У Мунифа дрогнуло внутри, как от взрывной волны, невидимой, но разрушительной, и это содрогание позволило пробить панцирь, которым он заблокировал все чувства, приготовившись к мгновенной смерти. В трещины панциря просочились тонкими ручейками песка надежда и любопытство. Он присел на край скамьи, ожидая удара. Может, незнакомец с ним играет от нечего делать и вот-вот примется бить?

Но игиловец вздохнул и спросил:

– У тебя случайно нет сигарет?

– Наверное, отобрали, – пробормотал Муниф и вдруг нащупал в кармане пачку, которую те двое бородатых почему-то не взяли. Зато забрали золотую зажигалку, подаренную Джазимом. – Вот, бери.

Он увидел, как блеснули белки глаз игиловца и белозубая улыбка.

– Здесь с этим делом напряг, – пожаловался парень, спрятав сигареты. – Курильщиков палками бьют. Ну а теперь поговорим, – сказал он изменившимся тоном. – Ты давно из Йемена?

У Мунифа снова задрожали руки. Воображаемая взрывная волна продолжала крушить все внутри него, будто он ее проглотил, и она неистово рикошетит от всех органов, вышибая дух из легких, заставляя с перебоями биться сердце, выстукивая из мозга азбукой Морзе обрывки мыслей, несвязанных и непоследовательных.

– С чего ты решил, что я из Йемена? – поерзал на скамье Муниф, приходя в себя и уже утвердившись в мысли, что попал все-таки в руки спецслужб. Ему морочат голову, оказывают психологическое давление. А что дальше?

Да чем, по сути, отличаются методы ИГИЛ и Мухабарата, иракского, сирийского, или турецкой MIT? Тоже бьют и выколачивают то, что им нужно. Вопрос в том, что конкретно нужно. Этот тощий явно офицер в отличие от тех двоих костоломов. Наверняка за йеменцем следили от границы Иордании и забрали его рюкзачок из квартиры, когда он пошел на встречу с Васимом. Теперь Муниф засомневался и в предательстве контактера. Не исключено, что тот сейчас схвачен точно так же, и, может, его утюжат в комнатке по соседству.

– Ты сказал «айва» вместо «на'ам»^[7]. Так говорят только йеменцы. И потом, твоя гутра с кисточками, и повязывают ее почти по-бедуински только йеменцы. Вот сижу и думаю, почему тебя занесло в Сирию? Все-таки не ближний свет. – Он помолчал, углубившись в размышления или ожидая ответа. – Не будь дураком! Во-первых, я тебя перекупил, а во-вторых, мы ограничены во времени, имей это в виду, если ты собираешься выбраться отсюда.

В первое мгновение Муниф растерялся. Но все-таки сообразил, что перекупили его в качестве пленника. Игиловец, сидящий рядом с ним, приобрел его, Мунифа аш-Шарафа, у других игиловцев.

Услышав про гутру и способ ее ношения, он догадался, почему сам пришел к выводу, что перед ним человек из Ирака. По той же примете: повязывать платок тюрбаном или надевать гутру под уккал – привычка слишком въедливая, сформированная с юности.

– Перекупил? Я знаю, что иракские офицеры, бывшие, такие, как ты, пошли в ИГИЛ, но чтобы один игиловец перекупал у других пленника… Это что-то новенькое.

Собеседник хлопнул в ладоши пару раз и кашлянул смущенно.

– Однако ты ушлый парень. Насчет иракца почти угадал. Но, – игиловец поднял палец (Муниф уже пообвыкся в темное, чувства обострились от ярого адреналина. Он, кажется, смог бы и читать в таком состоянии), – тебе сейчас стоит откинуть все твои домыслы и «открыть разум», как любят говорить наши «друзья», – он хмыкнул, и Муниф понял, что имеются в виду американцы.

