Ирина Дегтярева: Сын Йемена

© Дегтярёва И. В.

© ИП Воробьёв В. А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

2013 год

Потное лицо и блеск белков глаз в полутьме. Глаза стали большими от ужаса и напряжения. Мышцы и вены рельефно выступили на шее, покрытой грязными потеками.

Бетонная узорчатая решетка на окне исказила свет, и тень с чуть удлиненным, но таким же витиеватым узором легла на бледно-желтую стену, на которой углем нарисован контур мечети и написано по-арабски: «Аль мут ль аль-куфар! Аль мут ль Исраэль! Аль мут ля Амрика!». На стене, как раз между словами «смерть Израилю» и «смерть Америке», бурые брызги по диагонали. Справа налево, от потолка к полу. Бил, наверное, левша, и, когда жертву разворачивало от удара на пятках, она, падая, именно так забрызгала стену своей кровью. В дальней комнате звучали нашиды, сиплые, как из старого магнитофона, и было обиднее и страшнее умирать под песнопения, возносящие хвалу Всевышнему и призывающие на войну против кафируна^[1].

На него только что вылили бутылку воды. Лучше бы дали ее выпить, чтобы ощутить, как прохлада скользнет по пищеводу, остужая легкие, раздутые от частого, одышливого дыхания. Кондиционер забило песком в очередную песчаную бурю, и тот издавал такие же хриплые звуки, как магнитофон в соседней комнате…

Как же Муниф аш-Шараф не хотел ехать в этот проклятый Аллахом Идлиб! Город только недавно отбили у повстанцев правительственные войска. Кругом разрушения, посты, но в то же время всё как всегда – разгильдяйски-демократично, тебя везде пропустят, проведут и чаем угостят. Да и от миссии, порученной ему генералом Али Мохсеном, он не мог отказаться. Добрый джадд^[2] Мохсен – он только выглядит таким улыбчивым и спокойным. Муниф, как никто другой, знает, какой генерал вспыльчивый и жесткий человек. Счастье, что успел передать документы и деньги контактеру из местного ИГИЛ.

Едва они с Васимом вышли из небольшой кофейни и контактер скрылся за овощной лавкой, приткнувшейся на углу улицы, визг тормозов в метре от Мунифа и облако обдавшей его пыли известили, что прибыли крупные неприятности на пикапе. Мунифа закинули в него, не обращая внимания на торговца овощами, который отвернулся и прикрыл морщинистую смуглую щеку краем гутры, и на двух женщин в хиджабах, шарахнувшихся в тень каменной ниши в доме напротив, где в глубине скрывалась голубая выцветшая резная дверь.

Муниф все это заметил с фотографической точностью. Даже капля пота, скользнувшая с его переносицы и полетевшая к пыльным клочкам асфальта под ногами, казалось, падала целую вечность. Надетый на голову мешок, черный и вонючий, отгородил его ото всего и предрек скорый и фатальный исход. Он вспомнил брата и стал истово молиться.

Везли его около суток, стянув руки пластиковым жгутом. Останавливались, выволакивали из машины, затаскивали в чьи-то дома, где он запинался на входе на ступенях, бросали на пол. В одном из домов Муниф пролежал часа четыре, тогда ему руки развязали. Однажды в кромешной темноте с него сняли мешок и влили из пластиковой бутылки воду в рот, облив лицо и плеснув за ворот рубашки.

Кто, кроме ИГИЛ^[3], мог похитить его в Сирии? Банд хватало, но самый страшный для него вариант – правительственные силы, местный Мухабарат. Версию о том, что контактер Васим сдал его разведке, Муниф отмел, слишком игиловцы дорожили этим каналом поступления денег, чтобы сдать властям посыльного. Но то, что схватили не до, а после встречи и после передачи денег, говорило о том, что Васим мог шепнуть своим же игиловцам о важном госте. Ведь за пленника удастся получить хороший выкуп.

Муниф знал, что за него платить никто не станет, не так уж он дорог акиду^[4] Джазиму, как ему хотелось бы думать, а тем более самому генералу. Связь с генералом для Мунифа – это огнеметная смесь, напалм, он им словно облит с ног до головы. Осталось поднести зажигалку. Надеялся только, что схватившие его люди не осведомлены, как и Васим, о том, кем он является на самом деле. К тому же Васим не обладал информацией, где именно в Идлибе остановился Муниф.

