родственниками в Москве мне не повезло. На самом деле я ожидал, что он начнет расспрашивать, хотя бы про деда, деревню или еще о чем, как это обычно бывает, а тут ничего. Чаем напоил, ужина не предложил, особо разговоры вести не стал, сославшись на усталость. Показал пальцем на диван, дескать, здесь ночуй, буркнул, что утром мы поговорим, и свалил к себе в комнату. Даже постельного не выдал, словно подчеркивая, что мне здесь не рады.

Нет, я, конечно, понимаю, что я для него сплошная проблема, но ведь и так тоже нельзя, уж ужином-то мог накормить или хоть поинтересоваться, как добрался и не голоден ли в принципе.

Обиделся я на этого родственника, не ведет себя так друг с другом даже далекая родня. С трудом удержался и не ушел сразу, решил переночевать здесь, раз есть такая возможность. А вот утром, как только услышал его шебуршание, продрал глаза, собрал свои манатки, которые, собственно, и не разбирал, да и двинул молча на выход.

Дядька еще бросил в спину едкое:

– Ты глянь, гордый какой.

Что он там дальше вещал, не расслышал, потому что за мной уже закрылась дверь, да мне это и неинтересно теперь. Нет здесь у меня родни, придется крутиться самому.

Плохо, конечно, в незнакомом городе без поддержки, но, думаю, справлюсь, не пятилетний же пацан.

Не стал сразу метаться и предпринимать необдуманные шаги, вместо этого нашел скамейку в тихом скверике, сел и стал размышлять.