Он не любил американцев, как и все арабы. Все, без исключения. Дружившие с Штатами саудовцы, катарцы ненавидят янки точно так же, как и избитый до полусмерти Ирак, зализывающий сейчас свои раны не без помощи иранских шиитов, как и Ливия, как и Сирия, от которой потихоньку отгрызают куски американские и английские псы-игиловцы, «оппозиция», вскормленная звездно-полосатым молоком, курды и турки, вкушающие из той же кормушки и еще попутно грызущие друг друга. Саудиты слишком богаты, чтобы поддаваться на сладкие речи американцев, но и слишком хитры, чтобы вступать в открытое противоборство. Пока что их ближайшая цель – прибрать к рукам беспокойный и нищий Йемен, который мечется, как ребенок с сильным жаром. Этот чужой ребенок вызывает смешанные чувства жалости и брезгливости. При этом нет особого желания тратиться на лекарства, и порой кажется наиболее простым вариантом положить подушку на лицо беспокойного объекта и подержать ее так некоторое время, чтобы расчистить плацдарм. Они так и делают.

– Открыл разум? – спросил игиловец, пытаясь разглядеть лицо молчавшего Мунифа. – Здесь нас никто не слышит. Минут через сорок ты сядешь в машину, и мои люди отвезут тебя в безопасное место.

Муниф удивился, насколько изменился голос собеседника. Человеку, говорившему с такой железобетонной интонацией, сложно было противоречить. Нельзя противоречить. Это сродни гипнозу. Или тому, когда с тобой разговаривают, приставив к твоему виску ствол пистолета.

– Ты укажешь им ту съемную квартиру, где обитал до сего дня. Предъявишь свои документы моему человеку, он их сфотографирует. И поедешь домой со спокойной душой.

– И все? – Мунифу нестерпимо захотелось домой, и так же сильно он желал посветить в лицо собеседнику, чтобы увидеть его глаза. Успел заметить, когда еще были внутри здания, при свете армейской лампы, что глаза у игиловца голубые, усталые и честные. С такими глазами легко блефовать. Подобным людям хочется верить, даже когда нельзя. – Ты кто?

Игиловец откинулся на скамье и вытянул длинные ноги:

– Два правильных вопроса, которые подтверждают, что из тебя будет толк. Сколько тебе лет? Двадцать три?

– Четыре, – поправил его Муниф, невольно подчиняясь, поддаваясь укачивающей, как на волнах, манере собеседника вести разговор.

– Очень хорошо. Значит, у нас много интересного впереди.

– У нас? – переспросил йеменец. Он уже встрепенулся после пережитого страха близкой смерти, как петух, на которого напала кошка и которому удалось выжить – он прохаживается гордо по двору, встряхиваясь и демонстрируя курам, что контролирует ситуацию. А кошка все еще сидит на заборе и наблюдает за ним пристальным взглядом убийцы.

– У нас, – повторил незнакомец и добавил: – И у нас мало времени, хабиби Муниф. Тут вообще-то война идет. Мы в Эс-Сауре и пока еще не полностью ее контролируем.

– Мы? – снова не удержался йеменец, отметив с холодком между лопаток, что этот тип знает его имя.

– Давай не будем играть. Я – боец халифата. Так? – Он не ждал ответа на риторическое уточнение. – И ты должен быть в этом уверен. Ты понимаешь? О том, что ты побывал в Эс-Сауре, твоему генералу Мохсену лучше не сообщать. Тебя неправильно поймут. Побывавшего в плену ИГИЛ вряд ли отпустили бы просто так – выкуп или вербовка. Улавливаешь мысль? Надо беречь нервы начальства.

Холодок сменился на удушающий жар. По спине уже струился пот ручьями. Ну собственно, чему удивляться. Если его сдал Васим, то, выходит, что он знал, кто стоит за посыльным вопреки предположениям Мунифа о своей анонимности и предосторожностям самого генерала. Наверное, Васим все разведал специально по запросу этого длинноногого любителя сигарет.

«Кто же он такой? Только ли вывел меня во двор, чтобы не подслушали наш разговор или чтобы в темноте я не смог как следует запомнить его лицо, увиденное мельком?» Теперь лишь хриплый, гипнотически звучащий голос все крепче врезался в память.

Волной накатил пряный запах цветов, вызывая досаду оттого, что невозможно быть теперь прежним – беззаботным и независимым. Он скручен в жгут чей-то злой или, быть может, доброй волей, но, в любом случае, чрезвычайно неумолимой и непререкаемой. Что бы он сейчас ни предпринял, это не сработает. Ни побег от подручных этого типа, дабы не показывать им свои документы; ни обманное согласие, лишь бы сбежать, а потом надеяться, что про него забудут. Не забудут. Такие из-под земли достанут.

