Ох, этот тип определённо обладал особым талантом – выводить меня из себя с пол-оборота. Но, сдерживая порыв швырнуть ему в лицо соусницу, я лишь сладко, почти блаженно улыбнулась в ответ и с преувеличенным изяществом потянулась за веткой спелого винограда.

– Милый, – прошептала я в ответ, глядя ему прямо в его холодные глаза, – я ещё даже не начала.

Арчибальд:

         Эта девка бесила меня все сильнее с каждой прожитой секундой! Она вела себя так, будто многовековые драконьи традиции – пустой звук, будто моё величие, перед которым склонялись короли, – просто дым без пламени. Ее пальцы, тонкие и удивительно быстрые, с какой-то вызывающей ловкостью орудовали изящной вилкой, безжалостно разрывая сочное мясо редкой снежной антилопы, а ее губы, неестественно яркие и розовые для бледнокожего человека, облизывались с таким неприличным, животным удовольствием, будто она пировала в вонючей придорожной харчевне, а не на свадебном пиру в златоглавых чертогах повелителя драконов!

Она ела с аппетитом, достойным оголодавшего за зиму горного тролля. Такую обжору легче пристрелить, чем прокормить! А когда придворные дамы из древнейших драконьих родов, сияющие самоцветами и высокомерием, кидали на нее презрительные, испепеляющие взгляды, она не опускала глаза, как положено слабейшей и недостойной, а спокойно, медленно, отвечала им тем же – дерзким, оценивающим и вызывающим взглядом, будто молча бросала вызов всему их клану.

Мои когти, сами по себе удлинившись от ярости, с глухим скрежетом впились в массивные подлокотники трона, оставляя глубокие, рваные царапины в отполированном до зеркального блеска черном мраморе. Я уже чувствовал в воображении, как сжимаю ее хрупкую, тоненькую шею, как хрустят под моими пальцами эти жалкие косточки, словно сухие тростинки…

Когда, наконец, этот бесконечный и унизительный пир завершился и последние гости, шурша шелками, покинули зал, я резко встал, не скрывая раздражения, и грубой силой воли распахнул портал прямо из обеденного зала в свою личную опочивальню. Темный, шипящий вихрь магии, пахнущий озоном и пеплом, яростно закрутился передо мной, и я шагнул в него, даже не удостоив взглядом, следует ли за мной эта… моя так называемая жена. Мне нужно было выполнить этот дурацкий супружеский долг – одну ночь, один жалкий акт, и после этого я мог наконец забрать ее проклятое приданое, ради которого терпел весь этот унизительный фарс.

Едва мы остались наедине в сумраке моей громадной спальни, где в камине потрескивали пламенеющие угли, я повернулся к этой девке, и мой голос прозвучал резко и холодно, как удар хлыста по обнаженной коже:

– Раздевайся! Терпения моего больше нет.

Она стояла неподалеку, у камина, и огонь играл в ее бессмысленных светлых волосах. Ее брови чуть приподнялись, изображая наигранное, театральное изумление.

– Зачем? – спросила она, и в ее голосе не было ни тени страха, ни девичьего смущения, лишь спокойное, даже ленивое любопытство.

Я рыкнул, и в груди с грохотом прокатилось драконье пламя, готовое каждую секунду вырваться наружу и испепелить все вокруг. Воздух вокруг меня заколебался от жара.

– Не притворяйся дурой! Я должен сделать тебя женщиной по закону! Исполнить долг!

Ее губы растянулись в улыбке – не робкой, не испуганной, а… откровенно насмешливой и полной презрения.

– Сочувствую вашим планам, – сказала она, с вызовом скрестив руки на груди. – У меня совсем другие намерения. И вы, как ни печально, в них категорически не вписываетесь.

Мои зрачки сузились в тонкие, вертикальные щели, как у змеи. Никто – НИКТО за тысячелетия моей жизни – не смел говорить со мной таким тоном и оставаться в живых.

