В 1907 году Георгий блестяще сдал экзамены и поступил в класс профессора Волнухина. В этот же год вместе с ним поступили Александр Хвостенко, Павел Корин, Михаил Черемных, Андрей Худяков, – с тех дней началась их дружба. А немного позже в училище поступил и мой отец.

Во время Гражданской войны красные, отбив у белых Чернигов, начали расстреливать всех, кто был связан с белой армией. Василий Васильевич при белых оставался заведующим железной дорогой, поэтому его схватили и расстреляли. Депеша, посланная А. В. Луначарским в его защиту, опоздала.

Но письменный отзыв Луначарского о работах Георгия Нероды, в частности, о скульптурном портрете Ленина, спас Георгия Васильевича, когда его самого вызвали в ГПУ в 1937-м.

Георгий Васильевич боялся репрессий не только из-за расстрела отца. Была, оказывается, и другая причина…

Когда после красных в Чернигов вошли петлюровцы, среди арестованных оказался и Георгий Нерода. Всех заперли в подвале, и, скорее всего, их ждал расстрел. Однако, узнав, что Нерода – художник, ему предложили создать эскиз формы для армии Петлюры. Форма должна быть узнаваема, и главным ее атрибутом следовало сделать шапку. Срок был дан кратчайший, а обещанная награда – освобождение из-под стражи. Нероде запомнилось, что, когда ему принесли бумагу, карандаши и краски, то он сразу же принялся за дело. О последствиях не думал, захваченный творческой задачей. Идея пришла как-то сразу, и наутро уже был готов эскиз.

Характерный головной убор петлюровцев – гладкая, обтягивающая голову шапка со свисающей на затылок частью, напоминающей вытянутый треугольник, с кистью на самом конце – всем известна по фильмам и фотографиям Гражданской войны.

Наверное, работа понравилась кому-то из окружения Петлюры или, быть может, самому Петлюре, поскольку Георгия Нероду вскоре после этого выпустили на свободу.

А я-то никак не могла понять, зачем Нерода все время делает портреты вождей. Конечно, имея такое в прошлом – расстрелянного отца, форму для петлюровцев, да еще и жену – дочь священника (деда Натальи Федоровны, тоже священника, в 1920-е годы сбросили с поезда), еще как будешь стараться, чтобы защитить себя и свою семью.

Кукольный театр

Еще до революции каждое лето в черниговский дом родителей Георгия Васильевича Нероды съезжалась столичная молодежь из Москвы и Петербурга. В доме становилось шумно и весело. Гости пели, музицировали на рояле, рисовали и даже организовали музыкальный кукольный театр, который приобрел такую известность, что на спектакли собирались многие жители Чернигова и его окрестностей; приезжала богатая знать из соседних имений. Наталья Федоровна Автономова, ставшая впоследствии женой Георгия Нероды, придумывала и шила для кукол платья (она училась в Строгановке на декоративном отделении), мой отец соорудил пищик и вещал голосами разных Петрушек. Владимир, старший брат Георгия Нероды, сочинял музыку, а их друг Георгий Шалимов, также живший в Чернигове и учившийся в Училище живописи, ваяния и зодчества, делал кукол. Частой гостьей была и молоденькая Наталия Сац, впоследствии создательница первого детского театра в Москве. Может быть, идею детского театра ей подсказали спектакли театра Нероды. В репертуаре значились басни Крылова, сказки Андерсена, А. Толстого, русская сказка «Медведь и девочка» и пьесы собственного сочинения Сац. Сцену заполняли гномы, арлекины, петрушки, среди персонажей был и некий «кузнец Обиралов» – дань злобе дня.

Впоследствии, когда Георгий Шалимов и мой отец оказались на туркестанском фронте, они создали там кукольный театр для бойцов Красной армии и с ним переезжали из части в часть, показывая смешные сцены борьбы Красной армии с бандами басмачей. Тексты писали сообща, иллюстрируя их плакатами с призывами покончить с басмачами и другими бандами – врагами советской власти.