Хотя Муниф лукавил перед самим собой по поводу беззаботности и независимости. Глубоко внутри него сидела занозой старая боль, подзатертая временем, когда-то острая нестерпимо, как осколок, теперь обросшая, словно мясом и мышцами, наслоениями событий, накопившихся за девятилетний срок. Она все же причиняла дискомфорт при неловком движении мысли или от чьих-то неосмотрительно сказанных слов.

Он снова подумал, что его не только некому выкупить из плена, но и любой случай, вызывающий подозрение в его неблагонадежности, будет истолкован не в его пользу. Кажущееся благополучие в одночасье может обвалиться, как бывает после ураганов на побережье Индийского океана, когда половину дороги слизывает соленая вода, а грязевыми потоками, сходящими с гор, сметает дорожное полотно.

– Ты ведь офицер?

– К чему все эти вопросы? – угрюмо спросил Муниф, чувствуя, что из угла, в который его загнали, выхода нет, даже мышиной норки рядом с полом. – Я тоже должен понимать, с кем разговариваю. И стоит ли начинать? Как мне тебя называть?

– Зови Салимом. У тебя выбор небогатый. Вернее, не самый приятный. Могу вернуть тебя моим кавказским братьям. С их физическими способностями ты уже знаком. Кстати, тебе придется какое-то время пересидеть на съемной квартире в Идлибе, пока не сойдет этот черно-синий макияж. Эти двое те еще визажисты. Не стоит возвращаться домой с боевой раскраской.

– Ты не ответил.

– Мне показалось, что ты довольно сообразительный парень. Речь идет о работе на другое государство. Не Йемен и не Сирия.

– Ирак?

– И не Ирак. Россия. Им нужен такой молодой расторопный человек, находящийся в Йемене, в неспокойном сейчас Йемене, куда пытаются влезть те же ребята, что и в Ирак, да и в Сирию, чтобы навести свои порядки. Я уже не говорю про саудовцев и остальных игроков Среднего Востока. Особенно привлекательно выглядит в этой ситуации твой статус человека, приближенного к одному из людей, находившихся в окружении президента Салеха, его дальнему родственнику, способствовавшему свержению президента. Существует еще занимательный факт, что этот генерал, командующий северо-западным военным округом, послал тебя, офицера своей бронетанковой бригады, с таким деликатным, если не сказать странным, поручением не к кому-нибудь, а к игиловцам. В связи с этим прослеживается любопытная возможная взаимосвязь генерала с вашими местными боевиками из ИГИЛ. У вас ведь они уже есть, хоть и официально пока не влились в Исламское государство. Кстати, какое у тебя звание? Лейтенант?

– Накиб, – невольно поправил Муниф, подавленный осведомленностью Салима. Несмотря на свой испуг, он все же заметил, что Салим отгородился от принадлежности к разведке России местоимением «им».

– Тем более. В двадцать четыре года получить капитанские погоны, я тебе скажу… Либо ты герой йеменского народа, либо, что вероятнее, это из-за твоих заслуг в какой-то иной сфере.

– Что ты себе позволяешь? – вспыхнул Муниф. – Я ненавижу генерала, ни о каких отношениях…

– Я имел в виду родство или услуги курьерского характера – вот как сейчас. Ничего более. А про то, что ты его ненавидишь, хотелось бы узнать поподробнее.

– Я с ним лично почти не общаюсь. Зря ты рассчитываешь, что я вхож к нему в дом или в служебный кабинет. – Муниф покраснел и порадовался, что в темноте это не заметно. – Думаешь, я смогу подслушать, подсмотреть, а затем и подсыпать ему какую-нибудь отраву? Так вот, я не по этой части.

– Ты путаешь. Не нужен киллер. Подслушивать и подсматривать – это да. Но в задачи разведки не входят убийства. Никому не хочется, чтобы затраченные на тебя деньги пошли прахом, а ты сгнил в тюрьме. Если доживешь до нее после пыток. Мы же, арабы, это обожаем, добиваться своего любыми способами. И к тому же «не может верующий убить верующего, кроме как по ошибке… А кто убьет верующего преднамеренно, наказание тому – вечный Ад», – процитировал он Коран. – Мы не будем посягать на собственность Создателя – на его творения.