По инструкции, полученной от Джазима, он ехал до Джазана на машине, а оттуда самолетом до Аммана. Через пятнадцать часов, еще преодолев на автобусе часть Иордании и Сирии, прибыл в злополучный Идлиб.

Ни о каких гостиницах изначально речь не шла. Знакомые Джазима-сейида в Сирии дали Мунифу ключи от квартиры, которую специально для него сняли. Там он оставил свои документы и вещи.

На встречу с Васимом вышел налегке – с небольшой суммой наменянных еще утром сирийских фунтов в кармане и пачкой сигарет, купленной уже здесь. В непривычных после камуфляжа джинсах и рубашке, с гутрой на голове и с пакетом для Васима…

Теперь его везли будто бы в обратном направлении, в глубь страны. Так он решил, и догадка ему не понравилась. В район Пальмиры или к Эр-Ракке?

Он помнил, что примерно с месяц назад игиловцы захватили Эр-Ракку, отбив ее у сил сирийской оппозиции. Наверное, халифату пригодились и деньги генерала, отправленные им раньше и переданные Мунифом теперь. У Али Мохсена какие-то счеты с AQAP^[5], и деньги для сирийских игиловцев могли быть попыткой генерала ублажить своих алькаидовцев, местного разлива. Зачем? У Мунифа имелись догадки на этот счет. Но сейчас его больше волновало, как выбраться из скверной заварушки.

Единственный выход – молчать во что бы то ни стало о цели приезда в Сирию, не выдавать ничьих имен и фамилий. Он решил назваться именем соседа, зная, что у игиловцев прекрасно работает служба безопасности. Они все могут проверить, обладая обширным доступом к базам данных, особенно в арабских странах, предоставленным им американскими и израильскими спецслужбами. Сеять хаос по миру, и в особенности на Ближнем Востоке, – дело хлопотное, затратное, требующее в большой степени аналитических изысканий и дотошной работы задействованных и заинтересованных в процессе разведок и контрразведок Великобритании, США, Катара, Израиля, Саудовской Аравии.

Как только с него сняли мешок в том самом помещении со стеной, забрызганной кровью, он тут же торопливо сообщил взволнованным голосом «свои» имя и фамилию. Дал адрес в Омане, реальный адрес – Муниф часто бывал в приграничной Салале.

Двое бородачей принялись его бить с удивительным азартом и энтузиазмом, наглядно дав понять, что не собираются верить Мунифу сразу и безоговорочно и не стоит юлить и врать. А лучше подумать, и еще раз подумать, и еще… Пока кровь не брызнула на бетонный пол из брови, с губ, из носа.

Они разговаривали, пока он стоял перед ними на коленях и утирал кровь, неудержимо капающую с разбитого лица. Муниф прислушался и вдруг понял, что говорят они не по-арабски, а на незнакомом языке. Не английский, не французский, который он знал неплохо. В сирийское ИГИЛ прибывали головорезы со всего мира. Эти бородатые могли быть откуда угодно.

Муниф отмахнулся от этих мыслей – какая, в сущности, разница, кто его убьет? Он не хотел есть, только пить и спать, да так уснуть, чтобы, проснувшись, не увидеть этой комнаты. Пусть будет что угодно, хоть скалы, хоть пустыня. Он разглядел перед собой неожиданно пару поджарых почти белых оманских верблюдов, переходящих ручей неторопливо, с насмешливым выражением губошлепых морд. Только когда очнулся от новой порции воды, которую ему плеснули в лицо, понял, что после очередного удара впал в забытье.

Его оставили на пару часов в покое. Он лежал на спине, вытянувшись во весь рост, боясь пошевелиться, чтобы не нахлынула боль, и опасаясь привлечь внимание стонами. Лишь бы не пришли больше.

Жара придавила не слабее, чем боль. Хотелось выйти наружу, вдохнуть хоть чуть пыльного воздуха, может, в последний раз.

