Никита Киров: Братство 2. Второй шанс

Глава 1

– Вот вроде и недавно вы дембельнулись, – проговорил Маугли, оглядывая нас. – А будто лет сто прошло. Не, что ни говори, а гражданка людей меняет. Совсем другие люди внешне, не узнаю даже!

– А ты думал, – Шустрый сел на подлокотник кресла. – Теперь всё, не покомандуешь, товарищ старший лейтенант, хе-е.

– Да мне и не надо, – бывший командир оглядел нас всех ещё раз. – Сами вот справляетесь, держитесь. И Андрюха Старицкий присматривает.

– Так вот, сначала Царевич ко всем ходил, чтобы не потерялись, теперь вот Старый всех собрал. Даже Славу Халяву из клуба вытащил… он упирался-упирался, а мы его за руки-ноги оттуда тащили.

– Не сочиняй, – отрезал Славик.

Собрались мы снова у Царевича. В этот раз стало намного теснее, ведь кроме нашей семёрки здесь ещё и Маугли. Ещё и Моржова пригласили, правда, он занят на работе, и неизвестно, сможет ли появиться сегодня.

Привезли и Самовара, хотя он сначала не хотел. Он сидел в своей коляске в комнате, старой, потому что новую только заказали, и слушал рассказы Маугли о том, что сейчас творится в армии после войны. Сам Маугли сидел в спортивной куртке Царевича, сняв, наконец, свою форму.

В квартире обычно было прохладно, но когда набилось столько народа, это уже не ощущается. Даже, наоборот, стало жарко. Ещё и на кухне варилось мясо в двух кастрюлях – притащили Шустрый с Царевичем из посёлка. Варилось оно просто, без всякого рецепта, просто мясо с крепким бульоном, куда набросали лук и круглую картошку.

На столе кроме бутылок стояли консервные банки с «братской могилой», как их в шутку назвал Шустрый – килькой в томате. Был ещё томатный сок, очень много, кто-то его сильно любил. Халява вот не любил, поэтому при виде его морщился, но пил. В армии и не такое пил.

Ну и ещё колбасы, сыры, помидорки, правда, эти были твёрдые, как пластмасса. Купили апельсины, китайские, каждый в отдельном красном целлофановом мешочке. Их привозят целыми коробками, и под Новый год их станет много. Ещё яблоки, Саня Газон разрезал их выкидным ножом, но так, чтобы получались зубчики.

Стол полный, но я был уверен, что съедим всё.

Кастрюли парили, окна с деревянными рамами запотели, Халява даже снял свои вечные тёмные очки и сидел, чистил картошку ножиком с отломанным кончиком, вытирая пот со лба рукавом.

– Главный специалист по чистке картошки, да, Халявыч? – на кухню пришёл Шустрый. – В армии придрочился, да?

– Иди ты уже, – отозвался Славик. – Займись делом!

– Каким?

– Каким-нибудь!

– А ты чё, в клуб опять намылился?

Халява сматюгнулся и замахнулся, будто собрался кинуть в Борьку картошку, но тот оперативно ушёл, правда, совсем ненадолго.

– А хлеба нет? – он заглянул в хлебницу. – А то чё, как в анекдоте, будем масло прямо на колбасу мазать?

– Вот и сходи в магаз! – рявкнул Славик. – Хоть какая-то польза будет.

– Под окном мешок есть, – крикнул Царевич из ванной, – там возьми. Только он мёрзлый!

– А где взял?

– Да срочники из части ходили по квартирам, продавали, по полтыщи за булку. Солдатский. Я купил мешок сразу на всякий случай. Шопен, может, заберёт.

Шопен пришёл не один – под курткой тащил своего щенка. Одноглазый пёсик рос быстро, и он уже стал больше, чем когда я его видел в последний раз.

– Да в общаге нельзя оставить, он скулит, а там все о’ут из-за этого! – он поставил собаку на пол и скинул бушлат. – О, командир!

– Ты ещё более тощим стал, Толик, – удивился Маугли. – Я думал, ты на гражданке хоть немного отъешься.

– А? Да чё-то не толстею.

– А чё он, думаешь, собаку-то взял? – появился Шустрый. – Чтобы ветром не унесло, смотри, какой тощий. Ничего не ест, как хомяк всё откладывает в свои нычки.

– Не гони, Шустрый! – пробурчал Шопен. – Сам-то бы всё жрал и жрал. Или ещё хуже. Помнишь, как из-за тебя тушёнки лишились?

