Плахов обернулся, чтобы бросить взгляд на парней, которым после устранения опасности возгорания предстояло извлечь из груды металла тела погибших, и кивнул. Когда освободится, он поможет им. Если командир не даст других указаний. Неприятная работа, но необходимая.

Он обошел тело, накрытое покрывалом. Хорошо, что кто-то позаботился об этом. Страшно, если кто-то из родных увидит погибшего. Или что хуже – узнает о произошедшем из новостей или соцсетей.

– Уберите этих к черту, – махнул Никита в сторону зевак, снимающих все на телефоны.

– Эй, это твоя работа, – заставил очнуться прибывшего на место аварии молодого полицейского Илья. – Займись оцеплением!

– Сюда, – подозвал их Артем. – Немного увело дверь, теперь клинит, – указал он на поврежденную стойку синего хэтчбэка.

Внутри сидел мужчина с испуганным взглядом, его пальцы добела впивались в руль.

– Медики уже осмотрели? – поинтересовался командир.

– Да, он в стабильном состоянии, зафиксировали шейный отдел, – отозвался кто-то из медиков, стоящих возле машины.

Никита подошел ближе и заметил на шее водителя медицинский корсет.

– Как вы?

– Угу, – промычал мужчина.

Очевидно, это означало «терпимо». Плахов внимательно осмотрел кузов автомобиля, – геометрия пострадала не сильно.

– Кусачки не понадобятся, – словно читая его мысли, констатировал командир. – Илья, тащи «хулигана»^[2]!

– И кувалду. На всякий, – примеряясь, крикнул Плахов.

Он отдал Ивану «челюсти жизни» – так они звали кусачки, и уже через мгновение нужный инструмент был у него в руках. Водитель боязливо отвел взгляд.

– Не переживайте. – Никита ловко вбил насадку «хулигана» в притвор двери. Не придется даже ничего срезать. Ерунда. Одно движение, и – оп! – готово.

Дверь поддалась. Слава богу. Водитель выдохнул с облегчением. Ему действительно повезло. Иногда, когда повреждения автомобиля сильные, удаление дверных петель и снятие двери может быть муторным, долгим и опасным.

– Достаем, – скомандовал Иван.

Никита отошел в сторону, чтобы перевести дыхание. Работы еще полно, нужно беречь силы. Он оглядел тот хаос, что творился на дороге. Пострадавшие, техника, пожарные, медики, полиция, зеваки. Кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то сидел на асфальте, кому-то врачи оказывали помощь на носилках. Специалисты знали свое дело и даже в такой суматохе происходящего ориентировались и действовали уверенно и быстро.

Плахов понимал: главное оставаться собранным и хладнокровным. Пока он здесь и пока занят работой, у него нет времени на то, чтобы погружаться в прошлое. Лучше так, чем закрыть глаза и снова оказаться в том дне, когда он сам находился в эпицентре такого же хаоса – травмированный, на носилках, приходящий в сознание и вновь обрушивающийся в черную бездну пустоты. Нет, нельзя об этом думать. Лучше не вспоминать.

– Как ты? – спросил его Лев, когда они уже после возвращения в часть вышли из душевой и направились в раздевалку.

– Отлично, – ответил Никита, предварительно обведя помещение взглядом.

Даже на такой, казалось бы, простой вопрос ему не хотелось отвечать при свидетелях.

– Я имею в виду «как ты». Серьезно.

– Отлично, – с улыбкой повторил Плахов, надеясь, что старший пожарный от него отстанет. – Серьезно.

Открыл свой шкафчик, снял полотенце и надел боксеры.

– Чувствуешь, что оставил это позади? – Разумеется, Царев и не собирался отставать.

– Если бы я не прошел реабилитацию, хрен бы меня допустили к работе, – огрызнулся Никита, яростно натирая волосы полотенцем. – Но, как видишь, я здесь.

– Я о твоем душевном состоянии, Плахов.

Никита резко обернулся. Лев уже успел наполовину одеться и сейчас убирал длинные темные волосы в хвост на затылке.

– Чего ты хочешь от меня, Царев?

– Хочу убедиться, что у тебя все в порядке, – хмыкнул тот, повернувшись к нему. – Мы ведь семья.