«Глупо, – думал Муниф. – Как глупо. Выжить тогда, когда хотел умереть, и сгинуть, когда забрезжили на горизонте перспективы и надежды, пусть и на что-то эфемерное. Мне казалось, что я обрел почву под ногами… Но плен, как прожектор, высветил, что я стою уже по колено в топком болоте. Никто за меня не заплатит ни риала, ни фунта, ни доллара».

Муниф вытащил из-под себя гутру, которая слетела, когда его били. Вытер ею лицо и машинально повязал на голову, надев под нее гахфин^[6]. Это привычное действие его успокоило и вернуло хладнокровие. «Сразу не убьют, будут выяснять, кто способен за меня заплатить. Лишь бы не забили так, что я безнадежно ослабну. Стоит попробовать сбежать».

Он мог заплатить сам, но это худший вариант. Получив деньги, они, скорее всего, не отпустят.

Смотрел на надпись на стене, пытаясь уснуть. Необходимо чуть отдохнуть перед следующим актом устрашения. Слова «смерть Америке» запечатлелись на сетчатке, отзываясь как эхом в мозгу и дополняясь знакомыми фразами: «Проклятье евреям, победа Исламу».

Пришедший человек показался очередным миражом. Высокий, худой, хмурый, даже угрюмый, в белой гутре под уккал.

«Он из Ирака, – вяло проскользнула мысль, непонятно откуда приплывшая, наверное, оттуда же, откуда возник этот человек. – А если не мираж, то будет бить. Вон какие кулаки костлявые, крепкие…» Муниф горько вздохнул.

– Ты живой? – спросил мираж хрипловатым голосом, прислонившись к той самой стене и пригладив свою бороду, не такую окладистую, как у тех двоих, и слегка встрепанную, словно он только что бежал и ее разметало встречным ветром.

– Да, – Муниф вяло пошевелился не в силах встать. Услышал отдаленные выстрелы. «Пулемет», – оценил он профессионально. Затем ухнуло что-то, и лежащий на полу Муниф ощутил вибрацию затылком, подумав, что это орудие калибром не менее ста двадцати двух миллиметров.

– Можешь идти? – поинтересовался незнакомец.

– Куда? – поднял голову Муниф, снова вздрогнув от звука отдаленного взрыва.

Его подозрения, что захватившую его в плен группировку игиловцев теснят какие-то неведомые силы и сейчас боевики попытаются перевезти его в более безопасное место, подтверждали выстрелы и взрывы. Свет в комнате давала армейская лампа на аккумуляторных батареях, принесенная незнакомцем. Уже исчезли узорные тени от решеток, но от света лампы решетки теперь выглядели объемными, и стала заметна пыль в углублениях. В одной из ячеек копошился какой-то черный маслянистый жук, один вид которого вызывал тошноту.

Муниф ожидал, что худощавый игиловец наденет ему на голову мешок, как сделали те двое бородатых. Однако, когда ему удалось с трудом подняться, хватаясь за стену, незнакомец шагнул в сторону, освобождая проход к двери. Ни мешка, ни пластикового жгута на запястья.

«Значит, не потащат с собой, когда будут отступать. А здесь не хочет пулю мне в затылок пускать, чтобы не запачкать пол кровью. – У Мунифа задрожали руки. – Осталось несколько шагов, и все будет кончено».

Ноги не слушались. Игиловец не торопил. Шли, казалось, вечность. Из-за спины только раздавались команды: «Направо, налево, прямо». И вдруг вышли во двор – Муниф едва не упал с каменной ступеньки, ведущей вниз.

Темноту, кромешную, обволакивающую своим бархатом и сорокаградусной, не ослабевшей ночью жарой, пронзали трассеры вдалеке, направленные вверх, словно стрелявшие с земли люди метили в звезды. Несколько ярких вспышек прожгли черное небо и сетчатку глаз, заставив прищуриться. Муниф различил невысокий заборчик и каменную скамью. Вдоль забора, где двор не замостили камнем, темнели растения. Мирно и почти тихо, если бы не сухой треск перестрелки, особенно тревожной во тьме. Муниф вдохнул раскаленный пыльный воздух, готовясь услышать единственный выстрел позади себя.

– Послушай, хабиби, – сказали спокойно из-за спины, – что ты встал как столб? Ждешь случайную пулю?

Когда Муниф обернулся, незнакомец похлопал по каменной скамье, где уже сидел сам.