– Ну едучий случай, хватит уже напоминать!

– А чё, каждый день видишь, как танк три ящика тушняка из пушки расстреливает?

Достали солдатский хлеб из шкафчика под окном. Хлеб был не только мёрзлым, но и очень тяжёлым и плотным, почти как кирпич, нож сломать можно, хоть топором руби. Но съестся, да и Шопен заберёт – раздаст беспризорникам в своей округе. С ними он, выходец из детдома, общий язык находил легко.

Ну а щенок сначала веселился, что все на него смотрят и играют с ним, потом напрудил лужу на кухне, забрал тапочек Царевича и полез с ним под диван.

В комнате расселись кто как, потому что мест не хватало, но никто не смущался, сидели впритык.

Зачем-то включили телевизор, там показывали «Что? Где? Когда?», но без звука, потому что из магнитофона играл «Сектор Газа»:

– Как бы мне её обнять, эх, боюсь, ядрёна мать, я ведь женщин никогда не обнимал.

В кладовке у Царевича нашлась гитара, Шопен тут же принялся её настраивать.

– А помните? – он поднял голову на нас. – Там в подвале тогда какой-то мужик тогда пел, неб’итый? Не помните? Мы тогда заходили погреться, а он там поёт. Про осень чё-то там.

– Это Шевчук был, – сказал Царевич, скрестив руки на груди. – Из ДДТ. Он в третьей роте тогда сидел, пацаны говорили. Потом к другим уехал.

– А? Кто? Да не гони, Ца'евич, – Шопен замотал головой. – Чё бы он там забыл?

– Да чё я гнать-то буду? Зачем мне это? Пацаны говорили, и по ящику тогда показывали.

– Царь Султаныч, а ты когда нас с подругой своей познакомишь? – вездесущий Шустрый уже был здесь.

– С какой? – Газон тут поднял голову.

– Да вон, на фотке! – Шустрый полез в шкаф.

– Будешь по моим вещам лазить, – обычно спокойный Царевич сжал кулак и погрозил ему, – я тебе такую жизнь устрою, Шустрик.

– Эх ты. Деваха такая, а ты стесняешься чего-то.

Халява вернулся с кухни, я его поманил в коридор.

– Где там батя твой? А то встречи горят.

– Да должен был прилететь с Москвы днём… – начал Славик.

– Из Москвы, – поправил его Самовар, услышав из комнаты.

– Короче, – Халява почесал затылок, – час назад только приземлился, задержали самолёт. Про тебя он не забыл. Завтра – сто пудов встреча. Он и сам хочет послушать, интересно ему. Думает, что на бухло мы выпрашивать будем, поэтому надо будет убедить. Просто так не даст.

– Убедим. Афганцы загорелись идеей, продавать будут с минимальной наценкой, чтобы затраты на дорогу отбить. Но без нас провернуть не смогут – в компах они туговато соображают, самоучки. Остался вот твой отец, если займёт. Но если что – на пару компьютеров у нас денег хватит, и там раскрутимся.

Мясо варилось дальше, ароматы распространялись на всю квартиру, стало совсем жарко, только Самовар кутал ноги. Казалось ему всё, что они мёрзнут. Все мы читали про эти фантомные боли в оторванных конечностях, и тут помочь ему не могли, кроме компании и поддержки.

Между делом я подошёл к нему с каталогом, поправили с ним смету с учётом новых цен. Маугли же подтянул к себе газету, в которой Царевич оставил неразгаданный до конца кроссворд.

– Знаменитый роман Э. Войнич, – произнёс он. – Четыре буквы.

– Овод, – тут же отозвался Пашка Самовар, почти не раздумывая.

– Это я помню, – Маугли внёс запись. – Автор «Войны и мир» – Толстой… Стыдно не знать, Руслан.

– Я не дошёл дотуда, – раздался смущённый голос Царевича.

– И… оба-на. Город, где родился Нильс Бор… это кто такой вообще? Десять букв, первая – А, последняя – Н, четвёртая – Е, шестая и восьмая – Г.

– Химик это знаменитый, – проговорил Самовар, поправив что-то на листе со сметой. – А город… хм-м… Копенгаген?

– Ко… – Маугли занёс ручку, но писать не стал, – итить твою, не подходит, первая А. Остальное всё бьётся.

– Значит, там где-то ответ неверный, – не терпящим возражения тоном сказал Пашка.

– Это не химик, – вдруг произнёс Шопен, отвлекаясь от гитары. – Это физик.