Наташа Сац и Наташа Розенель

Недалеко от Чернигова находилось имение знаменитого композитора Ильи Саца – автора музыки к уникальному спектаклю раннего Московского Художественного театра «Синяя птица», который был поставлен молодым Станиславским, Немировичем-Данченко и их любимым учеником Сулержицким. Владимир Нерода был влюблен в дочь Саца, Наташу. Наталья Ильинична Сац, в отличие от своего рано умершего отца, прожила почти сто лет бурной и тяжелой жизни, до конца дней сохранив талант и оптимизм.

На любовь Владимира Нероды Наташа Сац не ответила, поскольку сама была влюблена в своего приятеля Митю Розенеля, женой которого впоследствии и стала. У Мити был брат-большевик, занимавшийся перевозом нелегальной литературы из Европы в Россию. Однажды, когда он перевозил еще и большую сумму денег, его выследили и убили. У него осталась вдова – тоже Наташа, впоследствии вышедшая замуж за наркома Луначарского, который часто гостил в семье Сац. Эта Наташа – Наталья Александровна Розенель – в 20-е годы стала одной из ведущих актрис московского Малого театра, где успешно играла в пьесах самого Луначарского, чем, кстати, вызывала беспощадные насмешки Демьяна Бедного, на которые сам Луначарский отвечал не менее остроумно и ядовито. Потом, после смерти Луначарского, она как-то отошла от театра, но написала интересные воспоминания «Память сердца» – в издании книги репродуцирован ее портрет работы Михаила Вербова. Умерла Наталья Александровна в 1970 году сравнительно нестарой. Покоится она на Новодевичьем кладбище, на аллее, где похоронены Чехов, Немирович-Данченко, Качалов, Москвин, Коонен, Таиров, Берсенев.

Владимир Васильевич Нерода

Братья Нерода и Василий Хвостенко были частыми гостями в семье Сац и до, и после революции. Отец написал прекрасный портрет Натальи Ильиничны Сац, который Владимир Нерода увез в Петербург и не расставался с ним всю жизнь, портрет висел у него в овальной старинной золотой раме в гостиной. И любовь к Наталье Сац он пронес через всю жизнь, был ее другом и советником во всех начинаниях, в частности – в создании первого в Европе и мире музыкального детского театра. Он приезжал на все премьеры, на все генеральные репетиции.

Образование у Владимира Нероды было техническое, но он страстно любил классическую музыку и в конце концов стал известным в Ленинграде педагогом по вокалу. Он был любимцем артистов Мариинского театра, знал всех, не пропускал ни одного спектакля. Владимир Нерода был духовно близок с моим дядей Владимиром Хвостенко, известным теоретиком музыки, написавшим учебник по гармонии, по которому учатся студенты не только России, но и мира.

Я не знаю, как Владимир Нерода познакомился с Дмитрием Шостаковичем, но он был не только большим другом этого композитора, он его просто обожал и всячески популяризировал его творчество. Владимир стал одним из инициаторов организации исполнения «Героической симфонии» Шостаковича в блокадном Ленинграде. Когда голодные, обессиленные люди в нетопленом, холодном зале аплодировали музыке – это было ощущение Бога, Его величия. Совершенно очевидно, что они получили невиданный заряд жизненной энергии.

И Владимиру Нероде сила музыки Шостаковича помогла перенести блокаду. Он выжил и все последующие годы был верен Шостаковичу и его таланту.

От Харбина до Парижа

Дядя Натальи Федоровны Нероды, жены Георгия Васильевича, в 1895 году уехал в Харбин, на строительство КВЖД. Этот город славился множеством кафе, где выступали японские танцовщицы. В одну из них дядя Натальи Федоровны так влюбился, что вскоре предложил ей руку и сердце. Они прожили вместе до 1916 года. Строительство железной дороги заканчивалось, и надо было возвращаться в Россию. Дядя умолял жену-японку поехать вместе с ним, но она была непреклонна. Тогда он попросил отдать ему хотя бы одного из троих детей и получил двоих – старшего Павла и младшую Нами. Так Нами и Павел оказались в России. Нами, которую здесь стали звать Еленой, была миниатюрной женщиной с присущими японкам манерами. Когда она смеялась, вокруг глаз образовывались лучики, а губы были всегда плотно сжаты, и казалось, что она не смеется, а как-то загадочно улыбается.