Пар густыми, едкими клубами вырвался из моих ноздрей, наполняя воздух едким серным запахом грозы и расплавленного камня. Пол под моими когтями, пробившими подошвы сапог, начал тлеть, испуская сизой дымок, а тяжелые бархатные занавески у массивной кровати свернулись и обуглились по краям от невыносимого жара, исходящего от моего тела. Еще мгновение – и я спалю всю эту проклятую комнату дотла! И эту наглую, бестолковую дурёху – первой превращу в горстку пепла!

Но в этот самый миг, когда чаша моего гнева уже переполнилась, ее лицо вдруг озарилось самой глупой и беззаботной улыбкой, какую я только видел.

– Ой, какая прелесть! – воскликнула она с дурацким, приторным умилением, хлопая длинными ресницами. – Котик! Миленький какой! Иди сюда, малыш! Кис-кис-кис!

Я не успел даже понять, о каком идиотском "котике" она лопочет, как воздух передо мной дрогнул, заколебался, будто плотная завеса – и внезапно, беззвучно материализовалось… ЭТО.

Существо, знакомое лишь по древнейшим, полустершимся фрескам в заброшенных храмах. Светло-коричневый харрасар – божественный защитник и страж, о котором веками слагали легенды, но которого никто и никогда из ныне живущих не видел во плоти. Существо, считавшееся выдумкой старых сказителей и сумасшедших пророков. И теперь эта "выдумка" стояла между мной и этой дурой, ощетинившаяся, с горящими неземным янтарным светом глазами, издавая низкое, вибрационное, предупреждающее урчание, от которого закладывало уши.

Его огромные, несоразмерно большие для такого компактного тела лапы с длинными, полупрозрачными когтями, о которых говорили, что они способны вспороть самую крепкую драконью броню, мягко и бесшумно ступали по ковру. Пушистый, с кисточкой на конце хвост нервно подёргивался, а длинные усы-вибриссы топорщились в мою сторону, улавливая малейшие колебания моей ярости. Но самое ужасное – это был его взгляд. Взгляд древнего, могущественного существа, которое ЗНАЕТ, что может разорвать меня на клочья без малейшего усилия, и лишь по своей непостижимой воле великодушно позволяет мне продолжать дышать.

Аршарах харранташ шортарраш!

Проклятие застряло у меня в горле. Я инстинктивно отступил на шаг, чувствуя, как по моей спине, под шелками и бархатом, пробежал ледяной холодок древнего, первобытного страха, который я не испытывал со времен своей юности. Эта дура… Эта жалкая, ничтожная человеческая дрянь… Она находилась под прямой и явной защитой самих богов! И харрасар, медленно повернув голову и сверкнув моими глазами, дал мне ясно понять без единого слова: «Тронешь свою "женушку" – и никакие твои драконьи силы и кладовые тебя не спасут. Твой род прервется здесь».

Глава 4

Ольга:

            Мне определённо нравилось в этом мире! Да, муженёк попался психованный, дурной, с явными признаками хронической вспыльчивости и мании величия, и это ещё мягко сказано. Но за всё в жизни приходится платить, и я прекрасно это осознавала. В данном случае само существование муженька, его ледяные взгляды и пар из ноздрей были той самой приемлемой платой за роскошную, сытую жизнь, перед которой меркли все его странности и откровенные угрозы.

Комната, в которую он меня перекинул через тот самый тёмный портал, была не просто богато обставленной. Она была по-настоящему, до головокружения роскошной, будто сошедшей со страниц самой дорогой сказки. Стены, обитые шёлком цвета спелой сливы, мягко отражали мерцание серебряных подсвечников, в которых горели не свечи, а какие-то загадочные мерцающие сферы, наполнявшие воздух лёгким ароматом ладана и полевых цветов. Повсюду поблёскивали золотые и серебряные поверхности – от изящных, витиеватых ручек комода из тёмного дерева до массивной рамы огромного зеркала, в котором я теперь могла любоваться своим отражением в этом невероятном платье хоть целый день. Мебель, инкрустированная перламутром, лазуритом и тёмным аметистом, была расставлена с таким вкусом, что даже я, видавшая глянцевые журналы, понимала – здесь работал мастер.