– Базаришь, – неодобрительно сказал Газон, рассматривая свои часы золотого цвета. – Самовар говорит, что химик, значит – химик.

Часы у Сани с виду крутые, но явно поддельные, вот он и смотрел, не слезла ли с них краска. С внутренней стороны браслета, где металл прижимался к коже, всё уже слезло.

– Да физик, отвечаю, пацаны! – спорил Шопен. – Я в школе училке про него отвечал.

– Или физик? – Самовар задумался сам и подкатил коляску к шкафу, где у Царевича лежали книги. – Посмотреть бы где.

Ну да, интернета сейчас нет в каждом устройстве, у нас тут и мобилы-то не у каждого. Только в книжке искать.

А встреча шла дальше. На улице вечер, темно, а у нас весело. Ходили из комнаты в кухню и наоборот, Шопен чуть не посолил суп во второй раз, а потом увидел в шкафу лавровый лист и перец горошком, и, судя по всему, такое он никогда не видел раньше. Но Шустрый ему не верил, думал, что тот над ним смеётся.

Жаль, что Даша сегодня не работает в магазинчике поблизости, а то бы позвал, познакомил со всеми. Но ещё познакомлю.

– Девок, может, позовём? – предложил Шустрый и полез в карман. – Вот, телефончики нашёл, – он показал сорванную со столба красную листовку с надписью «твоя Багира» и номер.

– Не, в шалманах нормальных не найдёшь, – с видом знатока сказал Газон. – Там страшные, как жена майора Нелидова. Надо в сауну идти, вот там все городские девки, самые-самые. Но надо туда переть, где ты их здесь разместишь? Погнали в сауну, я знаю хорошую.

– Можно в клуб завалиться, – предложил Слава Халява. – А чё, я там много кого знаю. Всем хватит, познакомлю.

– Да вы тут не скучаете, – заметил Маугли с улыбкой. – Сначала ещё думаю – ехать или не ехать, что-то заменжевал. А тут – прям рад, что вы так все не разошлись, вместе остались, – он вытер глаз.

– Да ты чё? – удивился Шустрый. – Чё так случилось?

– Да, так, нахлынули чувства, – офицер кашлянул. – В армии-то не скажешь напрямую, как к вам привык, чтобы вы не наглели, а вот на самом деле-то как вы ушли, то всё, сразу всё не так стало. Не то всё. Знал бы, что так будет – уволился. Сопляки совсем какие-то пришли, чё с ними делать?

– Ну что, садитесь жрать, пожалуйста, – позвал Царевич с кухни.

– Да туда не влезем, – сказал я. – Есть раскладной стол?

– В кладовке, – Руслан почесал затылок. – Скатерти только нет.

– Смеёшься? – произнёс Халява. – Не с пола – и то ладно. В армейке-то как только не ели.

Вытащили стол, протёрли, поставили на него кастрюли. Стол, хоть и большой, но всё равно, мы едва за него влезли. Мясо свежее, сваренное огромными кусками, разрезали их на большие порции, ещё разлили бульон по тарелкам. Ещё и хлеб как раз оттаял, можно есть, не ломая зубы. Шопен отлил немного бульона в блюдце, чтобы остыло, для щенка.

Всё сварилось, Халява взял нож и, не слыша возражений, порезал Самовару порцию на мелкие куски, Маугли разливал всё из бутылок по стопкам, которые ради такого случая вытащили чехословацкий сервиз из югославской стенки бабушки Царевича.

Первый и второй тост, как обычно. Третий – за пацанов, стоя, как и принято.

И после него в дверь раздался звонок.

– Моржов, может? – предположил я.

Царевич пошёл открывать и вскоре вернулся. Да, Моржов, бывший десантник, а ныне опер уголовного розыска, приглашение принял. Крепкий широкоплечий парень, стриженный под ноль, вошёл в комнату. Вид хмурый.

– Во, какие люди, – улыбаясь, но совсем невесело произнёс Моржов, здороваясь с каждым. – О, лейтенант Магодеев! Привет, Ильдар! Хорошо, что приехал.

– Задержался на работе? – спросил Маугли.

– Да, – Моржов отмахнулся. – Вызов был, зато как раз в вашем районе закончил.

– А что там было? – поинтересовался я, прожевав кусок мягкой свинины. Соли в самый раз, Царевич как-то умеет угадывать, сколько солить.

– Да… может, помните Гриху Верхушина? – Моржов задумался. – Ты, Андрюха, не видел, но остальные должны помнить. У него Малыш прозвище было.