Нами часто приходила в гости к своей двоюродной сестре, в семью Нероды, мой отец был от нее, как говорится, без ума. Он научил ее ретуши, и она стала классным специалистом-ретушером. Но эта тихая хрупкая японочка так и осталась одна, не сумела устроить свою личную жизнь.

А Павел стал моряком. Когда случилась революция, он со своим кораблем оказался в Турции, а потом уехал во Францию. Там женился, у него родились две девочки. Он все время пытался узнать о судьбе Нами, но разыскал ее только когда пришла хрущевская «оттепель», через Нероду, и прислал приглашение приехать в Париж. Но Нами не пустили, а через месяц Павел умер; так брат и сестра и не встретились. Зато дочери Павла – Ксения и Ирина – приезжали в Москву, к Нероде; с москвичами они и потом поддерживали связь.

Нами умерла, завещав свое имущество племянницам, которые его так и не смогли получить.

И еще о Харбине

Во время поездки в Австрию я познакомилась с очень интересной женщиной – Людмилой Хейсу. Ей было тогда уже почти сто лет, но она не потеряла своего обаяния: прекрасно сохранившаяся внешность, живой голос, заразительный смех, раскрепощенные движения – все это просто завораживало. Детство и юность ее прошли в Харбине.

Вспомнив о дяде Натальи Федоровны, о его жене-японке и о Нами, я стала расспрашивать ее про Харбин, про строительство КВЖД. И вот что она мне рассказала.

Так как эта дорога была русско-китайской, то русские власти настояли, чтобы железнодорожные станции и дома в Харбине были построены в русско-китайском стиле. Вскоре здесь появились русские архитекторы и инженеры, Харбин был разделен на сферы влияния. Сначала рядом с пристанью появились хорошие большие магазины, и здесь стали селиться русские, приехавшие строить железную дорогу; потом для них построили совершенно новый русский город. Прекрасные дома классического стиля, окруженные большими роскошными садами, школы, магазины, детские сады, кафе, театр-варьете и другие здания – все эти постройки придавали городу вид богатого и роскошного, вид города нового типа. В Харбине было много разнообразных колоний: русско-крестьянская, русско-еврейская, польская, немецкая, армянская, грузинская. Недалеко от Харбина находился Модягол, в котором жило бедное русское население, обслуживавшее богатых русских. В пригороде под названием Нахаловка в дешевых квартирах ютились портнихи и мастеровые – тоже обслуживающий персонал богатых русских, живущих в Харбине.

На окружающих город сопках обитали нищие китайцы, которых называли «хункузами». Кормились хункузы воровством и даже воровали детей. С ними не знали как бороться, и только японцы, оккупировавшие в 1936 году Маньчжурию, быстро покончили с хункузами, уничтожив их поселения.

Я вспомнила о Вертинском:

– А вы его знали?

– Да. Мне было 18 лет, когда я впервые его увидела. У него был собственный ночной клуб, который назывался «Ренессанс»; здесь он, в сопровождении цыганского табора, пел песни собственного сочинения. Это было сказочно, неповторимо. Вертинский всегда выступал во фраке с красивой гвоздикой в петлице – утром с красной, вечером с белой. Он имел колоссальный успех, ночной клуб всегда был переполнен.

В Харбине был театр, в котором Вертинский время от времени также давал концерты. Театральная программа здесь была разнообразной, показывали оперу, балет, но задействованы были в основном русские артисты. Харбин слыл культурным городом, здесь имелся университет, в котором могли учиться и русские, и японцы, и китайцы. Жизнь в Харбине протекала спокойно, размеренно. Моральный дух общества был высок, и, если кто-нибудь «терял лицо», с ним просто никто больше не имел дела.