Но главным сокровищем, моей детской мечтой, была широкая, поистине королевская кровать под высоким балдахином из тяжёлого тёмно-синего бархата, расшитого причудливыми серебряными нитями, изображавшими созвездия. Я всегда мечтала спать в такой! Казалось, это самый верх роскоши – засыпать, ощущая лёгкое движение прохладного воздуха сквозь полупрозрачные занавеси из струящегося газа, будто ты и впрямь принцесса из старинной легенды, а не Ольга из бухгалтерии.

А ещё теперь у меня имелось своё домашнее животное – ну, или оно имело меня. Милый котёнок, почти что мэйн-кун, только с более умным взглядом, светло-коричневого, почти песочного окраса, с невероятно пушистым хвостом, похожим на опахало, и огромными, пронзительными янтарными глазами, в которых плескалась вся мудрость мира. Ему тоже с первого взгляда не понравился мой муженёк. Уже при первом же появлении того со сжатыми кулаками, шерсть на спине котёнка встала дыбом, а из горла вырвалось низкое, не кошачье, а какое-то первобытное предупреждающее ворчание, от которого по спине побежали мурашки. В этом наши с Пушком вкусы полностью совпали. Я так и назвала его – Пушок, за невероятно мягкую, словно облако, шубку, в которую так и хотелось уткнуться лицом, забыв обо всех проблемах.

Муженек, кстати, стал вести себя гораздо спокойней, едва в спальне материализовался Пушок. Он нервно косился в его сторону, говорил сразу на тон ниже, без прежнего металлического звона в голосе, и уже не пытался размахивать руками, чтобы показать, кто в доме хозяин. Я могла бы поспорить на свою годовую зарплату (теперь уже бывшую), что он откровенно побаивается моего милого котенка.

– Ты – моя жена, – так и не позволив мне насладиться игрой с котенком и погладить его брюшко, – заявил муженек, отчеканивая каждое слово, будто выбивая его на камне.

– Во-первых, еще утро, – любезно, с самой сладкой улыбкой, напомнила я ему, глядя на полосы солнечного света, пробивающиеся сквозь щели в ставнях. Ну ладно, день уже в самом разгаре. Но никак не ночь. Во-вторых, – я сделала вид, что задумалась, постучав пальцем по подбородку, – я с незнакомцами в постель не ложусь. Я вас, собственно, знать не знаю. Имени вашего не ведаю. Какая уж тут постель?

Муженек вскинулся, будто его ударили током. Пушок, лежавший у меня на коленях, мгновенно поднял голову и зашипел, сверкнув на него горящими глазами. Муженек резко отпрянул и пробормотал что-то себе под нос, явно раздражённый, но уже огрызнулся не мне, а… коту?

– Да не трогаю я ее, прах тебя побери!

И уже мне, сквозь стиснутые зубы, с таким видом, будто его заставили жевать лимон:

– Что ты хочешь, шантажистка? Какие твои условия?

Я? Я шантажистка? Это он тут пальцы веером раскидывает, из ноздрей пар пускает, мебель портит, а я – шантажистка! Нормально так, перевертыш этакий! Я лишь устроилась поудобнее в кресле, поглаживая Пушка за ушком, и с наслаждением наблюдала, как этот самодовольный титан пытается вести переговоры, бросая опасливые взгляды на моего пушистого «адвоката».

Арчибальд:

         Харрасар стоял в идеальной боевой стойке рядом с моей так называемой «женушкой», его шерсть топорщилась грозными иглами, а спина выгнулась упругой, смертоносной дугой. Золотистые глаза, суженные до двух раскаленных щелочек, сверлили меня ненавидящим, испепеляющим взглядом, а длинные, острые, как иглы демона, клыки обнажились в беззвучном, но оттого не менее угрожающем оскале. Каждое его шипение, похожее на шипение раскаленного металла в ледяной воде, звучало как четкое, не терпящее возражений предупреждение: «Тронешь – умрешь. Сделаешь лишний шаг – умрешь. Подумаешь о ней плохо – тоже умрешь, просто чуть медленнее». И самое унизительное, что доводило до белого каления – эта древняя, божественная тварь заставляла меня, Арчибальда, Повелителя Драконов, Владыку Дымящихся Пиков, прислушиваться к наглому лепету какой-то жалкой человеческой выскочки, занесенной в мои чертоги по воле жалкой политической необходимости!