Плахов медленно и шумно выдохнул. Нет, этот участливый козел так просто от него не отстанет. Не нужно было спасать его на том пожаре. Теперь будет опекать его до конца своих дней.

– Боли отступили. Все позади, – стараясь сохранять терпение, отчеканил Никита. – С моей башкой тоже все в порядке. Психолог сказала, могу работать. Возможно, из-за того, что мы с ней пару раз переспали, но отметка о допуске в моем личном деле стоит, что еще нужно?

– Понял. Не кипятись, – усмехнулся Лев. – То, что ты завалил в постель психологиню, радует. Значит, действительно идешь на поправку.

– Теперь ты отстанешь? Мамочка.

– Да. – Царев надел форменное поло. – Но у меня есть еще вопрос.

– Какой? – заметив выходящих из душа коллег, понизил голос Плахов. – Если собираешься попросить меня стать крестным твоей дочки, то я откажусь. Соло лучше подойдет на эту роль.

– Разумеется, – хохотнул тот. – Вопрос в другом. Та девушка, что приходила в обед. Даша.

– О-о… – многозначительно протянул Никита.

Перед глазами встал образ той наивной барышни с симпатичными веснушками, длинной косой нежного медового оттенка и стройными ногами от ушей.

– Знаешь, – задумчиво вздохнул Лев. – Не обязательно говорить людям все, что приходит в голову. Дашка хорошая. Правда. Они с Санькой дружат, и я не хочу, чтобы моя девушка расстраивалась, что ее подругу обидели.

– Даже не думал ее обижать, – поморщился Плахов, пытаясь воссоздать в памяти детали их с Дашей разговора. – Просто поделился мнением насчет… ну… просто поделился своими взглядами на жизнь.

– С ней твои приемы не сработают, – мотнул головой Царев. – Это на случай, если ты вдруг хотел склеить девчонку.

Никита рассмеялся. Да, действительно. Другие девушки запрыгивали на него, даже не дожидаясь, пока он договорит очередную пошлость или грубость.

– Она не похожа на остальных, – добавил Лев.

– Это уж точно, – усмехнулся Никита, вспоминая, как искренне Даша возмущалась услышанным. – Я заметил.

– Такие девушки не для развлечений. Понимаешь? Так что лучше не подкатывай.

– Что? Я и не… даже не собирался. – Плахов отвернулся к шкафчику, боясь, что Царев заметит внутреннее замешательство, отразившееся на его лице. – Черт, эта девчонка… Мечта поэта серебряного века. Вся такая неземная, воздушная. Феечка, мать ее. Диснеевская принцесса! – Он надел футболку. – Нет, такие точно не в моем вкусе, можешь не переживать.

– Слишком много эпитетов для того, кто не в твоем вкусе, – не без тени сарказма заметил Лев.

Никита обернулся и серьезно посмотрел на него.

– Царев, у меня здесь огонь, дым и копоть. Я – пожарный, блин. А ты гадаешь, не собираюсь ли я заводить отношения с Принцессой Недотрогой. Реально?

– Мое дело предупредить. – Царев развел руками.

– Что я пропустил? – поинтересовался Соло, подойдя к своему шкафчику. – Кто кого потрогал?

– Завтра меня ждет встреча с очаровательным, развратным и готовым на все плейбоевским зайчиком, которого можно и нужно потрогать, – издевательски произнес Плахов. – Во всех местах. Чем я и займусь. – Он пожал плечами. – И никаких феечек.

– Нет, я реально пропустил что-то интересное, – прищурился Кирилл, переводя взгляд с Никиты на Льва и обратно. – Осталось понять, что именно. Речь о ролевых играх? Да? Я раскусил вас, извращуги?

– Проехали, – улыбнулся Царев.

Никита был ему благодарен за то, что тот вовремя закончил разговор и не стал посвящать в него посторонних. Почти то же чувство он испытал, когда впервые после операции открыл глаза в больничной палате и увидел, что все пожарные братья собрались вокруг него, чтобы поддержать. Что ни говори, это было приятно. Плахов именно в тот момент понял, что, как бы тяжела ни была беда, он не останется с ней наедине.

Глава 4

♫ Сабрина – «Она»

С матерью Даше в этот вечер все же пришлось увидеться. Да и разве могло быть иначе, если они жили в одной квартире?

Закинув в рот мятную жвачку, Краева свернула к себе во двор. Она знала, что будет дальше: стоит поднять взгляд, как в прямоугольнике окна покажется силуэт матери. Так и вышло. Та выглядывала из-за шторы, сканируя взглядом прилегающую к дому территорию. Заметив дочь, расправила плечи и покачала головой. «Сейчас будет пилить», – уже догадалась Дашка, и ее сердце привычно толкнулось в груди от волнения. Но она знала, на что идет, когда устраивала этот маленький бунт.

Конечно, нужно было съезжать от нее раньше. Девушка прекрасно это понимала. Она прочла несколько книг по психологии семейных конфликтов и еще пару о детских травмах и понимала, что таким людям, как ее мама, лучше аккуратно, но настойчиво дать понять, что ты уже взрослый, самостоятельный и в состоянии сам решать, как проживать свою жизнь.

Но все это кажется простым только в книгах. Другое дело, если ты рос с такой маман, у которой любовь как удавка, а любой совет – ультиматум. Даша не умела ни грубить, ни перечить. Любая попытка высказать хотя бы намек на собственное мнение – жуткое оскорбление. Любое неповиновение – скандал, в ходе которого ей вменялось тяжелое чувство вины.

Девушка прекрасно понимала, что ее мамочка была искусным манипулятором, но на то, чтобы подать голос и хотя бы попытаться отстоять свое мнение, у нее ушла как минимум пара лет. И вот сейчас она шла домой словно на эшафот и ощущала себя школьницей, опоздавшей домой к положенному сроку из-за дискотеки. Такое бывало с ее сверстницами лет в пятнадцать, с Дашкой же происходило впервые. И за плотным занавесом из страха девушка ощущала тонкие ростки уверенности в себе: она, черт подери, совершает революцию!

– Смерти моей хочешь? – вздохнула с порога мать, едва Даша вошла.

– Мам. – Стараясь сохранять спокойствие, Краева взглянула на часы. Половина двенадцатого. – Мне двадцать один, не нужно ждать меня у окна. Я была занята своими делами.

«О, да». Судя по взгляду матушки, она постепенно приходила в бешенство. Такого Дашка прежде себе не позволяла.

– Какими такими еще делами? – затараторила мать. – Твои дела – лекции посещать, а не шастать где-то ночами! Я же волнуюсь!

– Середина июля, еще только смеркается, – вздохнула девушка.

Ну, вот. Она опять оправдывалась вместо того, чтобы просто поставить мать перед фактом. Умные книжки велели поступать жестче, но Даша привычно пасовала перед напором матери.

– Ты живешь со мной, Дарья. – Мама сделала жалобное лицо. – А это значит, что я в любом случае буду переживать, если в десять вечера тебя нет дома. Тебе всего двадцать один! И ты не берешь трубку. Знаешь, сколько раз я пыталась дозвониться?

– Да, – с сожалением выдохнула девушка. – Восемнадцать.

– Что же такое важное помешало тебе ответить на звонок? – Мать впилась в нее взглядом, словно желая прочесть мысли.

– Мы с девочками отдыхали в парке.

– Это важнее, чем я? – Ее глаза потрясенно округлились.

– Мам, давай закончим этот разговор. Пожалуйста, – примирительно предложила Даша. – Я не отвечала на звонки, потому что не хотела. Мне было не до этого.

– Но ведь ты знала, что я буду волноваться… – Лицо матери подернулось разочарованием.

– Только не драматизируй, пожалуйста.

– Я тебя не узнаю, – сокрушенно произнесла женщина, качнув головой.

«А можно сразу перемотать к той части, где я, наказанная ее обиженным молчанием, отправляюсь спать? Потому что той части, где я прошу прощения и обещаю больше ее не расстраивать, сегодня не будет».

– И что это, вообще, на тебе надето? – оглядела Любовь Андреевна дочь. – Я же говорила, что эта штука тебе не идет. Такие носят только уличные девки. В таком одеянии тебе хорошего мальчика не найти, на такое ведутся только те, кому от девчонок нужно… сама знаешь что!

– Эта штука называется «лонгслив». – Даша бросила взгляд в зеркало. Тонкая кофточка красиво облегала ее тело, делая акцент на груди, в основном благодаря широкому вырезу. Лера подарила его ей на прошлый день рождения. – И мне нравится, как я выгляжу.